– Ну ладно, – Джеймсон сел напротив. – Я помог тебе выбраться и добыл еду. Теперь, может быть, расскажешь мне о Клыке Айстры? Тана уставилась на него: – С чего ты взял, что я… Он достал телефон, нажал несколько кнопок и подтолкнул к ней. Сначала Тана даже не поняла, что она видит. Это был пост в блоге и размытая фотография, которую Полночь сделала на телефон. Наверное, она обработала ее в фотошопе: изображение стало ярче. Тану и Габриэля теперь можно было узнать. Снимок сделали за мгновение до того, как их губы соприкоснулись. Глаза вампира были закрыты. – Хочешь знать, почему я думаю, что это Клык Айстры? Тут так написано. Полночь утверждает, что вы с друзьями (и Клык в том числе), подобрали их с братом в каком-то дурацком месте для туристов. Тана молча смотрела на фотографию. – Прочитай сама, если хочешь, – Джеймсон подцепил яичницу на вилку. – В общем, Полночь пишет, что ты выжила в бойне, которую устроили вампиры, и там познакомилась с Клыком. Он никому не сказал, кто он такой, но у ворот в Холодный город Зима, ее брат, увидел объявление о розыске. Должен сказать, многие заинтересовались этим постом, – Джеймсон говорил спокойно, его татуированные руки лежали на столе. Тана разглядывала их – исчезавшие под рукавами белой футболки слова, написанные крупным неразборчивым шрифтом, розы на зеленых стеблях, мотыльки с белыми и бежевыми крылышками. – Очень многие. И в первую очередь Люсьен Моро. Тана едва не подавилась: – Парень из телевизора? Люсьен Моро. Золотые волосы и лицо как будто с картины прерафаэлитов[9]. Древний и в то же время вечно молодой, он появился в городе уже после того, как был введен карантин. Словно танцуя, вошел в ворота, занял самый большой дом и повсюду установил камеры. Вечеринки в доме Моро были столь же известны, как Вечный бал, только еще более изысканны. И опасны. Поздно вечером на некоторых каналах можно было увидеть прямые трансляции оттуда, хотя большинство не рискнули показывать их без цензуры. Тана не смотрела шоу Люсьена Моро, а вот Перл и ее друзьям оно нравилось. Тана слышала, как они шепотом обсуждают увиденное: размытые очертания бархатных накидок, переплетенные руки и ноги, и вечно очаровательного Люсьена, который говорил в камеру. Изгиб его губ и блеск глаз обещали, что его жертве – как бы громко она ни кричала, – понравится все, что с ней сделают. – У меня есть подруга, которая живет в доме Люсьена. Выполняет для него всякие поручения. Он велел ей следить за воротами. Судя по всему, с тех пор как Клык сбежал из своего парижского заточения, Люсьен боится, что тот явится сюда. – Но почему? – Тана заставила себя взять чашку, не обращая внимания на дрожащие руки. Она сделала глоток горячего кофе и принялась за яичницу. И поняла, что голодна гораздо сильнее, чем думала. Джеймсон подался вперед: – Потому что Клык оказался в клетке из-за Люсьена. Твой приятель позволил Каспару Моралесу ускользнуть, а Люсьен, или Элизабет, или, скорее всего, оба донесли об этом древнему вампиру по имени Паук. В результате Клык Айстры провел последние десять лет в камере пыток где-то под Парижем. Тана вспомнила, что сказал Габриэль, когда они уезжали с заправки. Тогда это показалось бессмыслицей, но сейчас она поняла смысл его слов. «Этот мир возник благодаря моему милосердию. О котором я бесконечно сожалею». У нее закружилась голова. – Откуда ты все это знаешь? – Я же тебе говорил: моя подруга живет у Люсьена. Клык что-то говорил о своих планах? О том, что задумал?.. «У меня тоже есть друг. И я собираюсь его убить». – Он хочет кого-то убить, – Тана положила яичницу на лепешку. Она ела и ей становилось лучше. – Но больше я ничего не знаю. Если бы Зима не показал мне объявление, я бы не поверила, что Габриэль – это Клык Айстры. Она достала смятый листок, который сунула в сумку много часов назад, развернула на столе и разгладила. Глядя на черные