Чарли подождала, пока Ленор закроет дверь, и продолжила свое импровизированное подмывание. Протирая интимные места, она изучала свое лицо в зеркале. Выглядела она все хуже и хуже. Под каждым глазом — по синяку, как у жертвы домашнего насилия. Переносица темно-красного цвета, с горбинкой вдобавок к той горбинке, что осталась после прошлого перелома. Она спросила у своего отражения: — Может, хватит уже быть такой дурой? Отражение смотрело на нее так же недоверчиво, как и Ленор. Чарли вернулась в свой кабинет. Вывалила содержимое сумки, чтобы найти ключи. Потом пришлось думать, как засунуть все обратно. Потом она поняла, что Ленор уже открыла дверь, потому что Ленор всегда была на два шага впереди. Чарли бросила сумку на диван у двери. Включила свет. Ее стол. Ее компьютер. Ее кресло. Приятно быть среди знакомых вещей. Офис не был ей домом, но она больше времени проводила здесь, особенно с тех пор, как Бен переехал, так что это было лучшее из возможного. Она впихнула в себя один из оставленных Ленор сэндвичей с арахисовым маслом и джемом. Просмотрела электронную почту и ответила на имейлы с вопросом, все ли у нее в порядке. Ей надо было бы прослушать голосовую почту, обзвонить подзащитных и узнать в суде, на какое число перенесены заседания, но ее все еще трясло, и сконцентрироваться было трудно. Гек почти признался, что забрал орудие убийства с места преступления. Но зачем? Вообще-то лучше было бы спросить «как?». Револьвер — немаленькая штуковина, и, учитывая, что это орудие убийства, полицейские должны были сразу же начать искать его. Как Геку удалось протащить его за пределы здания? В штанах? Засунув его в сумку ничего не подозревающего врача «Скорой помощи»? Возможно, пайквилльские полицейские предоставили Геку свободу действий. Вряд ли они стали обыскивать мирного гражданина, которого сами только что ранили. Кроме того, Гек стер снятое Чарли видео, тем самым доказав, что он на их стороне — с учетом того, насколько мистер Гекльберри верил в существование сторон. Но агенты Дилия Уофорд и Луис Эвери не были ничем обязаны мистеру Гекльби. Так что они мариновали его четыре часа, пока дырка от пули в его руке медленно сочилась кровью. Вероятно, они подозревали, что он взял пистолет, а также что местные копы как идиоты разрешили ему выйти из здания, не обыскав. Дача ложных показаний агенту ФБР карается заключением в федеральной тюрьме на срок до пяти лет и штрафом в размере 250 000 долларов. Более того, уничтожение улик, ложь, затрудняющая расследование, и возможное обвинение в соучастии в двойном убийстве после его свершения — и Гек больше никогда не сможет работать в школе, а может, и вообще нигде. Все это поставило Чарли перед трудным выбором. Если она не хочет разрушить парню жизнь, ей придется найти способ рассказать отцу о пистолете, не упоминая Гека. Она знает, как поступит Расти, если почувствует запах крови. Такого симпатичного, аккуратно постриженного рубаху-парня присяжные, конечно, с говном съедят и не подавятся. Никакие военные заслуги и благородный выбор профессии не помогут, если он будет давать показания в оранжевой тюремной робе. Обернувшись, она посмотрела на часы над диваном: 14:16. Этот день — просто какой-то блядский бесконечный шар. Чарли создала новый вордовский документ. Надо напечатать все, что она помнит, и отдать Расти. Он, наверное, уже слышал версию Келли Уилсон. А Чарли может хотя бы рассказать ему то, что уже рассказала следователям. Она поднесла руки к клавиатуре, но печатать не начала. Она смотрела на мигающий курсор. Не знала, с чего начать. Очевидно, с начала, но это самое трудное. Режим дня у Чарли обычно был выбит в граните. Она встает в пять утра. Кормит разнообразных животных. Идет на пробежку. Принимает душ. Завтракает. Едет на работу. Едет домой. Когда Бен ушел, она проводила вечера за чтением рабочих документов, бессмысленным просмотром ТВ и смотрением на часы в ожидании времени, когда ложиться спать уже не позорно рано. Сегодняшний день прошел совсем