— Как это понимать? — Меня вчера просил принести новую повязку доктор Стенли. У меня других больше нет. — Вот, значит, как… Решили мне устроить сюрприз… Ну, хорошо. — Доктор о чем-то глубоко задумался, а затем сказал: — Не смею вас задерживать, Гарри. Можете возвращаться к работе. — Хорошо, доктор Браун. — Гарри… — врач снова его остановил. — Сделайте мне маленькое одолжение, — сказал он шепотом, чтобы эти слова не услышал Ричард Ло. — Не сообщайте, пожалуйста, моему пациенту, день на дворе или ночь. — Как скажете, — послушно кивнул санитар, который не мог дождаться, когда же его наконец отпустят пить свой вкусный травяной чай. — Ступайте. Дверь закрылась, и доктор медленно направился к необычайно любопытному экземпляру, сидевшему в нескольких шагах от пустого стула, который уверенно занял Браун. Теперь воображение Фредерика начинало выдавать самые невероятные и удивительные версии, почему с Ричардом Ло так негуманно обошлись, лишив всяких человеческих привилегий. «Глоток свежего воздуха — это тоже привилегия», — почему-то пришло на ум доктору Брауну. — Расскажите мне, Ричард, почему вы хотели лечить людей с такими странными заболеваниями? Ведь есть масса других специальностей в иных областях медицины. — Вы очень любезны и обходительны со мной, доктор Фредерик. И, несомненно, я очарован вами, — сказал человек, который явственно видел его перед собой, несмотря на плотную повязку. — Что? — в недоумении спросил доктор. — Вы научились полностью управлять своими эмоциями, не давая им сбросить себя с седла на скаку. Чего, к сожалению, не удалось моему предыдущему собеседнику — доктору Стенли. — Я так и подумал… — Почему вы не спросили у меня, как мне удается видеть сквозь толстый слой ночи ваше лицо? Доктор задумался. — Мне кажется, Ричард, что ваш ответ сможет сейчас полностью удовлетворить мое любопытство, но я здесь, чтобы вам помочь. И я готов играть в вашу игру. Мне совсем не важно, воспринимаете вы меня как своего врага, соперника или друга, я помогу вам, несмотря ни на что! И в первую очередь, — доктор снова взглянул на часы и понял, что ему уже пора, — в первую очередь, Ричард Ло, мне предстоит собрать пазл вашего «Я» с самого начала, а не с конца. — Вы любите головоломки, доктор? — Нет. — А я люблю их создавать. Знаете, такие абсурдные ситуации, которые заставляют человека ломать голову, пытаясь найти ответ. Лицо Фредерика было по-прежнему невозмутимым и спокойным. В своей практике ему доводилось видеть и слышать всякое. — Ричард, я бы не советовал вам озвучивать многие вещи, если вам хочется как можно скорее покинуть эту комнату. Или хотя бы пошевелить пальцами руки. Ваши руки сильно затекли, верно? — Даже не представляете как. — Почему вы не скажете этого мне или доктору Стенли? — Я не привык жаловаться. Фредерик был заинтересован этим незаурядным случаем и при других обстоятельствах задержался бы здесь подольше, но в данную минуту он этого позволить себе не мог. — До встречи, Ричард, — сказал доктор Браун и встал со стула. А затем резко поднял правую руку перед собой и быстро спросил. — Сколько пальцев вы видите? — Два, — после небольшой паузы отозвался Ричард Ло. Фредерик и вправду показал своему собеседнику два пальца. — До встречи, доктор. Надеюсь, вскоре вы сможете уделить больше времени для изучения моего мира. — В каком цвете вы видите свой мир, Ричард? — В таком же цвете, что и вы. — А как вы думаете, в каких тонах вижу мир я? — спросил доктор у своего пациента. — Задайте себе этот вопрос, а не мне. Ричард Ло замолчал и неуклюже повалился на правый бок, так что его голова легла на холодный пол. Фредерику показалось, что он сразу же уснул «Если с ним обошлись, как со скотом, значит, он этого заслужил», — снял со своих плеч груз ответственности доктор Браун перед тем, как уйти. Глава вторая — Фредерик, почему ты не спросишь у Дона, понравилась ли ему сегодняшняя