Владыка Л’аэртэ подавил тяжелый вздох: ну вот, опять. И почему мальчишка не желает понять очевидного? Вбил же себе в голову дурную идею и теперь никак не хочет забыть. – А любовь? – продолжал настаивать юный упрямец. – Тебе вообще знакомо это чувство? Или что-то похожее? Хоть одна привязанность, которая не была бы создана специально? – Тир… – Нет, я хочу знать! – Тебе мало недавнего единения? – устало посмотрел Тирриниэль. – Мало того, что тебя искренне любит Милле? – Милле не трогай, – строго велел Тир. – Она ангел, и ты не смеешь к ней даже прикасаться! – Я уже пообещал, и незачем все время напоминать об этом. Ее никто не тронет. Мне всего лишь интересно, почему ты не предупредил ее, что уйдешь сюда? Вдруг она проснется и обнаружит, что осталась одна? На дворе ночь, вокруг темно, страшно… – Она не боится темноты. – Вот как? Тогда мне можно расценивать это как проявление доверия? – Нет, – нахмурился Тир. – Просто я неплохо ее чувствую и, если что-нибудь случится, сразу вернусь. Владыка Л’аэртэ недовольно пожевал губами и, искоса взглянув на внука, осторожно признал: – У тебя очень красивая девушка. – Верно, – еще больше нахмурился юноша. – Тебя это смущает? – Меня – нет. Но мои воины скоро передерутся за возможность ее охранять. – И что с того? – Ничего, – как можно небрежнее пожал плечами эльф. – Я просто хотел сказать, что для смертной такая красота – огромная редкость. Никогда прежде не видел ничего подобного и рад, что у тебя хороший вкус, потому что Милле скорее похожа на редкий бриллиант, чем на обычного человека. – Она пошла в мать, – сухо пояснил Тир. – А от отца взяла только форму носа, разрез глаз и долголетие, которым его народ всегда славился. – Он маг? – быстро уточнил Тирриниэль. – Да. – Это заметно. – Ты уходишь от темы, – напомнил юноша. – Не думай, что я забуду или отвлекусь на такую простую уловку. Но раз уж ты взялся меня учить и решил быть честным (по крайней мере, со мной, хотя это пока спорный вопрос), то будь так добр – ответь! Или ты стал настолько владыкой, что уже забыл, что такое откровенность? Давай, мы здесь одни, подслушивать некому. Скажи, если хочешь, чтобы я и дальше тебе верил. На долгое мгновение в священной роще воцарилось гнетущее молчание. Тир пристально смотрел на владыку, всем своим видом показывая, что намерен добиться ответа и больше не позволит тому вилять. Тот, в свою очередь, старательно искал возможность улизнуть от скользкой темы, в которой и сам-то был не слишком силен. Но глубоко внутри понимал, что мальчишка уже вцепился в добычу и теперь ни за что не отпустит. Упрямый, как сто баранов, настойчивый, будто идущая по следу хорошо натасканная гончая. Сказать ему горькую истину страшно. Самому себе страшно признаться, не то что ему. Но и солгать нельзя – после недавнего единения Тир непременно почует обман. Может, и сам об этом еще не догадывается, но это именно тот козырь, ради которого стоило терпеть ту дикую боль и угрозу безумия; ради которой стоило рисковать и нарываться на неприятности. Если же он с самого начала знал, на что шел… Торк! Почему он пришел в Темный лес так поздно?! – Я… не знаю, что тебе ответить, – наконец глухо уронил Тирриниэль, отводя глаза и почти ненавидя себя за такую правду. Тир прикусил губу. – А твои жены? Те женщины, которые родили тебе сыновей? И другие, которых твой «Огонь жизни» не коснулся? Их ведь наверняка было немало? – Нет, – еще глуше ответил владыка. – Никаких чувств, никаких привязанностей – только долг. И это было оправданно. Тир наклонил голову и, прищурившись, несколько долгих секунд разглядывал непроницаемо холодное лицо сородича. После чего вдруг нахмурился и задумчиво проговорил: – А ведь ты боишься… Тирриниэль внутренне