— Шериф пришлет машину, — сообщила Саманта. — То есть папа собирается его об этом попросить. Гамма недоверчиво посмотрела на нее. Шериф не был большим другом Куиннов. — Тебе надо помыть руки перед ужином. Саманта знала, что пытаться продолжать разговор бессмысленно. Иначе мать найдет отвертку, разберет телефон и начнет объяснять, как работает электрическая схема: такое уже много раз бывало с самой разной домашней техникой. Гамма была единственной мамой на весь квартал, которая сама меняла масло в своей машине. Только они больше не жили ни в каком квартале. Саманта споткнулась о коробку в коридоре. Она обхватила пальцы ноги и сжала их, словно могла выдавить из них боль. Оставшийся путь до ванной комнаты она прихрамывала. В коридоре она встретилась с сестрой. Шарлотта ткнула ее кулаком в плечо, потому что Шарлотта всегда так делала. Эта засранка закрыла дверь, и Саманта не сразу нашла вход в ванную. Низкий унитаз был установлен еще тогда, когда люди были ниже ростом. Душ представлял собой пластиковую загородку в углу с растущей по стыкам черной плесенью. В раковине лежал молоток. В том месте раковины, куда этот молоток обычно кидали, виднелся черный чугун. Гамма разгадала эту загадку. Кран был таким старым и ржавым, что для того, чтобы из него не капало, нужно было ударить по вентилю молотком. — На выходных починю. — Гамма наметила себе это дело как награду в конце недели, которая обещала быть трудной. Шарлотта, как обычно, развела в крошечной ванной грязь. Налила воды на пол и забрызгала зеркало. Даже на сиденье унитаза была вода. Саманта потянулась было за висевшим на стене рулоном бумажных полотенец, но передумала. Это жилище изначально было не более чем временным вариантом, а после слов отца о том, что он пошлет шерифа, потому что, по сути, этот дом тоже могут поджечь, уборка показалась ей пустой тратой времени. — Ужин готов! — позвала Гамма из кухни. Саманта плеснула воды на лицо. В волосах чувствовался песок. Ноги и руки были покрыты красноватыми полосами там, где глинистая пыль смешалась с потом. Ей хотелось залезть в горячую ванну, но в доме была только одна ванна, на гнутых ножках, с темным ржавым кругом на том краю, где предыдущий жилец годами смывал грязь со своего тела. Даже Шарлотта не стала бы лезть в эту ванну, а она была той еще свиньей. — Здесь слишком грустно, — сказала тогда ее сестра, медленно пятясь из ванной комнаты на втором этаже. Ванная была не единственным местом, удручавшим Шарлотту. Жуткий сырой подвал. Пугающий чердак с летучими мышами. Скрипучие двери гардероба. Спальня, в которой умер старый фермер. Фотография старого фермера лежала в нижнем ящике гардероба. Они нашли ее сегодня утром, когда делали вид, что убираются. И ни одна из них не решилась взять ее в руки. В унылом круглом лице холостяка-фермера им виделось что-то зловещее, хотя это была обычная деревенская сценка эпохи Великой депрессии с трактором и мулом. Саманту бросало в дрожь от вида его желтых зубов, хотя как вообще что-то могло быть желтым на черно-белой фотографии? — Сэм? — Гамма стояла в дверях ванной, глядя на их общее отражение в зеркале. Их никогда не принимали за сестер, но внешнее сходство матери и дочери было очевидно. Та же уверенная линия подбородка и высокие скулы, тот же изгиб бровей, который многие считали надменным. Гамма не была красавицей, но внешность ее была яркой: темные, почти черные волосы и светло-голубые глаза, в которых начинали плясать искорки, когда ее что-то забавляло. Саманта была достаточно взрослой, чтобы помнить, что раньше мать воспринимала жизнь гораздо менее серьезно. — Ты зря льешь воду, — сказала Гамма. Саманта ударила по крану молотком и бросила его в раковину. Она услышала, как к дому подъезжает машина. Видимо, это человек от шерифа, что странно, поскольку Расти редко делал то, что обещал. Гамма стояла позади нее. — Все еще грустишь по поводу Питера? Мальчик, чья кожаная куртка сгорела в пожаре. Мальчик, который написал Саманте любовное письмо, но больше не смотрел ей в глаза, когда они сталкивались в школьном коридоре. — Ты симпатичная. Ты знаешь об этом? Саманта увидела в зеркале, как ее щеки покраснели. — Симпатичнее, чем я когда-либо была. — Гамма провела рукой по волосам Саманты. — Жалко, что мама умерла, не увидев тебя. Гамма редко говорила о своих родителях. Как Саманта поняла, они так и не простили Гамме, что она, поступив в колледж, уехала из дома. — Бабушка — какой она была? Гамма улыбнулась: губы неловко растянулись в непривычном для ее мимики движении. — Похожа на нашу Чарли. Очень умная. Неутомимо радостная. Всегда что-нибудь затевала. Все вокруг ее любили. Гамма покачала головой. Несмотря на свои ученые степени, она так и не освоила науку нравиться людям. — Она начала седеть еще до того, как ей исполнилось тридцать. Она объясняла это особо активной работой мозга, но ты, конечно, знаешь, что волосы изначально белые. Они получают меланин из специальных клеток, меланоцитов, которые закачивают пигмент в волосяные фолликулы. Саманта отклонилась назад в объятия