Он всегда любил ночь. Любил слушать тишину, нарушаемую лишь стрекотанием сверчков и расцвеченную бликами воды, в которой, как в зеркале, отражалось безоблачное небо. Любил разгадывать вычерченные в вышине ветром едва заметные знаки. Любил смотреть на водопады. Следить за танцами неугомонных светлячков. Но еще больше он любил, когда Мелисса задумчиво перебирала его волосы, и охотно позволял ей проделывать это. – О чем вы говорили? – Она нетерпеливо потеребила длинное ухо спутника. Тир, раскинув руки в стороны, хитро улыбнулся. – Тирриниэль хотел вызнать, кто нас вырастил, но я оказался быстрее. – Не надо с ним играть, – строго сказала Милле. – Он гораздо старше нас и знает много такого, о чем мы не имеем никакого понятия. Он ведь может читать наши мысли. – Может, сам сегодня признался. Но не станет этого делать: я взял с него клятву. – Думаешь, это поможет? – То, что я успел о нем узнать, позволяет хотя бы надеяться. – А Вал? Тир заметно напрягся. – Они делают все, что могут, но здесь мы с тобой бессильны. Придется ждать, когда он справится сам: полог исцеления над ним способен закрыть даже глубокие раны, но для этого требуется время. Придется набраться терпения. – Ты уверен, что они не причинят ему вреда? – шепотом спросила Милле, настороженно покосившись по сторонам. Они были одни на погруженной в темноту поляне, никто не мешался под ногами, не загораживал обзора и не требовал вернуться в выделенное владыкой жилище. Однако ощущение чужого присутствия преследовало Тира и Милле постоянно. Просто оно приглушалось с наступлением ночи, лишь совсем немного слабело. Видимо, количество соглядатаев на это время уменьшилось или же неизвестные эльфы лучше прятались ночью. И, хоть они с Тиром хорошо видели в темноте, даже их привычным к сумеркам глазам не удавалось различить в полумраке леса посторонние тени. – Тир? – не услышав ответа, дернула за острое ухо Мелисса. – Ты не думаешь, что эльфы все же могу попытаться нас задержать? Тир наконец вздохнул. – Могут, конечно. Но сейчас не в интересах владыки давить на нас силой. – Это радует. Как далеко ты продвинулся с «Огнем жизни»? – Достаточно, чтобы сдержать его при необходимости, – спокойно отозвался Тир. – И вполне неплохо, чтобы защищаться. Но с атакой дело обстоит немного хуже: я не могу нащупать опору. Тирриниэль постоянно твердит, что я должен научиться ненавидеть, иначе хороший удар не получится. Говорит, что когда-нибудь я погибну от того, что не смогу вовремя сконцентрироваться, но ведь я уже видел этот огонь. И он не был зеленым, как у владыки. А в тот раз, когда я впервые обратился к нему сам, он тоже оказался неправильным. Неядовитым, помнишь? Мелисса кивнула. – Я даже удивилась, что он рыжий: ты ведь должен был так разозлиться… – Ну, разозлился-то я знатно, – хмыкнул Тир, переворачиваясь на бок. – Но было что-то еще, чего я никак не могу вспомнить. Какая-то мысль… нет, даже ощущение… что-то сродни воспоминанию, но я не могу его уловить. Я… я просто не знаю, что именно искать. Но мне все равно кажется, что дело не только в ярости, Милле. Не только ненависть способна пробуждать в нас «Огонь жизни» – есть ведь и другие чувства, не менее сильные, но гораздо более приятные. Мелисса мягко улыбнулась. – Например, любовь? – В том числе и она. Под пристальным взглядом эльфа Мелисса неожиданно смутилась и опустила пушистые ресницы. – Не смотри на меня так – мне неловко. – Ты обещала рассказать маме, – напомнил Тир, милосердно отводя горящий лукавством взор. – Я не сказала, что сделаю это до того, как увижу его снова. – Ох, Милле! – Ну что ты ко мне пристал? Я не могу иначе! Когда-нибудь ты тоже поймешь, как это бывает. – Неужели? – хмыкнул юноша. – Интересно, а кто еще, кроме меня, знает? – Никто, – порозовела она. – Мы не виделись почти три года, и я не уверена, что это вообще случится. – Гм, наверное, ты успела его поразить? А? Ты на него смотрела, хитрюга? – Тир! – Эй! Я же только спросил! – со смехом воскликнул юный маг, стремительно вскакивая на ноги и легко уклоняясь от занесенного в сердцах кулачка. – Ну, признайся, родная, ты ведь попыталась? – Отстань! – сердито насупилась она. – Это значит – да? О-о-о… Тогда мне ясно, почему он больше не приходит, – мелодично рассмеялся Тир. – Точно! Ты его напугала! От этих слов Мелисса разом растеряла весь недавний задор. Помрачнела, уронив руки на красиво вышитый подол платья и понурившись. А эльф, внезапно посерьезнев, стер с лица насмешливую улыбку и безбоязненно присел обратно, понизив голос до еле слышного шепота: – Ну что ты, родная? Я же пошутил. Эл скоро вернется, вот увидишь, иначе мама его застрелит из этого нового гномьего оружия, которое Вал ласково называет пукалкой. А я добавлю, если потребуется. Милле… ну прости. Мне не следовало смеяться. Прости, маленькая, я слишком разошелся. Конечно, Эл – наш старый друг, и он любит нас, как родных. Он не мог уйти так просто. Наверное, у него важные дела: сама знаешь, как сложно ему было вырваться в прошлый раз. Едва на пару недель задержался! А теперь наверняка стало еще сложнее. Милле тяжело вздохнула. – Ну хочешь, мы потом заглянем к нему? – обнял ее Тир. – Я попрошу Вала, и мы немного задержимся? Все равно в Аккмале пробыли меньше, чем планировали, – в запасе еще есть немного времени. Почему бы не свернуть к нему домой? Это почти по пути. И… знаешь, я тоже по нему скучаю. – Нет. – Она покачала головой. – Если Эл не приехал, значит, он или очень занят, или же не считает нужным показываться на глаза. А может, я действительно была неосторожна. Наверное, ты прав – не надо было на него смотреть, но он… Он такой красивый! Мелисса прикусила губу, чтобы не расстроиться окончательно, а юный эльф погладил ее по спине и осторожно коснулся губами виска. – Ну перестань. Все будет хорошо, вот увидишь. Я найду его, когда мы выберемся. Клянусь, что найду, и ты сможешь с ним поговорить, хорошо? – Тир… – Обещаю, – серьезно повторил он. – Мы обязательно вытащим его из этой норы. Но позже. А сейчас иди-ка спать. Темно уже, да и устала ты, наверное. – Ничего я не устала, – запротестовала Мелисса, но Тир уверенно подхватил ее под руку, легко поднял на ноги и, заботливо проводив, подтолкнул к услужливо раскрывшейся двери. – Все. Никаких больше споров: ты идешь и отдыхаешь, а я еще немного послушаю лес. Она снова вздохнула, но спорить не стала: когда он начинал говорить таким тоном, с точностью копируя интонации отца, возражать было бесполезно. Упрямый. Поэтому оставалось только подчиниться и послушно отправиться спать. Она, конечно, не была человеком в полном смысле этого слова, но три-четыре часа сна даже ей необходимы. Да Мелисса и сама понимала, что следовало отдохнуть: недавнее видение здорово выбило ее из колеи. Кажется, тот корешок, которого по пробуждении она потом нигде не смогла обнаружить, случайно показал ей самое заповедное место Темного леса, куда ни одного чужака не пускали ни под какими предлогами. Странное место, тайное, не виданное никем, кроме потомков Изиара и хранителей древних знаний. Место, которое владыка Л’аэртэ совсем не случайно избрал для обучения своего непримиримого внука. Она сама не знала, почему сегодня умолчала об этом, почему не поделилась об этом открытии даже с Тиром, но где-то внутри зрела стойкая уверенность: так надо. А еще она собиралась уже завтра повторить свой недавний опыт и очень надеялась, что тот загадочный корешок тоже не будет против. Так, размышляя, Мелисса неторопливо умылась, сбросила легкое платье, блеснув в темноте безупречно белой кожей. Излишне поспешно нырнула в полупрозрачную ночную сорочку, положенную в ворох притащенных эльфами вещей кем-то внимательным и мудрым. Старательно расчесалась перед сном, глядясь в крохотное ручное зеркальце, нашедшееся на полочке, и, внимательно изучив собственное отражение, тяжело вздохнула. – Может, действительно не стоило смотреть на него так долго? Зеркало многозначительно промолчало. Милле огорченно опустила плечи и побрела к роскошному ложу с тончайшим балдахином, как у какой-нибудь принцессы. Медленно забралась под одеяло, свернулась клубочком, поджав под себя ноги и обхватив их руками. После чего все-таки тихонько всплакнула, пошмыгала носом, сетуя на собственную мягкость, но потом все же закрыла глаза и удивительно быстро уснула. И даже не заметила, как из живой стены осторожно потянулся к ней крохотный зеленый листочек. – Итак? – выжидательно сложил руки на груди владыка эльфов. – Что ты сумел понять из сегодняшнего урока? Тир, морщась от непреходящей боли в затылке, кисло улыбнулся. – Что однонаправленные потоки лучше не пытаться останавливать в лоб. Гораздо разумнее обойти основной поток силы и разорвать его с противоположной стороны. Так будет быстрее и… ох… безопаснее. Тирриниэль удовлетворенно кивнул. – Ты делаешь успехи. Но если с защитой дело обстоит не так уж плохо, то твоя атака… не обижайся, но она больше напоминает писк новорожденного мышонка, чем удар настоящего мага. – Сам знаю. Это оттого, что ты мешаешь мне сосредоточиться. – Гм. Мне кажется или ты злишься, мой юный ученик? – Злюсь, – вынужденно признал Тир, наконец-то поднимаясь с лесного ковра, устланного белоснежными листьями по щиколотку. Его лицо покрылось копотью, на лбу красовалась длинная царапина, закатанные до колен штаны до сих пор дымились и, судя по всему, скоро загорятся по-настоящему. А рубаха и вовсе осыпалась пеплом – от нее остался лишь обугленный ворот, который юноша раздраженно сорвал и отбросил в сторону. После чего с нескрываемым отвращением оглядел свои заляпанные сажей руки и немедленно отер их о еще горячую брючину. Тирриниэль посмотрел на него со снисходительной улыбкой. – Так на кого ты злишься, мальчик? – На себя, конечно! – Плохо, – нахмурился эльф. – Твоя злость должна быть обращена наружу, а не внутрь, иначе сгоришь раньше, чем достигнешь совершеннолетия. Что именно тебя раздражает? Неудачи? Нерешительность? Собственный страх? Постарайся понять, потому что это очень важно. – Все вместе, – буркнул Тир, утирая мокрое от пота лицо. – Мне не нравится, что моя сила зависит от чувств, – это слишком ненадежно. – Верно. Но мы поэтому и учимся столь долго себя контролировать, чтобы по желанию вызывать в себе именно то чувство, которое важно на данный момент: злость, ярость, гнев, ненависть… Порой на это уходит не одно десятилетие. – А как насчет других чувств, Тирриниэль? Как насчет радости, удовлетворения, признательности? Их ты тоже всегда вызываешь искусственно?