Пес поднял морду от одежды и недоверчиво уставился на комиссара. Бреннон взял пухлую пачку исписанных листков и хлопнул ею перед носом консультанта. – Целый табун свидетелей видел этого человека, и ни один не смог описать его лицо. Все, что мы имеем, – это мужчина ростом около пяти с половиной футов, с седыми волосами, одет всегда в черное. При нем были черная трость и серебряные часы на цепочке. Я сам пытался выбить из них хоть слово… – Натан устало провел рукой по волосам. – Они действительно не помнили. – И это все? – недоверчиво спросил Лонгсдейл, перебирая листы в пачке. – Это все. Одежду, трость, часы – свидетели описывали все, кроме лица. – Натан присел на стол. – И теперь я думаю, что здесь не обошлось без колдовства. – Вполне вероятно… – Вероятно? Я уже полтора месяца наблюдаю одного такого типа. У вашего дворецкого чертовски незапоминающееся лицо. Я до сих пор не могу вспомнить, как он выглядит. Пес громко засопел. – Я не говорю, что это сделал ваш Рейден. Но я теперь знаю, что такое в принципе возможно. А? Консультант не ответил. Он разложил перед собой три отчета о вскрытии и принялся читать, начав с первой страницы, все три одновременно. Натан подождал, помолчал и принялся развешивать на стене около карты портреты детей. – Мы так и не поняли, почему он остановился. Семнадцатого ноября пропал последний ребенок, и похищения прекратились. Мы несколько лет переписывались с полицией соседних округов, думали, что он переехал, провели несколько совместных расследований по ряду подозрительных случаев. Но ничего подобного я больше не встречал. А вы? Лонгсдейл молчал. Натан встал перед столами, на которых разложили одежду и вещи убитых. Пес методично обнюхивал вещи одну за другой. – Можете не читать, – глухо буркнул комиссар, – я вам расскажу наизусть: никаких следов насилия или связывания, в желудке – полупереваренные сладости, на шее – след от правой руки, на лице – отпечатки пальцев левой. Он держал детей спиной к себе, одной рукой зажимал рот, другой душил. Следов наркотиков вскрытие не выявило. По мнению Кеннеди, дети были в сознании. Лонгсдейл оперся подбородком на сцепленные в замок пальцы. Его взгляд блуждал между отчетами, картой, детской одеждой и папками с документацией. Бреннон ждал, но консультант молчал. – Судя по состоянию пищи в желудке, – продолжил комиссар, – дети прожили всего несколько часов после похищения. Но мы так и не узнали, прятал он их где-нибудь или… – Колдуны и ведьмы питают свои силы болью и страданиями, – неожиданно сказал консультант. – Однако будь это колдун, как вы подозреваете, то он не остановился бы на четырнадцати и к тому же убивал бы жертв долго и мучительно. Но… – Лонгсдейл перебрал листы отчетов и показаний, как будто нащупывал там что-то вслепую. – Но тогда где же результат?.. – Какой еще результат? – Убийства были ритуальными и прекратились потому, что убийца достиг нужного числа жертв. Но где тогда тот, кого призывали с помощью этого ритуала? – задумчиво протянул консультант. – А что, обязательно призывать? Лонгсдейл удивленно поднял бровь: – А для чего еще, по-вашему, нужно четырнадцать жертвоприношений? – Я видел людей, которые убивали потому, что им это нравилось, – холодно бросил комиссар. – И они не были колдунами. Они были выродками. Никакой магии. – Тогда почему убийства прекратились? – Ну… – Бреннон пощипал бородку и наконец неохотно ответил: – Мы предположили, что убийца умер. Фырканье со стороны пса всколыхнуло портреты на стенах. – Нет, – прошептал консультант; глаза у него маниакально загорелись. – Дело в ритуале, который он проводил! Но почему он не довел дело до конца? Где тот, кого он призывал? – Вон там, – Натан кивнул на окно, – по улицам бродит. Вчера нанес вам визит. – Но почему так долго? Зачем ждать восемь лет? Натан хмыкнул: – Может, он присел в тюрьму на восьмерочку, что неудивительно, учитывая его хобби. – Или его что-то спугнуло. – Лонгсдейл задумчиво посмотрел на комиссара. – У вас тут нежить и нечисть ведут себя очень скромно по сравнению с тем, что я вижу обычно, и их гораздо меньше, чем бывает в таких городах. – Это же хорошо? – осторожно уточнил Бреннон. – Если у вас здесь затаился лев рыкающий, способный напугать нечисть, то стоит подумать, что будет, когда он примется за людей. Комиссар потер лицо руками. – Так, уймитесь. Вы