Гаммы. Она закрыла глаза, наслаждаясь родной мелодией маминого голоса. — Пигментация нарушается под воздействием стресса и гормонов, но в ее жизни тогда не было особых трудностей — мать, жена, учительница в воскресной школе, — поэтому можно предположить, что ранняя седина — это генетическая черта, то есть ты или Чарли или вы обе можете ее унаследовать. Саманта открыла глаза. — Но ты же не седая. — Потому что раз в месяц я хожу в салон красоты. — Она рассмеялась и резко перестала. — Пообещай, что всегда будешь заботиться о Чарли. — Шарлотта и сама может о себе позаботиться. — Я серьезно, Сэм. У Саманты сердце замерло от настойчивого тона Гаммы. — Но почему? — Потому что ты ее старшая сестра и это твоя обязанность. — Она взяла ладони Саманты в свои. Через зеркало она неотрывно смотрела в глаза дочери. — У нас было непростое время, девочка моя. И я не буду врать и говорить, что теперь все станет хорошо. Чарли нужно знать, что она может на тебя положиться. Ты должна уверенно вкладывать палочку в ее руку каждый раз, вне зависимости от того, где она находится. Это ты должна ее найти. Не жди, что она найдет тебя. Саманта почувствовала комок в горле. Гамма говорила о чем-то другом, более серьезном, чем эстафетный бег. — Ты куда-то уезжаешь? — Нет, конечно. — Гамма нахмурилась. — Я просто хочу сказать, что тебе пора стать ответственным человеком, Сэм. Я правда надеюсь, что ты уже прошла этот глупый период подростковой драмы. — Я не… — Мама! — это орала Шарлотта. Гамма повернула Саманту к себе. Она обхватила лицо дочери огрубевшими ладонями. — Я никуда не денусь, малышка. Не дождетесь. — Она поцеловала ее в нос. — Бахни по крану еще разок и приходи ужинать. — Мама! — снова прокричала Шарлотта. — О господи, — проворчала Гамма, выходя из ванной. — Чарли Куинн, что ты верещишь, как беспризорник на паперти? Саманта взяла молоток. Тонкая деревянная рукоять постоянно была мокрой и напоминала плотную губку. Круглый боек был того же ржавого цвета, что и двор перед домом. Она ударила по крану и подождала, пока вода перестанет капать. — Саманта? — позвала Гамма. Саманта наморщила лоб. Повернулась к открытой двери. Мама никогда не звала ее полным именем. Даже Шарлотта смирилась и отзывается на имя Чарли. Гамма говорила, что однажды возможность сойти за кого-то другого им пригодится. Сама она опубликовала больше статей и получила больше грантов, подписываясь именем Гарри, а не Гарриет. — Саманта! — Голос Гаммы звучал холодно, как предупреждение. — Пожалуйста, удостоверься, что вентиль смесителя закрыт, и быстро иди на кухню. Саманта еще раз взглянула в зеркало, будто ее отражение могло объяснить, что происходит. Мать так с ними не разговаривала. Даже когда объясняла разницу между химической завивкой и укладкой щипцами. Саманта машинально подняла из раковины молоток. Она держала его за спиной, выходя в коридор к кухне. Везде горел свет. За окном уже стемнело. Она представила кроссовки, свои и Шарлотты, на крыльце, вспомнила пластиковую эстафетную палочку, оставшуюся где-то во дворе. Бумажные тарелки на кухонном столе. Пластиковые вилки и ножи. Раздался чей-то грубый кашель — возможно, мужчины. А может, и Гаммы: она в последнее время часто кашляла так, будто в ее легких остался дым пожара. Снова кашель. У Саманты волосы на затылке стали дыбом. Задняя дверь была на другом конце коридора: на ее матовом стекле виднелся круглый отсвет фонаря. Продолжая идти к кухне, Саманта оглянулась. Она видела ручку двери. Представила, как поворачивает ее, хоть и шла в противоположном направлении. С каждым шагом она спрашивала себя, воображает ли она лишнее, или действительно есть повод для беспокойства, или это розыгрыш, ведь мама любила их разыгрывать: то приклеит пластиковые глаза на бутылку молока в холодильнике, то напишет: «Помогите! Я заложник на фабрике туалетной бумаги!» — на внутренней стороне картонной втулки. Телефон в доме только один — дисковый аппарат на кухне. В одном из кухонных ящиков лежит отцовский пистолет. Патроны в картонной коробке хранятся где-то отдельно. Шарлотта засмеет ее, если увидит молоток. Саманта сунула его за пояс шортов сзади. Металл холодил спину, рукоять мокрым языком скользнула ниже. Прикрыв молоток футболкой, она вошла на кухню. И застыла на месте. Это был не розыгрыш. На кухне стояли двое мужчин. От них разило потом, пивом и никотином. На руках — черные перчатки. На лицах — черные балаклавы с прорезями для рта и глаз. Саманта открыла рот. Воздух уплотнился, словно вата, и перекрыл дыхание. Один из них был выше ростом. Тот, что пониже, был полнее. Тяжелее. Он был одет в джинсы и черную рубашку. Высокий — в линялую белую футболку с концерта какой-то группы, джинсы и высокие синие кеды с развязанными красными шнурками. Коротышка казался опаснее, но судить об этом было трудно, потому что за масками виднелись только рты и глаза. Но Саманта разглядывала не их глаза. У того, что в кедах, был револьвер. У чернорубашечника был дробовик, направленный прямо Гамме в голову. Ее руки были подняты. Она сказала Саманте: