— О, забавно, — сказал Расти. — Что касается «хуя», то он здесь уже неделю или две. А «соси» появилось только сегодня. — Он хлопнул себя по коленям. — А что, смотри, как экономно! Первое слово уже написано. И Шекспир не нужен. — Позвони в полицию. — Милая, вполне возможно, полиция это и сделала. Чарли подъехала к кухонному крыльцу. Во дворе загорелись фонари. Они светили так ярко, что видно было каждый сорняк на давно не стриженном газоне. Ей не хотелось этого делать, но она предложила: — Мне надо пойти с тобой, чтобы убедиться, что внутри никого нет. — Да ну. — Он резко открыл дверь и выпрыгнул из машины. — Не забудь завтра взять зонт. Я абсолютно уверен, что будет дождь. Она смотрела, как он бойко зашагал к дому. Он стоял на том самом крыльце, где много лет назад Чарли и Сэм оставили свои носки и кроссовки. Расти открыл два замка и толкнул дверь. Он не сразу зашел, а отдал ей честь, прекрасно понимая, что стоит точно между словами «ХУЙ» и «СОСИ». Он крикнул: — «Что сделано, то сделано! В постель, в постель, в…»[2] Чарли резко сдала назад. Только Шекспира ей тут не хватало. Глава шестая Чарли сидела в гараже, обхватив руками руль. Она ненавидела возвращаться в свой пустой дом. Их пустой дом. Она ненавидела вешать ключи на крючок у двери, потому что крючок Бена теперь всегда пустовал. Ненавидела сидеть на диване в гостиной, потому что Бен не сидел рядом, зацепившись своими паучьими пальцами ног за край журнального столика. Она не могла сидеть даже за кухонной стойкой, потому что смотреть на пустой барный табурет Бена было слишком грустно. Теперь по вечерам она просто съедала миску хлопьев над раковиной, глядя в темноту за окном. Обычно женщины не испытывают таких чувств к мужьям после почти двадцати лет брака, но в отсутствие реального мужа рядом Чарли сгорала от любви как школьница. Она не стирала наволочку Бена. Его любимое пиво все еще стояло в дверце холодильника. Она оставила его грязные носки у кровати, потому что знала, что если их убрать, он не оставит там новую пару. В первый год после свадьбы они чаще всего ссорились именно из-за этой привычки Бена снимать носки каждый вечер и бросать на пол в спальне. Чарли начала запинывать их под кровать, когда он не видел, и однажды Бен понял, что у него не осталось носков, и Чарли смеялась, а он кричал, и она кричала в ответ, и, поскольку им было по двадцать пять, все закончилось тем, что они потрахались прямо там, на полу. Как по волшебству, то бешенство, в которое ее когда-то приводили эти носки, постепенно смягчилось до легкого раздражения — вроде того, как все немного чешется после молочницы. Через месяц без Бена, когда до Чарли наконец дошло, что его уход — это не какой-то сбой и что он может никогда и не вернуться, она села на пол рядом с его носками и ревела как ребенок. Это был первый и последний раз, когда она позволила себе оплакать свое несчастье. После той долгой слезной ночи Чарли стала заставлять себя вставать пораньше, чистить зубы не реже двух раз в день, регулярно ходить в душ и делать все остальное, чтобы выглядеть как функционирующий член общества. Ей было хорошо известно: как только ослабишь самоконтроль, мир кубарем полетит в далекую, но знакомую пропасть. В первые четыре года колледжа она с головой окунулась в вакханалию, которую только слегка попробовала в старших классах. Поскольку Ленор, которая могла бы вправить ей мозги, рядом не было, Чарли пустилась во все тяжкие. Слишком много выпивки. Слишком много мальчиков. Она нарушала границы, которые имели значение только наутро, когда она не могла узнать парня в своей постели или чьей-то еще постели и не могла вспомнить, сказала она «да» или «нет» или отключилась