Внезапно Эрик придвинулся ко мне, погладил ладонью по щеке. Я только и могла, что смотреть на него. Просто смотреть и ждать, что будет дальше. Все слова были только словами, когда он приближался. — Ты очень сложная, Полина, — произнес он тихо. Слишком тихо. Я слышала, как тикают большие напольные часы в углу. Как шумно вырывается из груди мое дыхание. Как пульс отстукивает в висках. — Мне хочется, чтобы ты сегодня осталась со мной. Он сейчас поцелует меня. Поцелует, и я растворюсь. Исчезну. По телу прокатилась волна предвкушения. Но Эрик целовать не спешил, просто смотрел на меня и ждал. Чего? Напряжение стало невыносимым, и я прошептала: — Хорошо. Или то была не я? Другая девушка во мне, которая не боялась боли. Которая смотрела на его губы, тяжело дышала и ждала. Страхи — наши главные враги. Мои — так точно. Я всю жизнь чего-то боялась. Сначала боялась, что Влад меня бросит. Накаркала. Затем началась моя жизнь хищной, а в ней, как известно, намного больше страхов: охотники, колдуны, темные ритуалы. Первозданные с их экспериментами. Драугры. И ты барахтаешься во всем этом, стараешься выжить, не сломаться, не потеряться в водовороте событий. И когда находишься на грани, стоишь на краю бездны, появляется он. Мужчина, с которым ничего не страшно. Который может решить все проблемы одним щелчком пальцев. И тогда рождается другой страх — глубокий и не связанный с миром хищных. Чисто женская боязнь привязаться, а потом оказаться ненужной. Брошенной. С Эриком этот страх обрел материальную форму, стал осязаемым и неизбежным. Да что там юлить — я уже привязалась к нему. Привыкла. Он делился со мной кеном, я делилась с ним. Неделя, что мы провели вместе, сблизила нас настолько, насколько вообще возможно сблизиться с мужчиной. И теперь он говорит мне: останься со мной, а у меня и мысли нет отказать. Страх отступает, пятится и растворяется под взглядом его прозрачных глаз, теряется в его дыхании. В моем дыхании. Теряюсь я, и остается только он. Слишком сильные эмоции для такой слабой меня. Да, я слаба. Всегда была. И как бы ни хорохорилась, как бы ни боролась, не могла с этим справиться. Но вот парадокс: рядом с Эриком мне нравилась моя слабость. И я в ней. Это было так естественно, так гармонично, что сбивало с толку. И вот я сижу в ореоле его тепла и жду. Он что-то говорит, тихо, проникновенно. О моей безопасности. О том, что мне не нужно больше ни о чем волноваться. Вообще. Никогда. Что все у меня будет хорошо. Что будет так, как я захочу. Он решит все проблемы, если нужно, договорится с Владом, и потом я смогу вернуться в атли. Домой. Разве он не понимает, что у меня больше нет дома? Нет ничего. Только он. Я слушала, а думала о своем. Не знаю, как на счет моего кена, но одно только присутствие Эрика, его прикосновения рождали во мне эйфорию. Так кто из нас небесное безумие? Имеет ли это значение? Я не помню, когда именно отключилась. Наверное, истощение сделало свое дело. Я уснула, а когда проснулась, лежала на большой синей кровати. На меня смотрела комната Эрика, глубокая, как его глаза. Как он сам. Я опустилась на эту глубину, на самое дно, и не знала, смогу ли когда-нибудь всплыть на поверхность. Надо ли вообще всплывать? Восстанавливалась я недели две. Послушно пила карое, старалась не нервничать, плотно ела. Эрик приходил стабильно по вечерам, но ночевать оставался редко. И когда уходил, в груди селилась терпкая горечь. Я лежала, смотрела в потолок и почему-то представляла его с другой. Где-то там, в какой-то кровати в какой-то квартире в каком-то городе мира. Ему-то расстояния не помеха. Возможно, он сейчас в Лондоне, в своем доме или у этих бранди. Потом я долго ругала себя за эти мысли. Эрик мне никто. Я просто вижу его будущее. Отрывки, что приведут его в кан. Его женщины не должны меня волновать. Но они волновали. Впервые за последнее время я буквально сгорала от