Две большие черные птицы с криками пролетели в хмуром небе и скрылись за верхушками деревьев. Наконец Холли подала голос: – Возможно, двадцать четыре года назад в день, когда она умерла, ты просто не смог это принять, а смирился с утратой лишь спустя девятнадцать лет… В тот день, когда пришел сюда с цветами. И с тех пор считаешь этот день днем ее смерти. Джим сразу понял, что в этом вопросе Холли докопалась до истины, вот только легче ему от этого не стало. – Господи, Холли, это же безумие. – Нет, – мягко возразила Холли. – Это самозащита. Часть стены, которую ты выстроил вокруг того, что с тобой случилось в десять лет. Она выдержала паузу, сделала глубокий вдох и спросила: – Джим, как умерла твоя бабушка? – Она… К своему удивлению, Джим понял, что не помнит причину смерти Лены Айронхарт. Еще один затуманенный провал. – Я не знаю. – Думаю, она умерла на мельнице. Джим перевел взгляд с надгробия на Холли. Он почувствовал тревогу и весь напрягся, хотя причину понять не мог. – На мельнице? Как? Что там случилось? Откуда ты знаешь? – Из сна, о котором я тебе рассказывала. Я поднимаюсь по лестнице, смотрю в окно на пруд и вижу в отражении лицо другой женщины, лицо твоей бабушки. – Это только сон. – Нет, полагаю, это было воспоминание. Твое воспоминание, спроецированное из твоего сна в мой. У Джима бешено заколотилось сердце, он запаниковал, но по-прежнему не понимал почему. – Как это может быть мое воспоминание, если сейчас я не могу ничего вспомнить? – Ты все помнишь. – Нет, – нахмурился Джим. – Вообще ничего. – Оно в твоем подсознании, куда ты можешь попасть, только когда спишь. Но оно там, это точно. Если бы Холли сказала, что кладбище – это гигантская карусель, на которой они медленно вращаются под хмурым небом, он бы скорее поверил в это, чем принял воспоминания, к которым она его подталкивала. Джима будто бросало от света к тьме, от страха к ярости. – Но в твоем сне, – с огромным усилием произнес он, – когда бабушка поднялась в верхнюю комнату… Там был я. – Да. – И если она там умерла… – Ты видел ее смерть. Джим решительно затряс головой: – Нет, господи, неужели ты думаешь, что я бы забыл такое? – Да. И еще я думаю, что тебе потребовалось девятнадцать лет, чтобы принять сам факт ее смерти. Я думаю, ты видел, как она умерла. Потеря долговременной памяти – результат шока, который ты тогда испытал. Ты заглушал свои воспоминания фантазиями, и фантазий становилось все больше. Подул слабый ветер. Джим услышал под ногами какой-то шорох и представил, что бабушка тянется к нему из-под земли костлявыми руками. Он посмотрел вниз и увидел лишь два сухих листа, прибитых к его ногам ветром. Теперь его сердце грохало так, словно кто-то бил кулаком по боксерской груше. Джим отвернулся от могилы, ему не терпелось быстрее вернуться в машину, но Холли положила руку ему на плечо. – Подожди. Джим зло стряхнул кисть Холли и, чуть ее не оттолкнув, сверкнул глазами: – Я хочу уехать отсюда. Но Холли не испугалась, она снова взяла его за руку: – Джим, где твой дедушка? Где он похоронен? Джим указал на надпись рядом с именем и датами жизни Лены Айронхарт: – Здесь, естественно, рядом с бабушкой. А потом он увидел левую половину памятника. До этого момента он был настолько потрясен настоящей датой смерти бабушки, что совсем не смотрел левее. Имя деда было выбито на отведенном ему месте: ГЕНРИ ДЖЕЙМС АЙРОНХАРТ. Ниже дата рождения. И больше ничего. Даты смерти не было. Свинцовое небо опустилось ниже. Деревья сузили круг. – Ты же говорил, он умер через восемь месяцев после Лены, – напомнила Холли. У Джима пересохло во рту, он едва мог произносить слова, которые звучали не громче шороха песка в пустыне Мохаве. – Какого дьявола тебе от меня надо? Я уже сказал… Восемь месяцев… Двадцать четвертого мая… На следующий год… – Как он умер? – Я… Я не… Я не помню. – Он болел? «Заткнись! Заткнись!» – Я не знаю. – Несчастный случай? – Я… Кажется, у него был инсульт… Его прошлое было похоже на дым в тумане. Теперь Джим осознавал, что редко предавался воспоминаниям. Он жил только настоящим, не понимая, что огромные пробелы в его памяти возникли потому, что в жизни было слишком много событий, о которых он даже не пробовал вспоминать. – Ты ведь его ближайший родственник? – спросила Холли. – Да. – Значит, ты занимался похоронами. – Да… Думаю, я, – нахмурившись, неуверенно кивнул Джим. – Получается, ты просто забыл выбить дату его смерти на памятнике? Джим смотрел на незаполненное место на надгробии и лихорадочно выискивал соответствующий пробел в своей памяти, но тщетно. Ему стало тошно, он хотел лечь на землю, свернуться калачиком и закрыть глаза. Заснуть и никогда больше не просыпаться, пусть на его месте проснется что-то другое. – Или его похоронили в другом месте? – спросила Холли. В пепельно-сером небе снова с криками появились две черные птицы. Они взмахивали крыльями, словно передавая Джиму сообщение, расшифровать которое было так же сложно, как уловить мелькающие в тумане его сознания воспоминания. Теперь машину вела Холли, она вырулила с кладбища и проехала к парку «Тиволи». После аптеки Джим захотел отправиться на кладбище. Он опасался того, с чем может там столкнуться, но в то же время ему не терпелось привести подложные воспоминания в соответствие с реальными фактами. Однако случившееся у могилы так потрясло Джима, что его горячее желание докопаться до правды заметно поостыло. Его вполне устроило, что Холли сама села за руль. Вероятно, Джим был бы рад, если бы она просто выехала из города, повернула на юг и навсегда забыла о Свенборге. В маленьком парке не было служебного проезда, так что они припарковались у обочины и пошли пешком. Холли подумала, что накануне, когда она смотрела на парк из машины, он казался более привлекательным. Хотя, возможно, это все из-за низкого, затянутого облаками неба. За лето – а солнце в центральных долинах Калифорнии жарит беспощадно – почти вся трава выгорела. Из неухоженных розовых кустов тянулись длинные стебли, редкие бутоны поблекли и роняли лепестки. Остальные цветы завяли, две скамейки явно давно не красили. Одна только ветряная мельница содержалась в полном порядке. Она была более внушительная, чем мельница на ферме, выше футов на двадцать, и на высоте одной трети от земли ее опоясывал деревянный балкон. – Зачем мы здесь? – поинтересовалась Холли.