еще до того, упившись безумным количеством пива. Чудесным образом она сумела в нужный момент взяться за ум и сдать на «отлично» экзамен для поступления в юридическую школу. Она подала документы только в Дьюкский университет. Чарли хотела начать все с чистого листа. Новый университет. Новый город. И тут, впервые за долгое время, ей действительно повезло. Она встретила Бена на курсе «Введение в профессию: основы права». На третьем свидании они решили, что все равно когда-нибудь поженятся, поэтому можно пойти и пожениться прямо сейчас. Громкий скрежет прервал ее воспоминания. Сосед тащит свой мусорный бак к обочине. У них дома это была обязанность Бена. С тех пор как он ушел, мусора у Чарли набиралось так мало, что обычно она просто оставляла маленький пакет у дороги раз в неделю. Она посмотрелась в зеркало заднего вида. Синяки под глазами теперь были глубокого черного цвета, как у футболиста. Все болело. В носу пульсировала кровь. Ей захотелось супа с крекерами и горячего чая, но приготовить их для нее было некому. Чарли тряхнула головой. — Ой, бедняжечка, твою мать, — сказала она сама себе в надежде, что словесное самоуничижение поможет выбраться из этого состояния. Не помогло. Чарли заставила себя выйти из машины, не поддавшись соблазну закрыть дверь гаража и завести двигатель. Она не смотрела в сторону пустого места, где Бен обычно парковал свой пикап. В сторону полок с аккуратно подписанными коробками и спортивными принадлежностями, которые он еще не забрал. Она нашла пакет с кошачьим кормом в металлическом шкафу, который Бен собрал прошлым летом. Между собой они потешались над людьми, чьи гаражи были забиты барахлом так, что машину ставить уже негде. Оба они могли похвастаться своей аккуратностью. По воскресеньям они вместе занимались уборкой. Чарли стирала белье. Бен его складывал. Чарли мыла кухню. Бен пылесосил ковры и вытирал пыль. Они читали одни и те же книги параллельно, чтобы вместе их обсуждать. Они вместе запоем смотрели «Нетфликс» и «Хулу». Уютно устроившись на диване, они обсуждали работу, родственников и планы на выходные. Она покраснела, вспомнив, как они самодовольно гордились своим образцовым браком. Их мнения совпадали по очень многим вопросам: какой стороной вешать рулон туалетной бумаги, сколько у человека должно быть кошек, сколько лет нужно держать траур, если супруг пропал в море. Когда кто-то из друзей громко ругался на людях или недобро подкалывал других за ужином, Чарли всегда смотрела на Бена, а Бен смотрел на Чарли, и они улыбались, потому что у них-то были охеренно крепкие отношения. Она его принижала. Поэтому Бен и ушел. Чарли превратилась из заботливой жены в разъяренную фурию, и произошло это не постепенно. Казалось, все изменилось за один день: она вдруг потеряла способность к компромиссу. Она не могла спокойно смотреть ни на что. Что бы Бен ни делал, все ее раздражало. Тут было не как с носками. Сексом на полу уже не отделаешься. Чарли знала, что ведет себя отвратительно, но остановиться не могла. Не хотела останавливаться. Больше всего она злилась, когда начинала саркастически изображать интерес к вещам, которые раньше интересовали ее совершенно искренне: интриги у Бена на работе, черты характера их домашних животных или странный бугорок на затылке у одного из коллег Бена. Она сходила к врачу. С гормонами все было нормально. Щитовидка в порядке. Проблема была не медицинской. Чарли просто оказалась стервозной женой, которая любит командовать. Сестры Бена пришли в экстаз. Она помнила, как они подмигивали друг другу в тот первый раз, когда Чарли набросилась на Бена за ужином на День благодарения: будто она вышла из леса и впервые оказалась