Холли готова была признать, что потрясена не меньше, чем в тот момент, когда вдруг начали светиться стены. У нее до сих пор колотилось сердце и дыхание еще не восстановилось. Она чувствовала, что они вышли на контакт с чем-то сверхъестественным, с некой высшей силой, и признавала свою ничтожность в сравнении с ней. Светопреставление в пруду, мерцающие стены, ответы в блокноте – только безнадежный дурак не испытал бы благоговейного трепета. Но следовало признать и то, что ощущение чуда притупилось и возникло чувство, будто Друг выстраивает их контакт по сценарию старого сериала. Джим саркастически заявил, что у него мало опыта по части общения с пришельцами. Но это было не совсем так. Джим рос в шестидесятые и семидесятые в той же атмосфере предчувствия контакта, созданной медиа, что и она. Они смотрели одни и те же сериалы и фильмы, читали одинаковые книжки и журналы, научная фантастика на протяжении всей их жизни занимала важное место в поп-культуре. У Джима на руках было полно детально описанных контактов с пришельцами, и Друг в стене действовал, словно по одному из описаний. Но Холли подозревала, что реальный контакт с представителями других миров будет совсем не похож на самые дикие фантазии писателей и сценаристов, потому что «инопланетный» значит «с иной планеты» – «иной», его нельзя так просто осмыслить и с чем-то сравнить. – Хорошо, – согласилась Холли, – допустим, он делает ставку именно на цитируемость. Я хочу сказать, возможно, ему проще себя описать через наши современные мифы. – Именно, – сказал Джим и задал следующий вопрос. «Свет в стене – что это?» СВЕТ – ЭТО Я. Холли не стала ждать, пока Джим напишет новый вопрос, и задала свой напрямую: – Ты можешь двигаться сквозь стены? Холли казалось, что Друг – большой педант по части протокола, поэтому ее очень удивило, что он не стал настаивать на письменном обращении. Друг ответил сразу: Я МОГУ БЫТЬ ЧАСТЬЮ ВСЕГО. МОГУ ДВИГАТЬСЯ ВНУТРИ ЧЕГО УГОДНО. МОГУ ПРОИЗВОЛЬНО ПРИНИМАТЬ ЛЮБЫЕ ФОРМЫ. – Ну и хвастун, – заметила Холли. – Поверить не могу, что ты ерничаешь в такой момент, – раздраженно сказал Джим. – Я не ерничаю, – возразила Холли. – Просто пытаюсь понять. Судя по выражению лица, Джим сомневался в ее искренности. – Ты ведь понимаешь, о чем я? – спросила Холли, обращаясь к Другу. Ответ на странице в блокноте: ДА. Холли вырвала страницу, чтобы для ответов было больше места. Она не до конца понимала почему, но на душе становилось все тревожнее. Она встала и оглядела по кругу светящиеся стены, обдумывая свой следующий вопрос. – Почему перед твоим появлением звенят колокольчики? Никакого ответа. Холли повторила свой вопрос. Страница блокнота оставалась пустой. Холли почувствовала, как капелька холодного пота скользнула из правой подмышки и потекла по ее боку. В ней еще жило детское любопытство, но и страх давал о себе знать. Что-то тут нечисто. И дело не в банальностях, которые им скармливает Друг. Холли не могла понять, что именно так ее испугало. Джим торопливо написал в своем блокноте следующий вопрос. Холли наклонилась и прочитала: «Ты приходил в эту комнату, когда мне было десять?» ДА. ЧАСТО. «Ты сделал так, чтобы я забыл об этом?» ДА. – Прекращай писать, – сказала Холли. – Спрашивай напрямую, как я. Джим опешил от такого предложения, а Холли удивилась, почему он цепляется за фломастер после того, как Друг ответил на ее устные вопросы. Джиму, похоже, не хотелось расставаться с блокнотом, но он все-таки решился. – Почему стер мне память? Даже стоя Холли легко прочитала появившийся на странице второго блокнота ответ: ТЫ БЫЛ НЕ ГОТОВ ПОМНИТЬ. – Все так туманно, – пробормотала Холли. – Ты прав, он наверняка мужчина. Джим оторвал исписанную страницу, отложил ее к остальным и закусил губу, – очевидно, не мог определиться со следующим вопросом. Наконец произнес: – Ты мужского или женского пола? МУЖСКОГО. – Скорее всего, никакого, – предположила Холли. – Он ведь иной, они могут размножаться партеногенезом. Я МУЖСКОГО ПОЛА. Джим так и сидел на спальнике по-турецки и смотрел на стену незамутненным взглядом, как мальчишка, увидевший чудо. Холли не могла понять, почему она все больше тревожится, а Джим с восторгом качается на своих вымышленных качелях. – Какая у тебя внешность? – спросил Джим. КАКУЮ Я ВЫБЕРУ. – Ты можешь явиться в образе мужчины и женщины? – спросил Джим. ДА. – Собаки? ДА. – Кошки? ДА. – Жука? ДА. Похоже, отложив фломастер и блокнот, Джим начал задавать глупые вопросы. Холли уже приготовилась услышать вопрос о любимом цвете Друга, что тот больше любит – колу или пепси, или как ему последний альбом Барри Манилоу… Но Джим спросил: – Сколько тебе лет? Я РЕБЕНОК. – Ребенок? – искренне удивился Джим. – Но ты сказал, что обитаешь в нашем мире уже десять тысяч лет. И ВСЕ РАВНО Я РЕБЕНОК. – То есть вы очень долго живете? МЫ БЕССМЕРТНЫ. – Ух ты! – Он врет, – вмешалась Холли. Джим обалдел от ее наглости. – Господи, Холли! – Но так и есть. Холли стало ясно, откуда растут ноги ее нового страха. Друг с ними играл, водил их за нос. У нее появилось чувство, будто он относится к ним с презрением, смотрит, как человек на букашек. И возможно, с ее стороны было бы разумнее смиренно заткнуться или хотя бы не злить его. Но Холли, вместо того чтобы заткнуться, сказала: – Если бы он и правда был бессмертным, он бы не назвал себя ребенком. Он не мог бы так себя воспринимать. Младенчество, детство, юность, зрелость – это возрастные категории, которыми не может мыслить сущность, полагающая себя бессмертной. Если ты бессмертен, ты можешь родиться наивным, или грубым, или тупым, но ты не можешь родиться ребенком, потому что никогда не станешь стариком. – А ты не цепляешься к словам? – спросил Джим почти капризно.