"Если вновь тучи надвинутся грозные, Выйдут Тимуры - ребята и взрослые... Каждый готов до победы идти. Гайдар шагает впереди!" Вот только не пелось. И горло болело, и возраст не тот, и слова я давно уже знаю и, даже, мотив смог бы наиграть на гитаре. Эта песня была отрядной в том самом 6-м "Б", куда записали Витьку Григорьева и, возможно, приплюсуют меня. Мы, пионеры своего времени, пели ее от чистого сердца, зачитывались "Судьбой барабанщика", "Дальними странами", искренне чтили имя Гайдара. Но когда припекло, ни один из идейных тимуровцев, так никуда и не вышел. Слишком уж реальная жизнь отличалась от идеала - всего того, чему нас учили в школе и мореходке. В свой первый валютный рейс, я ушел после четвертого курса. Это была групповая практика на учебно-производственном судне "Профессор Щеголев", который принадлежал знаменитой Макаровке. Мы вошли в устье Темзы теплым субботним утром. По сложной системе шлюзов, поднялись к самому сердцу Лондона. В переводе с английского, место нашей стоянки звучало очень серьезно: "Док короля Георга четвертого". Представьте себе прямоугольник синей воды величиной с доброе озеро. Вокруг него склады, пакгаузы и портальные краны. С другой стороны складов был расположен такой же прямоугольник, чуть дальше - еще и еще. Вода в них спокойная и прозрачная, без водорослей и пятен мазута. Большие суда вдоль причальных стенок - как бумажные кораблики в лужах. - Чертовски красиво, - сказал помполит, - хоть и создано тяжким трудом рабочего класса. В том, что революция в Англии дело ближайшего будущего, никто из курсантов не сомневался. Так предрекал Макарий Степанович Ясев - преподаватель политэкономии. И мы ему верили беспрекословно. В чуждом, враждебном мире, где правит только нажива, его вдохновенный голос был для нас единственной путеводной звездой. Лично я его лекции заучивал наизусть: - Буржуазные ученые ходят, как коты, понимаете, вокруг этой каши, заваренной Марксом, и разобраться не могут! - вещал он с высокой кафедры. - А Маркс, он во всем разобрался, все по полочкам разложил. Он сказал: "Те-те-те, постой, постой, буржуй, Федот, да не тот! Вот ты крик поднял; охо-хо, грабят, понимаете! А какой же это грабеж? Это справедливость! Кем созданы народные достояния, народом? Они и должны принадлежать народу, понимаете!" Все, свободные от вахт и работ, а таких оказалось человек триста, скопились на правом борту. Мы, будущие радисты, держались отдельной кучкой. Воздух отдавал заморским, ненашенским духом Я впитывал все оттенки, запахи, звуки, и душа замирала от сладкого счастья: - Ты здесь, - говорила она, - а значит, все позади! Муштра, наряды вне очереди, косые взгляды старшин и ротного командира, балансировка на грани вылета. Осталось еще чуть-чуть, и ты войдешь во взрослую жизнь (тьфу, тьфу, тьфу!) не с черного хода. Нас толкал нарядный портовый буксир. Солнечные лучи рассыпались по воде мириадами стремительных отражений. Матросы готовили к спуску парадный трап. На баке и на корме проворачивали шпили и брашпили, готовя к отдаче два шпринга и два прижимных. Вот только причал был подозрительно пуст. - Я шота не понял! У них шо, забастовка?! - раздался над правым ухом вечно рассерженный голос. Это был наш ротный завхоз, Павел Павлович Боровик. Прежде всего, он во всем искал и всегда находил непорядок. Казалось, еще чуть-чуть, и перед чьим-то опущенным носом замаячат два растопыренных пальца. Во всем цивилизованном мире этот жест заменяет слово "виктория", а у него, носившего лычки ротного старшины - два наряда на хозяйственные работы. - Так сегодня ж суббота, - пояснил помполит. - Он