Так и вышло. Мы очень здорово погуляли. Потом снова погуляли. Потом снова. И еще раз, и еще. Он ничего не требовал, даже не пытался поцеловать меня. Иногда мне на ресторанной кухне оставляли сверток с продуктами, и однажды там оказался цыпленок табака. Мы съели его, сидя на ступенях Библиотеки имени Ленина. Тогда еще остановилась милицейская машина, из нее вышли милиционеры, которые решили, что мы пьяны. Но Громову удалось их убедить в том, что мы не пьяные, а голодные и влюбленные. Он много рассказывал о своей работе, но чаще просто описывал свои командировки за рубеж. Было очень интересно, я же, кроме Ленинграда и Москвы, нигде не была. А спустя полгода он сделал мне предложение. «Давай, Алка, жить вместе! У меня на Кутузовском большая квартира, тесно не будет! Захочешь – распишемся. А сейчас поехали ко мне, а? Только представь: мы будем видеться каждое утро, а не только по вечерам». – С юмором у него тоже было все в порядке, – заметил Стас. – О, с этим трудно поспорить, – согласилась Алла Константиновна. – Вы сразу согласились переехать к нему? – спросил Гуров. – Мы же взрослые люди. Мне было двадцать, а ему двадцать шесть. Молодыми, конечно, были, но, понимаете, Виктор излучал уверенность и стабильность. И дело не в том, что я получала московскую прописку. Вовсе нет. Гриша меня из дома своей мамы не выгонял. Просто мне самой вдруг показалось, что Виктор не просто так появился в моей жизни. Это был следующий новый шаг. С прекрасными, как мне тогда казалось, перспективами. Так я очутилась в этом доме. Вот в этой самой пятикомнатной квартире, в которой живу до сих пор. Громов сразу же прописал меня здесь. В день переезда я взяла выходной, мы пригласили гостей. Гриша Шевадзе тоже пришел. Привел с собой новую солистку ансамбля, мою ровесницу. Она, как и я, приехала покорять Москву, но оказалась на сцене не потому, что имела хороший голос, а потому, что понравилась нашему конферансье. Позже она вышла за него замуж, родила ребенка, а потом подала на развод, во время которого обобрала мужа до нитки. В тот вечер Гриша сказал мне, чтобы я всегда помнила о том, что он поможет. Хороший был человек. Мне вообще везло на людей, знаете ли. Я эту фразу, наверное, уже несколько раз произнесла. Ланская выпрямилась и посмотрела в сторону окна: – Душновато, не находите? Открою балконную дверь? – Я не против, – с облегчением выдохнул Стас, снимая ветровку. Алла Константиновна отворила балконную дверь, и в тот же момент в комнату ворвался громкий шум. Кутузовский проспект, наполненный транспортом, в конце дня превращался во что-то живое и издавал множество звуков, которыми наполнен любой мегаполис. Окна квартиры как раз выходили на проспект, и до того как Алла Константиновна открыла дверь, шум машин был не слышен – он лишь напоминал о себе тихим и непрерывным дальним гудением. – Не громко? – озаботилась Ланская, все еще стоя на пороге балкона. – Я-то привыкла, а вот вы как? – Нормально, – ответил Стас. – Не мешает, – поддержал его Гуров. – Кажется, Алла Константиновна, мы добрались до самого важного. – Наверное. Вам виднее. Она не стала возвращаться к дивану. Так и осталась стоять перед балконом, удерживая рукой вздымающуюся от сквозняка занавеску. – Громов не звал меня замуж. Но я хотела. Но он не звал, понимаете? Даже не намекал. При этом у меня не было ощущения, что меня используют. Вот такая вот путаница. В конце концов, если бы он считал меня за девушку легкого поведения, то не стал бы прописывать в квартире, верно? Я была знакома с девчонками, которые промышляли проституцией. Никому из них так, как мне, не повезло. Громов меня любил. Я не придумываю и не додумываю. Мы были самой настоящей семьей, только без колец на безымянных пальцах. Он ревновал меня к моей работе, но вскоре и сам понял, что это глупость. Я тоже могла передумать всякое, когда он отчаливал в очередную командировку. Иногда он отправлялся туда не один, а с коллегой. Ой, как меня это бесило… Но что я могла сделать? Только ждать и верить. Потому и ждала. И всегда дожидалась. «Вот так вот положишь жизнь на плаху ради другого человека, а какой-то придурок в милиции ткнет тебя мордой в стол, – подумал Гуров. – Без бумажки ты букашка… Чертова система». Рядом с балконом, на журнальном столике, стоял старый пузатый телевизор. Не сходя с места, Ланская протянула руку и взяла с него пачку сигарет и зажигалку. Закурила, не предложив гостям присоединиться. – В общей сложности мы прожили десять лет, – продолжала она. – Конечно, конфликтовали, но ссоры не были серьезными. Меня все устраивало. Но иногда Виктор пропадал. – Уходил из дома? – Не на неделю или месяц – на день или два. Так было с самого начала, но я сперва не обращала на это внимания. Позже он объяснял, что такое с ним бывает: то внезапно решили с коллегами рвануть к кому-то на дачу или закатиться в баню, то возникла срочная