дернулся, словно от удара, но внешне остался абсолютно спокойным. Нет, не к лицу ему показывать свои чувства. Недостойно и неправильно. Особенно – перед этим на редкость проницательным мальчишкой. – Боишься привязываться, – медленно пояснил Тир, напряженно вглядываясь и стараясь уловить даже малейшие проблески эмоций в ставших совсем бесстрастными глазах. – Боишься зависеть от кого-то, стать слабым, рассеянным, увлеченным чем-то, кроме себя, и… уязвимым. Да, именно так: ты не хочешь стать уязвимым, потому как считаешь, что любовь – лишь досадная помеха. Ты просто боишься любить! – Ну, хватит! – резко оборвал его владыка Л’аэртэ. – Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои недостатки! Ты пришел учиться или как? Вот и учись, пока я жив! Вставай и готовься: будем пробовать снова! Ну же! Он вскинул руки, молниеносно создав огненный шар таких устрашающих размеров, что любой, кто хоть немного знал нрав повелителя, поспешил бы покинуть рощу и спрятаться понадежнее, желательно – на ближайшую тысячу лет. Потому что «Огонь жизни», да еще такой мощный, способен натворить много бед. И навредить напряженно размышляющему мальчишке. – Ты готов? – неестественно ровно осведомился Тирриниэль, чувствуя неистовую мощь своего второго сердца. Тир, словно не заметив ревущего сгустка Огня, вопросительно поднял красивую бровь. – Это снова наносное или наконец я увидел тебя настоящего? Владыка эльфов опасно сузил пылающие зеленым пламенем глаза. – А ты как считаешь? – Никак. Я у тебя спрашиваю: хотя бы это – настоящее? Или я опять должен обжечь себе шкуру о твою искусственно вызванную злость? Обидно, знаешь ли, чувствовать, что я недостоин твоего искреннего гнева – так старался, целую ночь себе голову ломал, как бы заставить тебя хоть немного открыться. А тут на тебе – сплошное разочарование. Неужто я такой скверный притворщик и совсем никудышный лгун? Эх, плохо меня учили… – Что?! – ошеломленно моргнул Тирриниэль. – Да, – печально подтвердил Тир, нагло плюхаясь прямо на траву и расстроенно глядя на эльфа снизу вверх. – Давай уж, кидай, пироман ушастый. Так и быть, дам тебе шанс меня прибить, но потом не говори, что я не предупреждал: мама Милле тебе все уши оборвет, а отец еще и добавит. Будешь сам перед ними объясняться. Причем я вовсе не уверен, что тебе удастся уйти без потерь. Владыка Л’аэртэ откровенно растерялся и, забывшись, даже не заметил, как стремительно угасает пламя в его руках. – И как это понимать? – Как хочешь, – невозмутимо отозвался Тир, совершенно спокойно взирая на озадаченного эльфа, а потом и вовсе развалился на траве, закинув руки за голову и безмятежно засвистев. – Можешь считать это маленькой местью за то, что ты накануне пытался меня разозлить. Сам видишь – ничего хорошего из такой ярости не выходит: чуть отвлекся – и… Пшик один, а не магия. А вот если бы ты руководствовался чем-нибудь иным, нежели простая злоба, глядишь – и получилось бы меня пристукнуть на радость соседям. – Каким еще соседям?! – совсем оторопел Тирриниэль. – Светлым. Смазливым. Таким же ушастым, как вы, но сно-о-обам… тебе до них еще расти и расти. – Тир! – Мм? – Ты как себя ведешь?! – А как надо? – заинтересованно приподнялся на локтях юный наглец. – Ты нас, между прочим, в первую встречу сам едва не убил. Хорошо, с меня вовремя плащ содрали. Во вторую попытался взломать мою защиту и прочитать мысли, нимало не заботясь моим мнением на этот счет. Потом нелепо просчитался и позволил мне увидеть свое прошлое, в котором, кстати, было очень мало приятного. А теперь еще удивляешься? Ты?! Темный владыка заскрипел зубами. – Пожалуй, я был не прав: у тебя достойные родители. Ты ведешь себя сейчас, как… – Темный? О да. – Тир неожиданно посерьезнел и