пытливо глянул в мои глаза. Потом попытался дотянуться взглядом до Паши, но не сумел, и продолжил развитие темы, - а суббота в Англии выходной! - Дескать, как оно вам, не слишком ли впечатляет? Не подвержены ль вы, други мои, тлетворному влиянию запада? Не мною замечено, помполиты всегда появляются там, где зарождаются мысли. Наверное, для того, чтобы пресечь на корню симптомы этой болезни. - А кто же концы будет крепить? - столь же строго спросил Боровик, по привычке, не обращая внимания на мелкие отговорки, и замер. Я тоже замер. Замерли все. Потому, что в этот миг на причал заехали две белоснежные "тачки". Синхронно хлопнули двери и на всеобщее обозрение вышли два красномордых парубка. - Докеры, что ли? - предположил кто-то из наших. Робко так предположил, с оглядкой на помполита. - Да ты офигел! - от души возмутился я. - Где это ты видел докера в фирменных джинсах, да еще при такой машине?! Скорей всего, это подстава, контрпропаганда. Собрали всем миром, как женихов на смотрины, и пыль пускают в глаза! Все дружно со мной согласились. Очень уж эти хлопцы не тянули на пролетариев, измордованных тяжким трудом. Не такими рисуют английских рабочих в учебниках политэкономии. - И такое возможно! - благосклонно кивнул помполит. - Оскорбления наших граждан, шантаж, провокации и даже попытки вербовки - здесь это не редкость. Красномордые хлопцы лениво курили, "стреляя" глазами расстояние до нашего борта. Наконец, оба раскрыли багажники, достали аккуратные красные свертки с яркими лейблами и мгновенно облачились в комбинезоны. Не снимая костюмов, как фокусники. - Шаг, другой, движение рук, треск закрываемой "молнии", - и они уже ловят выброску, запущенную кем-то с кормы. Вторая выброска ушла с полубака. По воде заскользил тяжелый манильский канат. - Ну-ка вы, двое, - неожиданно сказал помполит, обращаясь ко мне и Паше, - помогите капиталистам. Вишь, как упираются, бедные! Неровен час, кишки через задницу повылазиют. Было бы сказано! Мы лихо махнули через фальшборт, затопали по бетону. - Раз, два, раз, два! Боровик сматывал выброску и командовал. Я упирался. Англичане, управившись с кормовыми концами, поспешили на помощь. Они тоже тянули тяжелый шпринг, подчиняясь голосу Паши: - Раз, два, раз, два! - Do you speak English? - спросил между делом завхоз, обращаясь к местным аборигенам. Наверное, хотел уточнить, говорят по-русски шпионы и провокаторы, но сказал то, что сказал. Вырвалась фраза с первой страницы англо-русского разговорника. - Yeas, - озадаченно протянул англичанин и подавился жвачкой. - Ну, тогда крепи, на хрен! - прорычал Боровик, хватаясь за тяжелый конец. И его - представляете? - поняли! Паша развеял свои сомнения, убедился, что это шпионы. Он возвращался героем. Я семенил позади. У главного трапа нас уже ждали: - Давайте, хлопцы, за мной! - Помполит по-отечески улыбался. Наверное, мы пришлись ему по душе. Он шел налегке. За ним поспевал старший помощник, при фуражке, в парадной форме. И последним - подшкипер Кирпу, с тяжелой железной свайкой и мотком проволоки-катанки. - Куда это мы? - вопросил Паша на правах старшины и пристроился рядом с ним. - Так срать то куда-то надо? - философски ответил Кирпу. - А судовые сортиры все уже опечатаны! Искомый объект находился в торце, между двумя доками. Это был презентабельный домик из белого кирпича, со слегка обозначенной, ажурной оградой. Судя по отсутствию настенных надписей на славянских наречиях, здесь еще не ступала нога нашего человека. Был домишко о трех дверях, что само по себе дико. "For ladies" - гласила надпись над первой из них. "For gentles" - на