говорите, что Душителя, который хотел призвать потустороннюю гадину, пуганул кто-то еще более страшный. И потом этот кто-то сидел тут тихо восемь лет? А затем наш убийца внезапно решил-таки довести дело до победного конца и призвал этого вашего ифрита. При этом тот, кого он боится, ничего не сделал? Вы чувствуете, какую чушь несете? – Ну почему сразу чушь… – Потому что, – резко бросил Бреннон. – У нас тут четырнадцать убитых детей. А еще труп священника, в церкви которого были спрятаны останки одиннадцати жертв. И знаете, что думаю я? Я думаю, что отец Грейс душил их одного за другим – а потом об этом узнал кто-то из родичей убитых и призвал вашего ифрита, потому что мы ни черта не сделали, чтобы повесить эту мразь! – Если отец Грейс за год убил четырнадцать детей, то что он делал последующие восемь лет? Где еще сто двенадцать трупов? – спросил Лонгсдейл. – Хороший вопрос, – процедил Бреннон. – Вот им я и займусь. А вы пораскиньте мозгами над тем, что дело, начатое Душителем, мог закончить и кто-нибудь другой. – Оба хороши, – постановил Бройд. – Обе ваши теории – в дырках, как меерзандский сыр. Я вам тут с ходу могу еще пяток таких же сочинить. Натан с досадой подумал, что шеф прав. Не говоря уже о том, что ни одна епархия не выдаст никаких сведений о священнике на таких основаниях. – Вы еще не разобрались с уликами, а уже лезете в теории, – проворчал шеф полиции. – Бреннон, Хилкарнский душитель для всех нас – личное дело, но уж вы-то могли бы сохранить хоть каплю здравого смысла! – Да, сэр. – Начните, черт возьми, с начала. Что у нас по священнику? – Самая выдающаяся его черта – сволочной характер, сэр. В остальном он ничем не отличается от любого другого попа. – Не считая того, что он мог сам и вызвать ифрита, – напомнил о себе консультант. Бройд смерил его тяжелым взглядом. – Не путайте то, что он мог, с тем, кем он был на самом деле. Что он там мог или не мог – мы пока еще не знаем. – Не вызывал он никого, – отрезал Бреннон. – Даром, что ли, ифрит вылез из церкви именно тогда, когда мы вывозили кости? Да черта с два! Уверен, что тот, кто вызвал, находился в толпе и свистнул своей твари, как только дело запахло жареным. Лонгсдейл поморщился: – Во-первых, ифриту нельзя свистеть. Человеку не под силу им управлять. Во-вторых, я уже говорил, что их мог спугнуть… – Ваша теория – недоказуемый бред! – Ваш бред тоже недоказуемый, – вмешался Бройд, попыхивая сигарой. – Если отец Грейс убивал детей, то почему первые три тела не спрятал в церкви? Почему потом восемь лет не было ни одного убийства? Почему ифрит помешал нам вывезти кости? Натан поморщился. Количество дыр он отлично видел и сам. – Я займусь святошей, – наконец буркнул комиссар. – Кроме Грейса, у нас нет ни единой нити, вот и будем разматывать, начиная с него. Кеннеди занимается описанием останков. Когда закончит, у нас будет каталог костей со всеми повреждениями. Хотя мы уже все равно не узнаем, кому какие принадлежат. – Я могу узнать, – сказал Лонгсдейл. Полицейские подскочили; Бройд чуть сигарой не подавился. – Вы можете узнать?! Каким это образом?! – Мне нужна кровь ближайших родственников, лучше отца или матери. – Это колдовство, что ли? – спросил Бреннон. Консультант кивнул. – С ума сойти… – Я лично поговорю с семьями, – решил шеф. – Надо хорошенько подумать, как это все преподнести, чтоб хуже не вышло. Бреннон, что у вас еще? – Сэр, Лонгсдейл обнаружил на дверях церкви, эгхм-м… магический замок. Эта штука будто бы должна была удержать ифрита внутри. – Не будто бы, а должна, – раздраженно ответил консультант. – Если бы пожарные не сняли двери, ифрит бы и сейчас сидел в своей клетке. – То есть, сэр, – продолжал Натан, видя, что шеф впал в задумчивость, – кто-то запер ифрита в храме, и это, черт подери, самое странное, что есть в деле. Кто мог это совершить? – Хороший вопрос, – пробормотал Бройд. – Либо отец Грейс – и тогда выходит, что он соображал насчет всякой нечистой дряни не хуже Лонгсдейла. Консультант скептически хмыкнул. – Либо, – продолжал комиссар, – это сделал его убийца. Своя логика в этом есть – всяко удобнее держать потустороннюю тварь в клетке, а если убийца мстил за своего ребенка, то тем более понятно, почему он не хотел выпускать ифрита на волю. – Хорошо бы узнать, кто нарисовал эту штуку, – сказал шеф. – А, Лонгсдейл? Тот покачал головой: