— Ты просто представь то место, нарисуй в голове. А я попытаюсь увидеть. — Хорошо, — кивнула я. Закрыла глаза и принялась рисовать. Воображаемая кисточка скользила по холсту, добавляя новых подробностей в до боли знакомую картину. Рука Дэна была тепла, пальцы целительницы — наоборот, прохладны. Барт размеренно дышал за спиной — подбадривал. Белые, рваные облака застыли в небе, а трава была изумрудной. Прозрачная вода, камни. Засахаренные верхушки гор. Треск дров в камине. Истершийся ковер. — Ну как? — спросила шепотом, боясь спугнуть волшебство. — Пусто. Ничего не чувствую. Досада. Обида на собственную беспомощность. И снова небо — ясное, как глаза Эрика. Но Эрика там не было никогда… — Просто представь, что ты уже там, — помог Барт, и я погрузилась в теплые воды собственной памяти. Скалка и пирожки. Передник в муке. Вино ночью перед огнем. Уютное кресло. Шорох страха на задворках сознания — охотники не дремлют… И наутро один из них — сумасшедший, злой. И снова беспомощность — только теперь уже прошлая. И неожиданное спасение. Ванильный аромат. Тепло и безопасность. Блаженство. — Полина… Его голос проникает в сознание. Но Влада здесь нет, он в прошлом. Все в прошлом. — Полина, открой глаза. Подчинилась, открыла. Перед глазами — та самая долина. Россыпь домиков внизу. Черепичные крыши, выкрашенные белым заборчики. А над ними небо — глубокое, синее. Ясное. Местами вымазанное белой краской. И серая твердь камня под ногами. Корка моха на валунах. Люсия выпустила мою ладонь и, раскинув руки, закружилась. Солнечные лучи запутались в ее волосах, и те отливали бронзой и золотом. — Получилось! — ахнула я. — У тебя получилось! Дэн покачал головой. Посмотрел на меня серьезно. Нахмурился. — Нет, — произнес задумчиво. — Я ничего не делал… Глава 26. В преддверии новой себя В камине трещали недавно подкинутые поленья. Сырые. Вода шипела, испаряясь, поддаваясь огню. В этом году ноябрь в Венгене выдался невероятно снежным. Снега навалило по колено, он был пушистый, мокрый и липкий. Мы делали снеговиков, играли в снежки, неизменно закидывая Дэна и закапывая его в сугроб. Он поддавался. Всегда. А мы хохотали и сыпали ему снег за воротник. Люсия танцевала, кружилась и падала, ее щеки окрашивал красным румянец, а Дэн неподдельно восторженно смотрел на нее. Красивая, чертовка! И такая же неприступная. Впрочем, Дэн особо и не настаивал — наблюдал издалека, словно за яркой бабочкой, которую боишься взять в руки, чтобы не повредить крылья. Вечерами мы сидели на полу, пили горячее какао и болтали. Люсия всегда засыпала рано — привыкла еще в селении Барта. А Дэн рассказывал о своем детстве, брате, которого он, несмотря на зависть, все же любил и старался во всем походить на него. Но они были разными. Матерью Дэна была неизвестная никому женщина. Она умерла при родах, и тогда отец принес мальчика в дом. Кажется, даже скандал был. И первая жена хлопнула дверью, оставив наследника. Но потом вернулась. Женщины всегда возвращаются. А мужчины умеют ждать. Особенно, когда в запасе еще пять жен. Но несмотря на это, мачеха Дэна сумела настроить против него брата. Уже после ее смерти у них вышла ссора. Детские комплексы, любимая женщина — так все знакомо. А затем был поединок. И изгнание. Имен Дэн не называл, и я его понимала. Назвать — означало оживить память, а воспоминания иногда ранят сильнее всякого оружия. Иногда я не могла удержать собственные в специально построенной сознанием клетке. Они вырывались на волю и рисовали. Прошлое возвращалось с этими картинами, будоражило и тревожило. Призраки поселились в доме. Его хозяин, которому я так ничего и не сказала, приходил и недовольно качал головой. Я не доверилась, но разве могла? Мирослав — друг Влада. А Влад тесно общается с Дашей… Мир был не единственным, кто приходил бесплотным духом мучить меня в маленьком горном домике. Ева готовила на кухне, и восхитительные запахи еды плыли по воздуху. Веснушчатая девочка, которая уже, бесспорно, повзрослела и вытянулась, заливисто смеялась. Бен — он приходил чаще всех, как и Влад. Венген рождал определенные ассоциации, но к концу осени воспоминания перестали преследовать меня. Я осваивала внезапно проявившийся дар сына. Сначала училась перемещаться на небольшие расстояния: склон горы, залитая солнцем полянка, берег горного ручейка, где Люсия часто плескалась летом. Со временем удалось полностью побороть тошноту и настроить внутренний навигатор. Барт приходил часто, и мы говорили. О том, какими качествами должен обладать мудрый правитель. О том, как решать споры собственных соплеменников и как вести себя с охотниками в рамках нынешней системы. Как реагировать на опасности. Как собраться в нужный момент. Не