работа, и начальство срочно отправило его куда-то в командировку. Правда, никаких вещей с собой он никогда не брал. Но после каждой отлучки выглядел измученным и напряженным. А потом все снова приходило в норму до следующего раза. – Вы не расспрашивали его об этих поездках? – спросил Гуров. – А зачем? Видно же было, что не расскажет. Да и объяснял он всегда, что был с такими-то там-то. Все вопросы отпадали. Я верила ему на слово и ни в чем не подозревала. Или хотела верить… – С какой периодичностью случались эти «походы в баню» или «срочные задания» шефа? – Не так уж и часто. Раз в месяц или два. Но отлучался он постоянно в течение всех лет, которые мы провели вместе. Гуров встал с дивана и подошел к Алле Константиновне. Все же грохот улицы заставлял напрягать слух, и теперь, когда Ланская сидела не рядом, Гуров боялся что-то упустить из ее рассказа. – Вот мы и подошли к тому самому дню, когда я видела Громова в последний раз, – спокойно продолжила Алла Константиновна. – Первое июля одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого. Воскресенье. Погода была прохладной, и я решила убраться в доме, чтобы потом на жаре не возиться. Громов стал куда-то собираться в районе полудня. Сказал, что у него дела, а потом, возможно, он заскочит к знакомому. Меня с собой не приглашает, потому что компания якобы не моя, я там все равно мало кого знаю. Он ушел, на прощанье помахал мне рукой от двери. Вышел из квартиры, но спустя минуту вернулся – забыл сигареты в кармане другого пиджака. Я еще это запомнила потому, что он курил только по особым случаям. Например, когда мы были в гостях. А дома почти не дымил. Взял сигареты и снова ушел. Больше я никогда его не видела. – А какую марку сигарет он курил? – Да разные. Мог импортные, мог наши. – Возможно, вы запомнили, какие сигареты были у него в тот день? Не «Мальборо»? Ланская пожала плечами. – Может быть. Но я не помню, правда. Сама я курила редко, только с возрастом стала баловаться чаще. – Хорошо. Во что он был одет, Алла Константиновна? – Светло-коричневый костюм, белая рубашка. Коричневые ботинки. Алла Константиновна затушила сигарету в пепельнице, стоявшей на подоконнике, и тут же потянулась за второй. – Когда он не вернулся вечером, я не подняла паники. Взрослый человек во взрослой компании. Еще и выпили, наверное. Поэтому легла спать. Но в три часа ночи меня прямо подбросило. Смотрю: не вернулся. Остаток ночи я уже не спала. С утра принялась обзванивать всех, кого знала. Ответили все! Понимаете? Все! Каждый, кому я звонила, снимал трубку и говорил, что он не видел Виктора ни накануне, ни сегодня. И у меня возник вопрос: если он сказал, что в компании я хоть кого-то знаю, то почему никто из них не знает, где Виктор? Я ведь всю записную книжку вызвонила! Некоторые из его знакомых меня успокаивали. Был у него друг, американский журналист, он меня успокоил. Сказал, что у Виктора слишком непредсказуемый характер, занести его может куда угодно. Посоветовал мне не волноваться. Я ждала до вечера. Ничего. Вышла на улицу зачем-то. Потом вернулась в квартиру, ведь мобильных телефонов в то время не существовало, я могла пропустить звонок. Вечером снова сняла телефонную трубку и собралась уже обзванивать его знакомых заново… Но не стала. Взяла лист бумаги и написала заявление о пропаже человека. Понимаете, все сроки прошли. Ситуация не предполагала иных действий. Я решила пойти в милицию. О том, что случилось в отделении, вы уже знаете. Я почему-то не стала оставлять заявление у дежурного и сразу попросила направить меня к следователю. Дежурный назвал этаж, я пришла в кабинет. У следователя была очень трудная фамилия. То ли Губанов, то ли Губарев. – Губойко, – подсказал Гуров. Алла Константиновна распахнула глаза. – Точно! Он даже не выслушал меня до конца. Узнав, что Громов и я не женаты, закатил глаза. «Вы же ему никто, – сказал. – Значит, ищете чужого вам человека?» Знаете, у меня перед глазами все стало вдруг ярко-красным от злости. Как я сдержалась тогда, чтобы не расцарапать ему лицо, не знаю. Мне же даже присесть не предложили. Стояла, как двоечник перед директором школы, и выслушивала его тираду, что такие, как я, позорят честь… Не хочу вспоминать. – Но заявление он все же принял? – Я сказала, что он обязан. И он брезгливо так, двумя пальцами за край, потянул на край стола. А потом демонстративно написал на нем эти слова: «Не в браке». И сказал, что я могу быть свободна. Разумеется, ничего не произошло. Я уверена, что Виктора не искали. Меня ни разу не вызвали на допрос, ко мне тоже не приходили. Выступать в те дни я не могла. Все казалось, что я должна быть дома и ждать, ждать, ждать. Все еще верила во что-то. Но надежды оставалось все меньше. Мне стали звонить с его работы, появились его друзья. Виктора никто не видел, он нигде не появлялся. – А его родители или другие