кудри, трость с серебряной рукоятью и жестокий взгляд, Тана не могла поверить, что у их обладателя такие мягкие губы. – Он вел себя не как… То есть он действительно ужасен, но почему-то он был добр ко мне. Я бы никогда не подумала… Джеймсон присвистнул, увидев сумму вознаграждения: – Почему ты не сдала его у ворот? Тана покачала головой: – Так поступить с ним было бы подло, ведь он помог мне спастись. Но я не понимаю… Откуда Габриэль и Люсьен вообще знают друг друга? – Люсьен – создатель Габриэля, – ответил Джеймсон. – Что? – опешила Тана. У нее в голове не укладывалось, что Габриэль, который был для нее и симпатичным парнем, и вопящей тварью с кладбища Пер-Лашез, имел какое-то отношение к красавчику Люсьену Моро, чьи постеры продавались повсюду. – Слушай, я действительно почти ничего не знаю. Мне известно только, что Габриэль путешествовал один и за ним охотились какие-то вампиры. Теперь мне кажется, что это были слуги самого Паука. И это они устроили резню, о которой написала Полночь. Вдруг что-то камнем упало с неба, и Тана едва не подскочила от неожиданности. Белый ворон расправил крылья, глядя на Тану рубиновыми глазами, каркнул и прошелся по столу, подбирая кусочки яичницы. Джеймсон рассмеялся, когда птица вспрыгнула ему на плечо, захлопала крыльями и перелетела на голову. – Это Гремлин, – сказал он, спуская ворона обратно на стол. Тана неуверенно протянула пальцы и удивилась, когда птица подошла и потерлась о них клювом. Она слегка улыбнулась. Что-то в этой птице заставляло верить ее хозяину. – Я объясню тебе, что такое Холодный город, – сказал Джеймсон. – Это закрытая экосистема. Вампирам нужно множество живых людей – добровольных доноров, которые сдают кровь через иглы и трубки. Если вампиры станут нападать на всех без разбору, то распространят заразу и уничтожат свои запасы еды. Однако, если что-то нарушает равновесие, тут очень быстро начинается хаос. Будь то люди-террористы, которые разбивают окна в здании, где идет Вечный бал, и поджигают себя, или разборки между вампирскими бандами – любой конфликт тут очень быстро набирает обороты. Здесь хватает и вампиров, и людей, которые ненавидят Люсьена. Так что, если Габриэль явился, чтобы встряхнуть Холодный город, они к нему присоединятся. Тана попыталась представить, как Габриэль собирает сторонников, и покачала головой: – Думаю, он будет действовать в одиночку. Он… не совсем нормальный. Джеймсон как будто немного успокоился: – Скажу своей подруге, чтобы в ближайшие несколько дней держалась подальше от Люсьена. Правда, сомневаюсь, что она меня послушает. Тана допила кофе. В рот ей попало немного гущи, и она почувствовала, как кофеин насыщает кровь. Совсем стемнело. Она подумала об Эйдане, который умер, воскрес и ждет ее возвращения. – Почему твоя подруга остается там, если Люсьен так ужасен? Джеймсон отвел взгляд: – Она вампир, – тихо ответил он, будто ему было стыдно. Тана задумалась, каково расти в этом городе, оставаясь человеком. Оказаться внутри не по собственной воле. Жить здесь, не мечтая стать вампиром. Интересно, что Джеймсон сделает ради метки, которой она так легко лишилась? И что почувствует, если узнает о Холоде у нее в крови? Джеймсон погладил белые перья Гремлина: – Ты знала, что воронам нравится, когда их кусают муравьи? В момент укуса муравьи выделяют какое-то вещество, кажется, муравьиную кислоту. И вороны так подсаживаются на это, что ложатся, раскрыв крылья, на муравейники. Думаю, моя подруга знает, что Люсьен ужасен, но… ей это нравится. Тана вздрогнула: – Может быть, она просто привыкла. – Может быть, – задумчиво ответил Джеймсон. – Теперь моя очередь спрашивать, – сказала Тана. Джеймсон удивлял ее своей нормальностью. Он выглядел крутым, с щетиной на подбородке и стальными мускулами человека, который проводит много времени, карабкаясь по крышам. Он помог ей и ничего особенного взамен не