постановка? Доктор Браун посмотрел в зеркало заднего вида на десятилетнего темноволосого мальчика, который уже лет девять как оставался для него, почтенного психиатра, чужим и закрытым. Психоанализ был, несомненно, самой сильной стороной доктора Брауна, в отличие от воспитания сына. Фредерик даже не пытался наверстать упущенное, втереться в доверие к ребенку, чтобы затем снова его променять на ночные смены в кругу истинных друзей. Ему было интересно общаться с сумасшедшими, больными, но не с обыкновенными людьми, прохожими, родственниками, продавцами газет, кофе и сигарет, даже общение с супругой и собственным ребенком ему казалось трудным и тягостным. Его сын был очень похож на женщину, которая вдохнула в его легкие всю свою молодость залпом, не осушив и не насладившись сама и половиной того чудесного содержимого бокала, которое давно уже выветрилось и больше не пьянило. — Тебе было интересно, Дон? — с чувством выполненного долга спросил Фредерик. Мальчик с глазами, полными ночи, отрицательно покачал головой. — Я тебе уже говорил, Мэри, что Дону не стоит навязывать свои увлечения. То, что занимает тебя, совсем необязательно окажется интересным ему. — Не говори ерунду, Фредерик. Мы с тобой уже обсуждали эту тему много раз. Театр — это великое искусство, не то что твои ковыряния в мозгу. Люди на сцене жизнь проживают, а ты проживаешь свою жизнь в психушке, тебе меня не понять… Это же игра, чувство, одухотворенность. Эмоция, в конце концов! Как тебе может быть неинтересен театр, Дон? — Мэри посмотрела назад, на сына. Юноша ничего не ответил, он даже не слушал сейчас, что говорит ему мать. Он находился, как обычно, в себе — там, внутри, где скрыт целый мир, о котором не знает никто, а только он, единственный. Этот уголок был самым лучшим убежищем от театра, от назойливых советов матери, от безразличия отца. — Ты слушаешь, но не слышишь, к сожалению, только меня. И в речах любого встречного ты бы нашла больше смысла, чем в моих словах. Есть вероятность, что я перестал что-либо значить для тебя. Даже со своими родными доктор Браун оставался психиатром. — Доктор Браун, мне кажется, вы заработались. Оставьте свои методы у себя в кабинете… Ты снял свой халат, а значит, теперь ты — просто Фредерик, абсолютно нормальный человек, по совместительству — муж и отец. Мужчина глубоко вдохнул, а затем выдохнул. Ему сложно было отделить себя от доктора Брауна. — Что тебя так тревожит, Фредерик? — Мне не дает покоя один мой пациент… — О, господи, — вздохнула Мэри. — Я знал, что ты так отреагируешь, поэтому в последнее время я перестал делиться с тобой своими мыслями. — Что на этот раз? — Он видит через плотно повязанную на глаза повязку. Такой случай в моей практике впервые. — Кто? — Мой пациент. Он себя называет Ричардом Ло. — Ричард Ло? — переспросила Мэри и уставилась на профиль своего мужа. Судя по ее интонации, это имя она уже слышала ранее. — Да. Тебе знакомо это имя? — Знакомо. Это известный писатель. — Писатель? — Фредерик не поверил собственным ушам. — Да. Но твой клиент, похоже, его однофамилец. Или он назвался именем этого писателя. Ни за что не поверю, что настоящий Ричард Ло лежит в твоей психушке и видит через повязки. Это не он! — Может быть, самозванец… Мэри, ты могла бы мне сказать, в каких книжных продаются книги этого Ричарда Ло? Ты их читала? — Думаю, что во всех. Фредерик, разве ты никогда не видел рекламные афиши? Они расклеены буквально по всему городу. Когда он выпускает новую книгу, на каждом столбе можно встретить плакат с его именем и местом презентации. Такая сейчас мода — мозолить глаза своими новыми книжками. Сначала горе-актеры, бедные жертвы театра, потом недопевцы, а теперь… — Мэри, я спросил у тебя, читала ли ты его книги. Казалось, доктор Браун повеселел. — Конечно, читала. Может быть, для тебя это открытие, Фредерик, но я люблю читать книги. — О чем он пишет?