родственники? – уточнил Стас. – Родителей он потерял рано, попал в детдом. Может, и были какие родственники, но я о них не знаю. Помню, я решилась выйти на сцену. Надо было, потому что при всем понимании меня там просто за красивые глаза держать не собирались. Я вышла и спела. После каждой песни официант приносил мне коньяк и лимончик, чтобы я могла продолжить дальше. К концу смены я должна была быть в стельку пьяной, но у меня – ни в одном глазу. Это потом, когда я вернулась домой и увидела у порога тапочки Громова, я села на пол и закричала. Знаете, что можно кричать беззвучно? Вот так я и выла. В милицию я ходила, как на работу. Сначала приходила через неделю, потом каждые два дня. Следователя иногда не было на месте, и я часами сидела под дверью его кабинета. Он, когда меня видел, морщился. Я его раздражала. Говорил, что по делу никаких новостей. От прямых вопросов уклонялся. И только когда я пригрозила, что пожалуюсь в Министерство внутренних дел, он признался, что мое заявление рассмотрел и… – В возбуждении уголовного дела отказано? – угадал Гуров. – Нет состава преступления, – прошептала Алла Константиновна. Стас перехватил взгляд Гурова и едва заметно покачал головой. Гуров вдруг ощутил стыд за Губойко, который всячески издевался над Ланской. Правда, теперь, в двадцать первом веке, не с кого было спросить за эту ужасную выходку. Да и Губойко уже ответил за свои действия перед другим начальством, выше которого только звезды. – Что было дальше, Алла Константиновна? – мягко спросил Гуров. – А дальше – все, ничего больше не было, – обреченно пожала плечами Ланская. – Я даже пыталась восстановить события того дня или маршрут передвижения Громова, но, как я уже сказала, никто его в тот день не видел и помочь мне не мог. Постепенно я научилась жить с тем, что есть. Находила разные статьи о без вести пропавших людях и все больше убеждалась в том, что Виктора могут и не найти, даже если станут искать. Наверное, я сама себя настроила на то, что это конец. Так было легче. Вроде бы даже не ждешь. Но на самом деле ты уже по утрам просыпаться не хочешь. Был еще один эпизод, и случилось это сразу после моего последнего разговора со следователем. Ко мне на работу нагрянули «гости». В гримерке появились два человека, я их не знала, никогда раньше не видела. По одному их виду было ясно, что это непростые товарищи. Заявились они уже после последнего выхода на сцену, я как раз собиралась домой. Они предложили меня подвезти. Я отказалась. Но один из них показал свое удостоверение. Гости пожаловали из Комитета государственной безопасности. – О как! – восхитился Стас. – И что же им было нужно? – Я поняла, что лучше их слушаться, но сказала, что они могут проводить меня, если только я сама вызову такси. «Зачем вам тратить деньги, если у нас машина? – сказал один из них. – Мы в курсе, что у вас горе – пропал гражданский муж. Надо вам себя беречь. Поехали с нами, Алла Константиновна. Мы теряем время». Мне пришлось согласиться. Душа была не на месте. В то время сплошь и рядом искали шпионов, и многие из моих знакомых очень интересовали КГБ. Особенно те, кто выезжал за границу. Но вот Виктор ни разу мне о них не говорил. Его они почему-то не трогали. «Гости» довезли меня до дома. Всю дорогу ехали молча, но когда их «Волга» остановилась перед моим подъездом, они вдруг засобирались выйти вместе со мной. В квартиру тоже проследовали без приглашения. Один из них сразу пошел куда-то в глубь квартиры, а другой попросил присесть за стол на кухне. Он расспрашивал меня о Викторе, и я честно отвечала на все вопросы. Что Громов делал накануне исчезновения? С кем встречался? Как себя вел? Что меня насторожило в его поведении? О чем говорили? Кто ему звонил? Делился ли планами? Собирался ли куда-то недавно? Называл ли имена или даты? Я ответила на все вопросы честно, потому что уже сто раз задала их себе сама. Кагэбэшники выслушали меня очень внимательно, но, повторюсь, в моих ответах не было ничего странного. Потом один кивнул другому, и тот достал из кармана плаща пачку денег. «Что это такое?» – спросила я. «Это помощь, Алла Константиновна, – объяснил тот, который стоял в дверях. – Можете считать, что мы вам заплатили за то, чтобы вы перестали посещать отделение милиции и отвлекать людей от работы. Других поисковых действий тоже производить не нужно. Очень вас просим оставить все так, как есть». Вы знаете, именно в тот момент я поняла, что Громов был с ними как-то связан. Просто мне не говорил. И я спросила: «Это вы что-то с ним сделали?» Они снова многозначительно переглянулись. А потом один закатил глаза, мол, теряем время с тупой бабой. «Я не возьму это», – отказалась я. И тогда произошло то, от чего у меня до сих пор болит сердце, когда вспоминаю. Тот тип, который осматривал квартиру, подошел к столу, оперся о него руками и навис надо мной. «Возьмете», – сказал он.