гибким движением поднялся с земли. – Ты прав: эльфы ведут себя именно так – нагло, бесцеремонно и абсолютно не считаясь ни с чем. Согласись, не слишком-то приятно ощущать это на собственной шкуре? Юноша плавной походкой приблизился к закусившему губу родичу и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, проницательно взглянул ему в глаза. Без страха, сожаления или раскаяния. Просто взглянул, как привык смотреть на родителей, друзей, на кровного брата или сестру – прямо, честно и открыто. Он стоял всего в одном шаге, бесстрашно изучая неподвижное лицо повелителя, который был старше его почти в пятьдесят раз, но смотрел так, будто они вдруг поменялись местами. Будто он сейчас был не бесшабашным юнцом, а, наоборот, познал мудрость веков и пытался донести до неразумного собрата простую истину, которую осознал уже очень и очень давно. И Тирриниэль, увидев ее в удивительно спокойных зеленых глазах, неожиданно почувствовал зависть к тем смертным, что сумели воспитать этого мальчика таким независимым. Чистым и невероятно гибким для перворожденного. Таким, каким, наверное, и должен быть каждый из них изначально. Он сам не знал, как это получилось, но был уверен, что юному эльфу никто не сумеет застить глаза мнимым величием, ослепить блеском золота, сломить его волю или смять, как листок бумаги. Тир не таков, чтобы легко сдаться или отступить. Да, он молод и немного наивен, но это пройдет. Главное, что он растет настоящим воином. Причем воином во всем – от слова до дела. И когда этот удивительный мальчик достигнет своего первого совершеннолетия, весь Темный лес содрогнется от его деяний. Если, конечно, устоит перед его огромной силой. Владыка Л’аэртэ долго молчал, пристально всматриваясь в до боли знакомые черты своего собственного, совершенного лица. Но, сколько ни искал, так и не смог найти привычного для старшего сына налета безумия. Не горела в душе мальчишки знакомая веселая злость, не плескалось презрение к тем, кто слабее. В раскосых глазах, как ни странно, царили мир и необъяснимое понимание. Удивительная, неповторимая гармония, свойственная всем любящим и любимым детям. Непонятное сочувствие и легкая, едва уловимая печаль, будто он знал что-то такое, о чем тысячелетнему владыке вряд ли суждено догадаться при жизни. – Кто ты, мальчик?! – пораженно прошептал владыка Тирриниэль, не в силах поверить, что такое чудо действительно стало возможным. Тир слабо улыбнулся. – Твое отражение. Разве не видишь? Глава 17 Весь бесконечно долгий день Мирена была необычайно возбуждена. Приняв наконец твердое решение игнорировать правила, она заметно расслабилась, развеселилась и еще больше похорошела, хотя, казалось, что такое попросту невозможно. Она открыто смеялась над бесконечными шутками Белки. С восторгом наблюдала за фантастическими кульбитами, творимыми ею на пару с разошедшимся Каррашем. В какой-то момент обнаружила, что неугомонный Белик каким-то чудом уговорил ее распустить тугую косу и позволить волосам свободно трепетать на ветру. Она раскраснелась, раззадорилась, даже слегка опьянела от нежданно свалившейся свободы. С нескрываемой радостью подметила, что молодой лорд посматривает на нее не просто одобрительно, а даже с признательностью, и окончательно растаяла. – Смотри, смотри! – в который раз завопила Белка, бешеным кузнечиком прыгая по пыльной обочине и живописно изображая, как любят двигаться ползуны и вездесущие карадумы. – Они вот так, а мы их сверху стрелами и… бам! Готовы! А еще у нас летают крысы и целые мышиные стаи! Знаешь, какая жуть?! Гончая изобразила руками что-то совсем уж невероятное, и эльфийка звонко расхохоталась. – Да, это действительно страшно. А кто еще у вас водится? – О-о-о… я тебе сейчас покажу…