– Захотел прогуляться. – До аэропорта? – Тогда нога у меня была в порядке. – Путь не близкий. – О, мне не привыкать, я хайкер. – Путь не близкий, особенно если идешь с чемоданом. – Он легкий. Во время тренировок я обычно хожу с утяжелителями на руках, укрепляю мышцы. – Я и сама хайкер. – Холли притормозила на красный. – Раньше бегала по утрам, но потом колено начало болеть. – Та же история, поэтому переключился на ходьбу. Кардионагрузка та же, – главное, темп не сбивать. Еще пару миль – Холли ехала медленно, чтобы потянуть время, – они беседовали о фитнесе и диетах. В ходе разговора Холли поймала Джима на словах, позволивших совершенно естественно поинтересоваться, как зовут его портлендских друзей. – Не скажу, – сказал он. – Почему? – Не хочу раскрывать их имена. Они не чиновники и имеют право на частную жизнь. Не надо им кровь портить. – В таком меня еще никогда не обвиняли. – Без обид, мисс Торн, но мне бы не хотелось, чтобы их имена полоскали в газетах и на телевидении. – Многие были бы рады увидеть свои имена в газетах. – Но многие – не были бы. – Их друг герой – что тут плохого? – Простите, но нет, – вежливо сказал Джим. Холли начала понимать, что ее так притягивает к Айронхарту – его несгибаемость. Проработав два года в Лос-Анджелесе, Холли встречала достаточно мужчин, которые вели себя а-ля «беззаботный калифорниец». Каждый – сама невозмутимость: «Положись на меня, детка, я тебя спасу, судьба нас не настигнет». На самом же деле ни у кого из них не хватило духу на серьезный поступок, они просто выпендривались. Прикид Брюса Уиллиса, идеальный загар и напускное безразличие не делают тебя Брюсом Уиллисом. Самоуверенность приходит с опытом, истинная невозмутимость либо дается от рождения, либо является умелым притворством, но наблюдательного человека не провести. Очевидно, Джиму Айронхарту было дано столько внутренней силы, что ее можно было бы поровну поделить на всех мужчин Род-Айленда. Он одинаково хладнокровно реагировал как на бешено несущийся пикап с пьяным водителем за рулем, так и на вопросы любопытной журналистки. Одно его присутствие странным образом расслабляло и дарило спокойствие. – У вас интересное имя, – заметила Холли. – Джим? Он явно над ней подтрунивал. – Айронхарт – железное сердце. Похоже на индейское. – Я был бы рад покрасоваться перед вами, сказав, что в моих жилах течет кровь чиппева или апачей, но, увы, я весьма заурядный объект. Это лишь английский вариант немецкой фамилии Эйзенхерц. Они выехали на Восточную автостраду и быстро приближались к выезду на Киллингсворт-стрит. Холли очень не хотелось расставаться с Джимом возле терминала – у нее, как у репортера, осталось много вопросов. И, что еще важнее, он заинтересовал ее как мужчина, а такого тысячу лет уже не случалось. Сначала Холли хотела поехать кружным путем – Джим не знал город и мог не заметить ее уловку, – но потом поняла, что ее выдадут указатели, предупреждающие о скором повороте на аэропорт. Но даже если бы Джим не обратил внимания на знаки, белые инверсионные следы в синем небе на востоке трудно было не заметить. – А чем вы занимаетесь у себя в Калифорнии? – Наслаждаюсь жизнью. – Я имела в виду, как вы зарабатываете? – А вы как думаете? – Ну… Вы наверняка не библиотекарь. – Почему вы так решили? – Есть в вас что-то загадочное. – А разве библиотекарь не может быть загадочным? – Пока ни одного такого не встречала. – Холли неохотно ушла на съезд к аэропорту. – Вы похожи на полицейского или кого-то в этом роде. – С чего вы так решили? – Настоящие копы крутые и никогда не теряют самообладания. – Вот те на! А я-то всегда считал себя мягким, открытым и общительным. Вы правда думаете, что я крутой парень? Поток машин ближе к аэропорту стал плотнее, и Холли с радостью сбавила скорость. – Я хотела сказать, что у вас отличная выдержка. – Вы давно в журналистике? – Двенадцать лет. – И все это время в Портленде? – Нет, здесь я только год. – А раньше где работали? – В Чикаго… в Лос-Анджелесе… в Сиэтле. – Нравится журналистика? Холли поняла, что Джим перехватил инициативу. – Постойте, мы ведь не в «Двадцать вопросов» играем. – Правда? – Джим как будто искренне удивился. – А я думал, именно этим мы и занимаемся. Холли, обессиленная, стояла перед стеной, которую выстроил вокруг себя Джим, и ее безумно раздражало его упрямое нежелание идти на контакт. Она к такому не привыкла. Но при этом она понимала, что Джим закрывается не со зла, он вообще не умеет и не любит хитрить, просто, хоть убей, не подпустит к себе чужого человека. Будучи профессионалом, Холли всегда – и чем дальше, тем больше – сомневалась в праве журналиста вторгаться в чужое личное пространство и поэтому уважала реакцию Джима. – А вы молодец, – усмехнулась Холли, мельком глянув на собеседника. – Вы тоже хороши. Холли остановилась напротив терминала. – Нет, будь я так же хороша, я бы уже знала, кем вы работаете. Джим улыбнулся. Улыбка его была неотразима, а глаза… Эти глаза… – Я не сказал, что вы так же хороши. Просто сказал: вы хороши. Джим вышел из машины, взял свой чемодан с заднего сиденья и повернулся к открытой передней двери. – Послушайте, я оказался в нужное время в нужном месте и по чистой случайности спас того мальчика. Будет несправедливо, если медиа перевернут мою жизнь вверх дном только потому, что я совершил хороший поступок. – Да, это будет несправедливо, – согласилась Холли. – Спасибо, – с заметным облегчением в голосе поблагодарил Джим. – И должна сказать, ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха. Джим посмотрел на Холли своими невероятно голубыми глазами. – Вы для меня тоже, мисс Торн. А потом он закрыл дверь и пошел к терминалу. У Холли в голове крутились две последние фразы: «Ваша скромность для меня, как глоток свежего воздуха». «Вы для меня тоже, мисс Торн». Она смотрела на двери терминала, за которыми скрылся Джим, и думала, что он слишком хорош, таких не бывает. Как будто она только что подвезла блуждающего духа. В послеполуденном воздухе сгустилась золотистая дымка, и солнечный свет замерцал в ней, напоминая спецэффекты в старых фильмах после исчезновения призрака. Резкий громкий звук заставил ее повернуться – представитель службы безопасности аэропорта барабанил костяшками пальцев по капоту ее «тойоты». Когда ему наконец удалось привлечь внимание Холли, он указал на знак: «Зона погрузки».