по-другому, и Расти надо будет знать почему. Можно начать с малого — найти, как на самом деле зовут Гека. Она открыла браузер. Набрала в строке поиска «учителя Пайквилльская средняя школа». На экране закрутилось маленькое радужное колесико. В конце концов появилась надпись: «Не удалось открыть страницу». Она попробовала пойти в обход главной страницы, набирая в адресной строке наименования подразделений, фамилии учителей и даже название школьной газеты. Но ничего загрузить не удалось. Серверы Пайквилльского департамента образования не рассчитаны на сотни тысяч зевак, пытающихся зайти на сайт школы. Чарли открыла новую вкладку поиска. Набрала «Гекльби Пайквилль». — Черт, — пробормотала она. Гугл предложил: «Возможно, вы искали: Гекльберри». Поисковая выдача началась с нескольких новостей о том, как в школах пытаются запретить «Гекльберри Финна». Затем — статья в «Википедии» о чернике «гекльберри», официальной ягоде штата Айдахо. В конце страницы — статья из «Урбан дикшинари» о том, что выражение «Я твоя черника» означает «Я твой мужчина» на сленге девятнадцатого века. Чарли постучала пальцем по мышке. Надо бы посмотреть CNN, MSNBC или даже Fox, но она не смогла заставить себя зайти на новостные сайты. Уже целый час она прожила без слайд-шоу в голове. Возобновлять поток жутких воспоминаний не хотелось. Кроме того, это дело Расти. Чарли, возможно, вызовут в качестве свидетеля обвинения. Она подтвердит то, что расскажет Гек, но для присяжных это будет только один кусочек пазла. Если кто-то и знает больше, то это миссис Пинкман. Ее кабинет расположен прямо напротив от того места, где должна была стоять Келли, когда начала стрелять. Юдифь Пинкман должна была увидеть все первой. Увидеть, что муж мертв. Что Люси умирает. «Пожалуйста, помогите нам!» Чарли все еще слышала, как кричит эта женщина. Четыре выстрела уже прозвучали. Гек уже стащил Чарли за тумбочку. Он звонил в полицию, когда она услышала еще два выстрела. Чарли оторопела от того, как внезапно и четко она все вспомнила. Шесть выстрелов. Шесть патронов в револьвере. Иначе Юдифь Пинкман получила бы пулю в упор, открыв дверь своего класса. Чарли посмотрела на потолок. Эта мысль вытащила из памяти старую картинку, которую она не хотела видеть. Ей захотелось выйти из офиса. Она взяла контейнер со вторым сэндвичем и пошла искать Эву Уилсон. Чарли догадывалась, что Ленор, с ее южной привычкой пытаться всех вокруг накормить, наверняка уже предложила Эве поесть. Она понимала также, что Эва слишком переживает, чтобы есть, но в любом случае не хотела оставлять ее надолго одну. У ресепшена Чарли обнаружила знакомую картину: Эва Уилсон на диване перед громко орущим телевизором. — Хотите сэндвич? — предложила она Эве. Та не ответила. Чарли собиралась спросить еще раз, но поняла, что Эва сидит с закрытыми глазами. Рот немного приоткрыт и сквозь отверстие на месте отсутствующего зуба раздается мягкое посвистывание. Чарли не стала ее будить. Стресс может выключить тело, если оно не выдерживает. Пусть у Эвы Уилсон сегодня будет хотя бы минута спокойствия. Пульт от телевизора лежал на журнальном столике. Чарли никогда не спрашивала, почему он все время такой липкий. Большинство кнопок не работают. Остальные застревают. Кнопка выключения не работает. Кнопка выключения звука испарилась, оставив вместо себя прямоугольную дырку. Она подошла к телевизору посмотреть, как его выключить. В новостях был тот период затишья, когда реальной новой информации не поступает, поэтому в студии собирают экспертов и психиатров обсудить, что могло произойти, о чем Келли могла думать и почему она могла поступить так, как поступила. — И ведь есть прецедент, — говорила симпатичная блондинка, — если вы помните песню «Бумтаун Рэтс»… Чарли решила выдернуть шнур из стены, но тут ведущий перебил психологиню. — У нас срочные новости. Включение с пресс-конференции, которая сейчас проходит в Пайквилле, штат Джорджия. Картинка сменилась, и Чарли увидела трибуну для выступлений, установленную