в приличном обществе. «Теперь она одна из нас!» И конечно же, одна или две из них начали звонить ей почти каждый день, и Чарли выпускала пар как гребаный паровоз. Он сутулится. Он ходит вприпрыжку. Он покусывает кончик языка. Он напевает, когда чистит зубы. Почему он купил обезжиренное молоко, когда она просила двухпроцентное? Почему не отнес пакет с мусором в гараж, а оставил у задней двери, зная, что в него могут залезть еноты? Потом она начала рассказывать сестрам о личном. О том случае, когда Бен пытался пообщаться с давно пропавшим отцом. О том, почему он шесть месяцев не разговаривал с Пегги, когда она пошла в колледж. О том, что случилось с той девушкой, которая всем им нравилась — конечно, не больше, чем Чарли! — и с которой, по его словам, он сам расстался, но они подозревали, что это она его бросила. Она ссорилась с ним на людях. Она обрывала его за ужином с друзьями. Это было не просто принижение. Чарли пилила Бена почти два года, пока от него не остался один пенек. Он обижался, он просил ее не придираться ко всему подряд — да хоть к чему-нибудь не цепляться, — но на нее ничего не действовало. Оба раза, когда ему удалось затащить ее на семейную психотерапию, Чарли так придиралась к Бену, что психолог предложил общаться с ними по отдельности. Каким-то чудом Бен нашел в себе силы упаковать чемоданы и выйти за дверь. — Твою ма-а-ать, — протянула Чарли. Она рассыпала кошачий корм по всему заднему крыльцу. Насчет допустимого количества кошек Бен был прав. Чарли начала кормить бездомных кошек, они размножились, а потом к ней повадились белки и бурундуки, а еще, к ее ужасу, опоссум размером с небольшую собаку, который каждую ночь шуршал на крыльце и смотрел на нее сквозь стеклянную дверь своими красными глазками, поблескивавшими в свете телевизора. Чарли принялась ладонями собирать корм. Она ругнулась на Бена за то, что Тявзилла на этой неделе у него: их обжорливый джек-рассел-терьер смел бы все в считаные секунды. Поскольку утром она ничего не успела, на вечер осталось много дел. Она разложила корм и налила воду в миски, вилами поворошила сено, которое служило подстилкой. Пополнила птичьи кормушки. Помыла террасу. Уличным веником убрала паутину. Сделала все, что могла, чтобы не входить внутрь, но, в конце концов, снаружи оставаться было уже слишком темно и холодно. У двери ее поприветствовал пустой крючок от ключей Бена. Пустой барный табурет. Пустой диван. Пустота встретила ее и наверху — в спальне, в ванной. К мылу не прилип волос Бена, у раковины не было его зубной щетки, а его бритва не лежала на ее стороне столика. Чарли дошла до такой степени отравления собственным плачевным состоянием, что, пришлепав вниз в пижаме, решила, что насыпать миску хлопьев — это непосильная задача. Она упала на диван. Читать не хотелось. Смотреть в потолок и стонать — тоже. Она сделала то, чего избегала весь день, — включила телевизор. Он был настроен на СNN. Симпатичная светловолосая девушка-подросток стоит перед Пайквилльской средней школой. В руках у нее свеча, потому что люди организовали что-то вроде траурного дежурства. Внизу экрана ее имя: «КЭНДИС БЕЛМОНТ, СЕВЕРНАЯ ДЖОРДЖИЯ». Девушка сказала: — Миссис Александер нам все время рассказывала о своей дочке. Она ее называла «Малыш», потому что она была такой сладкой малышкой. Видно было, что она очень ее любит. Чарли убрала звук. Журналисты выдаивали эту трагедию, так же как она доит свою жалость к себе из-за Бена. Побывав по ту сторону насилия, живя с его последствиями, она не могла без тошноты смотреть, как подобные истории освещаются в СМИ. Яркие картинки. Зловещая музыка. Кадры с плачущими людьми. Каналы отчаянно борются за зрителя, поэтому сообщают все, что удается собрать, а правда это или нет — можно разобраться и потом. Камера отъехала от блондинки на дежурстве и показала симпатичного репортера в рубашке с закатанными на три четверти рукавами на фоне мягкого сияния свечей. Чарли смотрела, как он изображает скорбь, передавая слово коллеге в студии. Ведущий за студийным столом продолжал сообщать новости, которые не были новостями, с таким же траурным выражением лица. Чарли прочла бегущую строку, цитировавшую членов семьи Александер: «ДЯДЯ ДЕВОЧКИ: „КЕЛЛИ РЕНЕ УИЛСОН СОВЕРШИЛА ПРЕДНАМЕРЕННОЕ УБИЙСТВО“». Келли повысили до тройного имени. Чарли предположила, что какой-то продюсер в Нью-Йорке решил, что это будет звучать более угрожающе. Бегущая строка остановилась. Ведущий исчез. На смену им пришло изображение коридора со шкафчиками. Картинка была трехмерная, но имела странный плоский вид: Чарли предположила, что это сделано специально, чтобы никто не подумал, что она реальная. Но, видимо, их юриста это не удовлетворило. Поэтому в правом верхнем углу экрана мигало красным: «РЕКОНСТРУКЦИЯ СОБЫТИЙ». Картинка пришла в движение. В коридоре появилась фигура: она двигалась как-то дергано и была изображена схематично. Длинные волосы и темная одежда должны были показать, что это Келли Уилсон. Чарли включила звук. «…Примерно в шесть пятьдесят пять предполагаемая стрелявшая, Келли Рене Уилсон, вошла в коридор». Анимированная Келли остановилась в середине экрана. В руках она держала пистолет, больше похожий на девятимиллиметровый, чем на револьвер. «Сообщается, что Уилсон стояла на этом месте, когда Юдифь Пинкман открыла дверь своего класса». Чарли сдвинулась на край дивана. Схематичная миссис Пинкман открыла свою дверь. По каким-то причинам аниматор изобразил ее беловато-светлые волосы серебристо-серыми, убранными в пучок, вместо лежащих по плечам. «Уилсон увидела Пинкман и сделала два выстрела», — продолжил диктор. Пистолет в руке Келли выпустил два облачка дыма. Пули были обозначены прямыми линиями, больше похожими на стрелы. «Оба выстрела прошли мимо, но, услышав стрельбу, из своего кабинета выбежал директор школы Дуглас Пинкман, муж Юдифи Пинкман, проживший с ней в браке двадцать пять лет». Виртуальный мистер Пинкман выплыл из своего кабинета: движения ног не совпадали с его скоростью. «Уилсон увидела своего бывшего директора и сделала еще два выстрела». Пистолет снова выпустил облачка дыма. Стрелы-пули пролетели к груди мистера Пинкмана. «Дуглас Пинкман погиб на месте». Чарли смотрела, как виртуальный мистер Пинкман, не сгибаясь, упал набок, прижав руку к груди. В середине его голубой рубашки с короткими рукавами появились две красные кляксы. И это тоже неправильно, потому что рубашка у мистера Пинкмана была белой с длинными рукавами. И волосы он не стриг под машинку. Похоже, аниматор решил, что директор средней школы должен выглядеть как агент ФБР из семидесятых, а учительница английского — как старушка с пучком на голове. «Затем, — продолжил ведущий, — в коридор вошла Люси Александер». Чарли закрыла глаза. «Люси забыла взять деньги на обед у своей мамы, учительницы биологии, которая была на педсовете в соседнем здании, когда началась стрельба». Ненадолго наступила тишина, и перед глазами Чарли появилась Люси Александер: не схематичный рисунок, который аниматоры все равно нарисовали бы не так, а реальная девочка: вот она, размахивая руками и улыбаясь, выходит из-за угла. «Еще две пули были выпущены в восьмилетнюю девочку. Первая попала в верхнюю часть ее тела. Вторая прошла мимо и попала в стекло кабинета у нее за спиной». В дверь громко постучали три раза. Чарли открыла глаза. Выключила звук телевизора.