потребовал. – Если ты знаешь, где я могу купить одежду и… какое-нибудь оружие, я была бы благодарна за информацию. Я не очень-то подготовилась к переезду. – Могу отвести тебя в один неплохой ломбард. Я знаю его хозяйку, – Джеймсон поднял брови, ожидая реакции. – Спасибо еще раз, – ответила Тана, и он встал. Этой ночью она должна пробраться к Эйдану и забрать у него метку. А потом найти место, где можно спрятаться и ждать, когда инфекция покинет ее кровь. Для этого надо запастись одеялами, едой и водой на восемьдесят восемь дней пытки. Восемьдесят восемь дней, начиная с сегодняшнего. Глава 22 Иногда бессмертие покупается ценой целой жизни. Той ночью, когда Габриэля впервые укусили, он проснулся на свежих накрахмаленных простынях в незнакомой комнате с высоким потолком. Он весь пропах алкоголем, даже его пот отдавал шартрезом, и он подумал, что до сих пор пьян. Когда он попытался сесть, голова закружилась так, что пришлось лечь обратно. За окном во тьме безлунной парижской ночи горели газовые фонари. – Выпей, – произнес мужской голос, и к его губам поднесли стакан. Габриэль жадно выпил, в стакане оказалась обычная вода. Он чувствовал себя странно: ему было одновременно и жарко и холодно, будто начиналась лихорадка. Он уже привык просыпаться в грязных комнатах, привык видеть стыд на лицах тех, кто его туда приводил, привык поздно вечером возвращаться в свою маленькую квартирку, борясь с тошнотой и в измятой одежде, возмущая квартирного хозяина. К чему он был не готов, так это обнаружить себя в роскошном отеле, где перед ним стоял незнакомый блондин со злой улыбкой на лице. Габриэль смутно помнил звуки пианино и укол в горло, как будто его укусила кобра, а потом давление на шею. Бо2льшую часть вечера он провел в одном из самых скандальных богемных салонов. Многие говорили, что там змеиное гнездо, но не в прямом же смысле… – Я должен идти, – пробормотал Габриэль, пытаясь сесть. – Мне плохо. – Некоторые болезни оказываются куда более горькими, чем лекарство, – сказал блондин, удерживая Габриэля на месте. В тусклом свете его глаза казались кроваво-красными. Габриэль, не отрываясь, смотрел на его лицо. Он был слишком потрясен, чтобы бояться. Он давно пытался привлечь внимание дьявола. И, кажется, тот наконец пришел за ним. – Когда все закончится, мы станем как братья, – сказал дьявол. – У меня уже есть брат, – заплетающимся языком ответил Габриэль, – и он мертв. Дьявол наклонился над ним, улыбаясь все шире и показывая острые зубы. – Как и я. Габриэль открыл рот, чтобы закричать, но был настолько пьян, что рассмеялся. Когда он проснулся снова, в окно светило солнце и воспоминания прошлой ночи казались смешными: он просто слишком много выпил и был слишком несчастен. Никто не нависал над ним, готовясь к прыжку. На белоснежных простынях не осталось и следа крови. Номер был пуст. Рубашка и туфли Габриэля были сложены на кресле. На низком столике он увидел бутылку шартреза, хрустальный бокал и тарелку запеченных устриц. Габриэль посмотрел на кровать, на смятые простыни, коснулся пальцами шеи. Прикосновение отозвалось болью, словно он коснулся синяка. Это заставило его занервничать так, что он быстро оделся, вышел из номера и отправился домой. Он шел мимо игральных притонов и ломбардов девятого округа, мимо кабаре Фоли-Бержер. Голова кружилась. Сам не понимая, что делает, он зашел в мясную лавку и потратил последние деньги на кусок телячьей печени, которую съел сырой, развернув бумагу, в которую она была завернута, прямо на лестнице своего дома. Габриэль проспал весь день и проснулся ночью, чувствуя, как холод проникает в его кости. Снаружи раздавались обычные для ночного Парижа звуки: торговцы нахваливали свой товар: нехитрую еду или собственное тело. Кто-то играл в кости в переулке под окном. Звук костяшек, падающих на мостовую, заставил его подумать о скелете, ворочающемся в гробу.