в каком-то знакомом месте. Столовая в полицейском участке. Они убрали столы и повесили на стену синий флаг с гербом Пайквилля. Полный мужчина в коричневых брюках и белой рубашке стоял за трибуной. Он посмотрел налево, и камера повернулась к Кену Коину, который раздраженно махнул мужчине, чтобы тот начинал. Коин, очевидно, хотел бы выступить первым. Мужчина сдвинул микрофон вниз, потом вверх и потом снова вниз. Он наклонился слишком близко к микрофону и произнес: — Меня зовут Рик Фейхи. Я дядя… — Его голос надломился. — Дядя Люси Александер. — Он вытер слезы тыльной стороной ладони. Лицо его раскраснелось. Губы были ярко-розовыми. — Члены нашей семьи попросили меня… Ох… Фейхи вынул из заднего кармана сложенный лист бумаги. Руки его тряслись, и бумага трепетала, как на ветру. Наконец он расправил листок на трибуне и сказал: — Члены семьи попросили меня прочитать это заявление. Чарли обернулась к Эве. Она по-прежнему спала. Фейхи начал читать: — «Люси была замечательной девочкой. Все время что-то придумывала. Любила петь и играть со своей собакой Шэгги. Изучала Библию в классе миссис Диллард при баптистской церкви „Маунтин“ и любила там читать Евангелие. Лето она проводила у бабушки с дедушкой на ферме в Эллиджее, и там она помогала им собирать я-я-яблоки… — Он вынул из заднего кармана платок и вытер пот и слезы со своего круглого лица. — Нашей семье остается только верить, что Бог поможет нам пережить это страшное время. Мы просим всех молиться за нас. Мы также хотим выразить нашу поддержку Управлению полиции Пайквилля и сотрудникам прокурора округа Дикерсон, мистера Кена Коина, которые делают все возможное, чтобы как можно скорее свершилось правосудие над убий… — Его голос снова надломился. — Убийцей Люси». Он поднял глаза на журналистов и добавил от себя: — Да, Келли Уилсон — убийца. Она совершила преднамеренное убийство. Фейхи повернулся к Кену Коину. Они обменялись скорбными кивками, видимо, подтверждая какие-то предварительные договоренности. Фейхи продолжил: — «Наша семья просит журналистов и других граждан уважать нашу частную жизнь. Время и место похорон пока неизвестны». Он посмотрел вдаль, за скопление микрофонов и камер. Думал ли он о похоронах Люси, о том, как ее родителям придется выбирать детский гроб для своей дочери? Она была такой крошечной. Чарли вспомнила, как сжимала в своей ладони нежную ручку девочки. — Мистер Фейхи, — начал один из репортеров, — расскажите, пожалуйста… — Спасибо. — Фейхи ушел с трибуны. Кен Коин дружески похлопал его по плечу, когда они прошли мимо друг друга. Чарли видела, как начальник ее мужа сжал руками трибуну, будто собрался ее трахнуть. — Я Кен Коин, окружной прокурор, — сообщил он собравшимся. — Я готов ответить на ваши вопросы о расследовании этого жестокого убийства. Будьте уверены, дамы и господа. «Око за око» — вот какая расплата ждет виновных в этом чудовищном… Чарли вынула телевизионный провод из розетки. Повернулась, чтобы убедиться, что Эва не проснулась. Она сидела в той же позе, все еще в пижаме. Пакет с одеждой стоял на полу у ее ног. Чарли задумалась, есть ли у них где-нибудь одеяло, но тут звякнула, открывшись, и бабахнула, закрывшись, входная дверь. Только Расти входил в здание с таким грохотом. К счастью, Эва не проснулась от шума. Она только подвинулась на диване, склонив голову набок. Чарли оставила сэндвич на столике и пошла искать отца. — Шарлотта! — прогремел Расти. Дверь его кабинета со стуком открылась. В стене уже и так была дыра от дверной ручки. Он никогда не упускал возможности наделать шуму. — Шарлотта! — Я здесь, папочка. — Она остановилась у входа. Его офис был завален вещами, и входить было просто некуда. — Эва Уилсон у ресепшена. — Умничка. — Он не поднимал глаз от бумаг, которые держал в руках. Расти всегда хватался за несколько дел одновременно, никогда не сосредоточиваясь на чем-то одном. Даже сейчас он одновременно притопывал ногой, читал, мурлыкал что-то себе под нос и пытался поддерживать разговор. — Как она?