неконтролируемой ревности к его потенциальным любовницам. Со мной Эрик был нежен, но к близости не стремился. Иногда обнимал, иногда водил руками по моему животу — проверял жилу, иногда гладил по волосам. Улыбался — тепло, ласково. Но привычными намеками больше не бросался. Наверное, боялся приближаться — я ведь могла свести его с ума кеном. Чертов кен! То хотят меня из-за него, то наоборот. Однажды он много расспрашивал об атли. Как пережили войну, кто в племени мне ближе всего. Я рассказала. Было горько, грустно и безнадежно, как и всякий раз, когда я вспоминала об изгнании. Но внезапно поняла, что не хочу возвращаться. Пока не хочу. Не знаю, что будет после ухода Эрика в кан — вернется ли сводящее с ума чувство одиночества, заболит ли жила, захлебнусь ли воспоминаниями о прошлом. В тот момент была только горечь. Разочарование. А боль прошла. Словно Эрик снял ее своим целительским даром. О сольвейгах он не спрашивал. О случае с кеном тоже не вспоминал, словно эти две темы были для нас табу. Они не были, я знала. Заговори я первая, Эрик не стал бы увиливать. Думаю, он ждал, что я заговорю. Но я молчала. Однажды вечером, когда я почти уже уснула, он прилег рядом и спросил о том, почему меня изгнали. Ненастойчиво, но твердо. И показалось, спросил он это не из праздного любопытства — словно пытался что-то придумать и чем-то помочь. Чем тут поможешь? Даже если бы я хотела вернуться, законы охотников суровы. Питался и тебя поймали — смерть. Наверное, хорошо, что Мишель в некотором роде ко мне неравнодушен. Находясь в родном городе, но вдали от атли, я, наконец, поняла, что прошлые обиды куда-то делись, и я больше не злюсь. Ни на Влада, ни на Риту, которая всегда принимала сторону брата, ни на Лару с ее колкими шуточками. Ни на Мирослава — хотя в Венгрии готова была его убить. Да и потом тоже. За то, что поддержал манипуляции друга и его жестокую затею с Кирой. Даже на саму Киру… Герду больше не злилась. Поняла, что бесполезно. Мне никогда не понять драугра. Слишком она странная. А ко мне ее влечет лишь голод. Вернее, влек. Сейчас все сложнее. Эрику было не все равно. Я не понимала, почему, но явно видела это, когда он на меня смотрел. И дело даже не в том, что я была той самой пророчицей. Чувствовать себя должным и по-настоящему проникнуться — разные вещи. Он проникся. Смотрел на меня ласково, внимательно и готов был слушать. Готова ли я была говорить? — Все сложно, — ответила я и протерла глаза. Из окна в квартиру заглядывала ночь, светильники были выключены, и в комнату свет проникал лишь из коридора. В этом приглушенном свете глаза Эрика сияли, и я была рада, что он не видит моего лица, а я могу рассматривать его, не скрываясь. — Конечно, сложно, — кивнул он. — С тобой легко не будет, это я понял. Но хочу разобраться, почему вождь, которому ты нужна, изгоняет тебя добровольно, а человек, узнав о возможной смерти которого, ты сама чуть не погибла от страха, боится тебе звонить. — Глеб… — выдохнула я с сожалением. — Глеб, — подтвердил Эрик. — Как он? — Жив. Почти поправился, хотя мог бы быстрее. Ты бы объяснила ему, что он не сольвейг, и ему нужны ясновидцы. — У Глеба теперь к ним другое отношение, — пробормотала я и вспомнила Нику. Интересно, она до сих пор в Ельце? Ее ведь наверняка ищут. Глебушка, во что же ты влез? И главное — как нам теперь тебя вытащить? Я же здесь, и мне нельзя… — Окей, с этим можно жить. Но касательно тебя он молчит. Партизан недоделанный. Я же помочь хочу! — почти обиженно сказал Эрик. — Ты ничем не поможешь, — ласково произнесла я и благодарно сжала его руку. Он на мгновение напрягся, его лицо изменилось, а затем снова расслабился. Но тот миг я запомнила — неуверенность и боязнь навредить. — Каждый из нас оступается. Особенно сложные девочки. Есть масса способов наказать, не настолько жестоких. — А если оступаются не девочки? Эрик молчал. Смотрел в