К счастью, Валерий Иванович оказался человеком тактичным. Не стал мурыжить радушных хозяев. А может быть, знал, что деду сегодня опять, после ночи в ночь. Бабушка нашла меня возле колодца, когда он уже уходил. Нехорошо, мол, надо проститься. Пришлось еще раз сунуть в его ладонь свою тощую руку, выслушать слова благодарности. По моему, я Валькиному отцу не очень-то и показался. Так... мелочь пузатая. Филониха, кстати, была на него совсем не похожа. Разве что разрез глаз... - Ты уроки на завтра выучил? - строго спросил дед, помогая бабушке убирать со стола. - Какие уроки? - обиделся я. - Последний день! - А я и забыл! - образовался он. - Тогда так: завтра вечером на улицу ни ногой! Валерий Иванович обещал дровами помочь. А в среду с утра, все вместе поедем в поле, на огород. Я не расстроился. Хоть фраза "последний день" для меня прозвучала как-то двусмысленно. Насчет дров, это хорошо. Не все же нам с дедом шоркать двуручной пилой неподъемные бревна. Как я позже узнал, Валькин отец был заведующим угольными складами - человеком, знакомство с которым, в то время считалось блатом. Так что, если в семье Филоновых и была Золушка, то это точно не Валька. После застолья, дед завалился спать. Наверное, успел заодно и поужинать. Срочных дел по дому не намечалось, поэтому я ушел на речку купаться. Да только не довелось. Пляж оккупировали взрослые пацаны - ровесники Петьки Григорьева. По кругу гулял граненый стакан, на отмели охлаждалась трехлитровая банка вина, Витька Девятка - старший из братьев Федоровых - бренчал на семиструнной гитаре. Это он покажет нам с Жохом основные аккорды: маленькую звездочку, большую звездочку, лестницу и барэ. От него мы впервые услышим песни Высоцкого. А пока от этой компании нужно держаться подальше: зашлют в ларек за вином, или за куревом. А оно мне сейчас надо? Я развернулся, и зашагал вниз по течения. Мимо меня с гомоном просквозила босоногая стайка маленьких дошколят. Они толкали перед собой две надутые автомобильные камеры. Когда-то и мы с пацанами забегали чуть ли ни до элеватора и спускались вниз по реке, обливая друг друга водой из велосипедных насосов. Ну, типа морской бой. На перекатах резвилась рыбешка. В нишах, у среза воды, из берега били ключи. Через четверть века они заилятся. Я приеду в последний отпуск, и впервые в своей жизни пройду по сухому руслу реки моего детства. Где-то в верховьях его будут перегораживать, чтобы воду пускать на фермерские поля. Еще через десять лет река отомстит. Начнет приходить в дома, затапливая прибрежные улицы. Напротив хаты бабушки Лушки, берег был обрывистым и крутым. Она умерла лет десять назад, еще до того, как я впервые приехал сюда. Родных у нее не было, и жили сейчас здесь чужие для нее люди. Уже, наверное, и могилка заросла на старом городском кладбище, а название кочует из памяти в память, передается из уст в уста, от пацанов к пацанам. Купаться я здесь не любил, хоть это и было самое глубокое место на нашей реке - сюда почему-то никогда не проникало солнце. Его заслоняли заросли ивняка. К тому же, ходили слухи, что в этой спокойной заводи, живет громаднейший сом, который может схватить за ногу, и утащить на дно. Я обошел Лушкину глубинку далеко стороной, разулся и зашагал вниз по течению, в сторону своего дома. На смоле, под погрузкой, стояли еще четыре машины. Бабушка на островке копала молодую картошку. Жизнь продолжалась, текла спокойной рекой, без стремнин и обрывов. Человечество потихоньку глупело, наивно предполагая, что счастье в деньгах. Глава 11. Когда вышли все сроки После ужина мы ели торт от городского начальства. Я первым сообразил: отставил в сторону чашку с "какавой" и плотно налег на бабушкину "закваску". Когда вареное молоко начинало скисать, она сливала его в поллитровые банки и добавляла "грибок" - ложкой снимала верхушку с уже настоявшегося кефира и перекладывала содержимое в свежий. Смешиваясь во рту, это блюдо напоминало йогурт. Понравилось всем. Торт мы почти доели, а остатки упаковали деду с собой, на дежурство. Перед сном меня немного тошнило, но выспался хорошо. Витек почему-то за мной не зашел, и в школу пришлось чесать одному. Была торжественная линейка. Все выстроились буквой "П" перед бюстом дедушки Ленина. Директор произнес речь, и начал вручать похвальные грамоты, а школьный оркестр играл туш. К моему удивлению, из нашего класса удостоили не только Соньку, но и бабку Филониху. Когда она вышла из строя, в том самом голубеньком платьице, в котором ходила в кино, многие пацаны мне позавидовали. Оказывается, Валька была отличницей. За давностью лет, я об этом забыл. В число школьных красавиц она до сих пор не входила, в силу известных причин. Потом для десятиклассников прозвучал последний звонок. Они разошлись по домам, готовиться к выпускным экзаменам, а все остальные - по своим классам. Мое место за Валькиной партой никто не оспаривал. Даже она сама. Сидела, надувшись, как мышь на крупу, и полностью меня игнорировала. Хоть локтем залазь на ее половину. Войдя в класс со стопкою дневников, Надежда Ивановна застыла перед доской. Там красовался традиционный слоган - кто-то с утра постарался, а может, со вчерашнего вечера: "Последний день, Учиться лень. Мы просим вас учетелей, Не мучить маленьких детей, У них животики болят, Они учиться не хотят! Наша классная взяла мел, после "вас" добавила запятую, исправила "е" на "и" в слове "учителей", подчеркнула его и громко произнесла: - Григорьев! Такие ошибки называются вопиющими. Считай, что тройка за год получена тобой незаслуженно. Это аванс. Я бы тебе посоветовала больше читать и писать. Займись этим во время летних каникул. Я, честно сказать, и не верил, что Витька может краснеть, что найдется такая краска, что может пробить изнутри его кирпичный румянец. В нештатных ситуациях Казия всегда психовал, пускал в ход кулаки. Если над ним начинали смеяться, он тупо валился на пол, сучил ногами и громко орал: "Крову мать! Я что вам, концерт показываю?!" А тут... прямо как подменили моего дружбана: молча, стоял у парты и полыхал лицом. Даже мясистые уши горели, как уголья в печи. Дневник ему дали вне очереди, а дальше - по алфавиту. Надежда Ивановна поднимала ученика, обращала внимание на предметы, которые ему следует подтянуть и давала практические советы, как это лучше сделать. Я был третьим, после Сашки Асоцкого и Босяры. - Денисов, - сказала она, - тебе не хватает усидчивости и внутренней дисциплины. Если тема тебе интересна, ты ее схватываешь налету. Если нет - выучил, повторил и забыл. В последнее время ты повзрослел. Это видно невооруженным взглядом. Пора восполнять пробелы. Еще раз пересмотри все учебники, особенно, по русскому языку и арифметике. На слабом фундаменте ничего путного не построишь. В общем, этот учебный год я закончил хуже обычного. Целых четыре четверки: арифметика, русский, английский и, к тому же еще, география. Утешало одно, что этот дневник домой принесу не я. Кажется, загостился. Часов у меня не было, но внутренний метроном подсказывал, что пора отрабатывать торт. Стишок, который я подарю Вальке Филоновой, был выбран еще вчера. Их было написано много за мою прошлую жизнь, но в данном конкретном случае, годился только один. И, черт побери, не самый плохой. В моем финальном аккорде, все было продумано до мелочей. От написания, до подачи. Пока Надежда Ивановна продолжала петь дифирамбы нашей отличнице Соньке, я вырвал из чистой тетради двойной листок, обмакнул ручку в чернильницу и приступил к выполнению плана, тщательно выводя каждую букву: С тобой ни заново начать, Ни измениться. Устала гордость защищать Свои границы. Любовь, по сути естества, Скупа и снежна. Как не опавшая листва, В остатке нежность... Валька сначала скосила глаза, потом затанцевала на заднице. Тайна - это такая наживка, которую девчонки глотают вместе с крючком. А я заслонял написанное левой рукой и все норовил повернуться к соседке спиной. Это ей не понравилось. Причем, настолько активно, что Надежде Ивановне пришлось принимать превентивные меры: - Денисов, Филонова! - сказала она, - может, мне выйти, чтобы вам не мешать? Я встал, извинился, и Валька по подлому овладела заветным листком. Не найдя там ничего обидного для себя, она поскучнела. Через пару минут шепнула с деланным равнодушием: - Это кому? - Это тебе, - отозвался я. - Я же просила! - взбеленилась учительница, - сейчас напишу замечание в дневнике! Валька сделала вид, что успокоилась. Я тоже демонстративно сложил руки на парту. Классная демонстративно казнила нашу завзятую троечницу Ирку Сияльскую, по прозвищу Дылда, за лень, невнимательность и пофигизм. Та даже и не краснела. Жесткие фразы стекали с нее, как вода с бриллиантового колье, которое Ирка подарит на свадьбу своей младшей дочери. Наивная Надежда Ивановна! Кого вы учите жить?! Десять лет не пройдет, как на нашей тупой Дылде будет больше золотых украшений, чем у вас сменных трусов. Они с мужем одними из первых займутся выделкой шкур и разведением нутрий. Потом перейдут на песца. Уж в чем, в чем, а в вопросах строительства семейного гнездышка размером в коммерческий банк и четыре торговых центра, ей могла бы и позавидовать наша отличница Сонька, которая, играючи, поступит в ХАИ, закончит его с красным дипломом, будет работать в закрытом НИИ, получит ученую степень и трехкомнатную квартиру, но так никогда и не выйдет замуж. Или та же Валька Филонова. Ну, у нее, как мне кажется, в этой жизни все сложится по-другому. И тут я почувствовал, как предмет моих рассуждений легонько толкает меня локотком. На парте передо мной лежал незаконченный стих с припиской карандашом: "А дальше?" Я не стал выкобениваться, и снова взялся за ручку: С тобой ни заново начать, Ни измениться. Как одинокая свеча, Рассвет в кринице, А я свою кохаю боль В сетях былого: Моя несчастная любовь, Как жалит слово! Поставив восклицательный знак, в конце приписал: "Все!" Я и действительно думал, что все"! Но вместо ожидаемого небытия, в коридоре залился звонок. Странно, но жизнь продолжалась. Память о будущем не умерла, хоть и вышли все сроки. Я чувствовал себя, как заключенный в камере смертников, за которым опять не пришли. А бабке Филонихе, как с гуся вода! Она по-хозяйски разгладила мое посвящение, свернула несколько раз, спрятала за обложку своего дневника и мстительно прошептала: - Сам виноват! Как хочешь - так понимай.