трусить. Подавать пример остальным. Дэн в такие моменты особенно внимательно слушал и, казалось, ловил каждое слово вождя сольвейгов. А я все больше заряжалась уверенностью, что смогу править скади. В обществе сольвейгов всегда спокойно и легко, а тревоги растворялись в воздухе. Но иногда, как в такие вот моменты, когда настигало одиночество и накрывало прозрачным куполом, я тосковала по Эрику. Его призрак не преследовал, словно затаил на меня обиду за тот наш последний разговор. А может, из кана даже призракам пути нет… И я старалась, как могла, воссоздать его образ самостоятельно. Лукавый взгляд. Ямочка на подбородке. Теплые ладони. Но время слизывало воспоминания, словно волна с песка, делало их размытыми и едва различимыми. И я рисовала по новой. Чтобы не забыть. А под сердцем у меня шевелился его ребенок. — Тоскуешь? — Дэн сгрузил еще одну связку дров у камина и присел рядом. От него пахло морозом. Ветром. Мокрым снегом и сосной. Я не ответила, лишь слабо улыбнулась и посмотрела на огонь. — По особенным всегда тоскуешь долго, — произнес он, не обращая внимание на мое смущение. — Я долго тосковал. А перед этим злился. Бесновался и хотел всех убить. — Она выбрала другого? — Любопытство все же победило робость. Да и Дэн сам заговорил. — Твоего брата? — Выбрала, — горько улыбнулся он. — Вышла за него, глупая. А он… словно жен ему было мало, нужно было мою женщину забрать! — Классика жанра, — иронично заметила я. — Словно он у тебе ее забирал! Не насильно же заставил замуж идти. — Не насильно, — вздохнул Дэн. — Ты все еще злишься, так ведь? — посмотрела на него с любопытством. Он покачал головой. — Не злюсь. Я был плохим человеком, Полина. Совершал глупости. Поступал подло. На моем фоне брат выглядел рыцарем в золотых доспехах. Я понимаю ее и в то же время виню. Подсознательно. Она — единственная, с кем я был собой. Настоящим. И она меня отвергла. Он же никогда настоящим не был. Золотая обертка, а что внутри — неизвестно. — Ты не боролся? Оставил все, как есть? Впрочем, брак хищных все равно разорвать нельзя… Браки хищных разрушить может только отречение и смерть. — Нет, не боролся. Ушел. Потом познакомился с Бартом, и он изменил меня. Буквально. И научил тому, что прошлое нужно оставлять в прошлом. Как сейчас учит тебя. — А если встретишь ее? Случайно, на улице? Пройдешь мимо? Дэн улыбнулся. Горько. И горечь эта растеклась по комнате, сливаясь с моей собственной, а воздух сделался тяжелым. Нельзя тосковать вдвоем. Тоска множится, соединяясь. И убивает медленно, но неизбежно, превращая душу в ржавый сосуд. — Не встречу, — ответил Дэн тихо. — Она погибла. Он поднялся и вышел на улицу, а я еще долго сидела и думала о том, что для некоторых поступков и важных слов иногда может наступить то самое «поздно», о котором люди редко задумываются. Дэн потерял нечто важное для себя и нашел смысл жить, идти дальше. Значит, и я найду — ведь у меня для этого гораздо больше поводов. Сын. Племя, которое скоро станет родным. Друзья. Память об Эрике. И желание отыскать загадочного убийцу. Зима длилась долго. Похожие друг на друга дни, наполненные раздумьями, и я буквально ощущала, как перестраиваюсь внутренне. Создаю фундамент для новой личности, по кирпичику возвожу стены, которые в последствии защитят от нападок и косых взглядов. Отращиваю броню, что позволить отражать удары. Готовилась к трудностям. Еженощно убеждала себя, что выдержу. Твердила себе, как мантру, что сильная. А зима постепенно сдавала права… Воздух наполнялся еще далеким, но таким желанным теплом, природа готова была возродиться. Из-под слежавшегося снега проступал изумруд новой травы, а небо сияло голубизной. В марте мы вернулись. Нет, не в Липецк — в Москву. Сняли квартиру недалеко от центра. Тамара приехала и Роб. А еще Эльвира. Она причитала надо мной, словно я была больна, а потом громко рыдала в коридоре. Ей не сказали, куда везут. И она ничего не знала о ребенке Эрика. Мне безумно, почти ежесекундно хотелось позвонить Ире. Она все еще в Москве — иногда я переписывалась с Глебом и знала. Но звонить было нельзя. Еще не время. Вот родится ребенок, тогда… Сын появился на свет в середине марта. Крупный, здоровенький, с белым пушком на голове. Маленький такой одуванчик, только хмурился много и сжимал кулачки. И я плакала в кровати, прижимая его к себе. Беззвучно, но с надрывом. Он смотрел на меня прозрачными глазами отца и поджимал подбородок с его же ямочкой. А я шептала: — Все будет хорошо, маленький Алан. Все у нас будет хорошо… Люсия гладила меня по голове, и слезы катились по ее фарфоровым гладким щекам. Потому что у нас с целительницей одна душа на двоих. Одно горе. Одна радость. Одна печаль. И одна вера.