глаза и ждал, когда я соберусь с силами продолжить. — Я ничего не делала, Эрик. Влад сделал. Именно из-за него я больше не атли. На глаза навернулись предательские слезы, а ведь я обещала себе больше не плакать из-за атли. Никогда. — Он сделал… тебе что-то? — спросил он настороженно и сжал мои плечи. В голосе прозвучала явная угроза. Пожалуй, не стоит с ним вот так откровенничать. О сильный. Слишком сильный и может… Что? Навредить Владу? Мне-то какое дело теперь? Дело было. Не зря же я согласилась на изгнание. Вообще стала слушать Мишеля. Ведь и секунды не колебалась, когда он предложил выход. — Ты не так понял, — ответила я и осторожно высвободилась. — Полгода назад Влад выложился. Слишком выложился на одном… ритуале… — Голос дрогнул, и я закрыла глаза. Вспомнилась темная река. Брызги. Запах ванили над камнями. Портал. Улыбающийся Альрик. И я, не понимающая, каким чудом спаслась. — Полгода — небольшой срок, чтобы восполнить силы, особенно с новыми законами. А Влад не любит быть слабым, для него важно чувствовать себя… — Мощным, — закончил за меня Эрик. — Можно и так сказать. — Так что же произошло? — Влад питался. Много. Несмотря на запрет. Питался в городе, а в мире есть ясновидцы, которые могут определить, кого выпил хищный. Так смотритель Липецка его и поймал. — По закону его должны были казнить. — Должны были, — кивнула я, вспоминая пыточную в зале заседаний охотников. — Но я договорилась с Мишелем. — Не знал, что ты дружишь с древними, — недовольно пробурчал он. — Я не дружу. Мишель мне не друг, скорее, наоборот. — Тогда почему пошел тебе на встречу? — удивился Эрик. — А вот тут начинаются сложности. Мишель — тот охотник, который убил Диму, брата Влада. Его дед долго охотился на древнего, и даже сумел запечатать ему жилу, чтобы спокойно провести ритуал кроту, но охотник ускользнул. — Да, я помню эту историю. Так на смотрителе Липецка печать? — Нет. Тан снял ее. Колдун. Он тоже был хищным, достаточно сильным, чтобы снять печать, наложенную вождем. Черт, и как я тогда не подумала? Верила, что Влад может выиграть поединок. Даже надеялась на это. А ведь Тан был сильнее всегда. Первая кровь сильнее второй. Не зря же так почитается закон наследования. Не стоит ни о чем сожалеть — если бы я не убила тогда Тана, сама могла быть мертва. Или Барт. Или Люсия — ведь именно с ней у меня сильнейшая связь. Кто знает, кого Тан привлек бы моей кровью? — На кой колдуну это понадобилось? — вырвал меня из размышлений Эрик. — Чтобы запугать атли. Он тогда вернулся, мечтал руководить. Мишеля я убила — довела до конца дело Валентина. А Тан его воскресил. И снял печать. — Я горько улыбнулась. — Говорю же, сложно все. — Хочешь, чтобы я поверил, что вождь атли не смог убить древнего, а ты смогла? — Вообще-то Мишель — не единственный древний, которого я убила, — обиделась я. Да что, в конце концов, за шовинизм?! — И не надоело делить хищных на девочек и мальчиков? — Я и не делю. Тамара, например, не так давно тоже убила древнего. Смотрителя Лондона. Но она действовала внезапностью, а Мишель должен был ждать от атли подвоха. — От меня не ждал. Он думает, что любит меня. — Чего? — опешил Эрик. — Что, я недостаточно хороша для древнего? — пошутила я, но он не улыбнулся. Казалось, готов был прожечь во мне взглядом дыру. Я вздохнула и сказала уже серьезно: — Он помнит меня из прошлого воплощения. Не знаю, почему, но влюбился он в ту девушку. Может, она… я, то есть, ясновидицей была. В общем, я не в курсе и выяснять не хочу. — Он отпустил Влада, потому что ты попросила? Я покачала головой. — Нет. Он потребовал, что взамен я должна уйти из атли навсегда. Мишель считает, что Влад — причина всех моих бед. Наверное, охотник хотел, чтобы я отреклась. Нам повезло, что он плохо разбирается в законах хищных. А может, это обычная ревность? Кто их, древних этих, разберет? Склеились мозги за столько лет-то.