той, что с другой стороны. А третья, с торца, была обозначена очень туманно: "Aziatic type". - Мне кажется, есть у них чувство юмора, - заметил я, имея в виду англичан. - Пойдем, поглядим? - предложил Боровик. - Никогда не встречал азиатских сортиров! Открывая дверь, я готов был увидеть все что угодно, но дохнуло чем-то родным, в переносном, понятно, смысле. В этом отсеке напрочь отсутствовал запах фекалий, но много чего присутствовало: розовый кафель, яркий рассеянный свет, зеркало во всю стену, белоснежные раковины, мыло и полотенца, дезодоранты и озонаторы. А чистота! Так стерильно бывает только в приемной большого начальника. Впрочем, все это мишура. Исконная сущность предмета - стандартный совдеповский унитаз. Тот самый, на который взбираются в шапке и сапогах, а делают свое дело в классической позе орла. - Насколько я понял, - сумрачно выдавил Паша, - джентльмены в такие не ходят. А я вот, такой джентльмен, что отвез бы его в деревню, да использовал вместо дома. А старую хату и не жалко пустить под сортир. И как его помполит не услышал?! - Вы еще здесь? А я уже волноваться начал! - скороговоркой выпалил он, Бравым шагом он прошел мимо нас, просквозил "вдоль рядов". Затем, загибая пальцы, по-хозяйски пересчитал унитазы: - Итого пять! Если повар не начудит, - нашему брату хватит! На улице было немного светлее. Кирпу насвистывал "Арлекино". Он закончил свою работу. Все остальные двери были забиты крест-накрест, и заделаны для надежности скрутками толстой проволоки. Я стоял, как оплеванный. Почему-то вдруг показалось, что меня, гражданина великой державы, опустили до уровня азиатского унитаза... Глава 14. Постельный режим Я проболел по минимуму, равно три дня. Градусник сыграл за меня и стабильно показывал нормальную температуру. Днем не спалось, не давали мухи. Вот не сиделось пернатым на стенах и потолках, на белых косичках провода гупера. Им - хоть умри! - а подавай мою рожу. Когда они доставали и бабушку, та приступала к репрессиям. Открывала все двери настежь, хватала большую белую тряпку и, с возгласом "Кыш!" начинала гонять эту свору от дальней стены к дверям, из большой комнаты через кухню - и так до самой веранды. Мух становилось меньше, но исправляться они не хотели. Какой уж тут сон! С каждым "гавом" Мухтара, я подбегал к окну и с надеждой смотрел на калитку. Ну, хоть бы одна падла пришла навестить больного товарища! Вот если бы я скоропостижно скончался, Витя Григорьев примчался бы первым. А видеть меня живым, ему неинтересно, нет перспективы. В общем, дни напролет я валял дурака. Валялся в кровати и читал настольные книги старшего брата: "Сержант милиции", "Дело пестрых", "Рапсодия Листа", "Зеленый фургон". Хотел разобраться, что же такого в них, подвигло его поступать в юрфак? В отличие от меня, Серега был пацаном дерзким, способным на решительные поступки. Во время семейных скандалов, я затыкал уши, забивался куда-нибудь угол и, молча, страдал. Потому, что любил и мать и отца, не отдавал никому предпочтения. Он же, не пропускал ни единого слова. Стоял рядом со мной и следил за происходящим воспаленными, сухими глазами. Последнюю ссору я помню очень отчетливо. Случилась она, когда отношения между родителями были уже на грани разрыва. Мамка сидела за столом, опустив голову, а отец бегал по комнате, едко прохаживаясь по всей ее родословной: - И мать твоя спекулянтка! - А ты посмотри на свою мать! - громко сказал Серега. Заплакал, конечно. Но ведь сказал. Я бы не смог. - Ах ты, щенок!!! - взвился отец и зашарил руками по поясу, с покушением на брючный ремень. Это была его болевая точка. Во время войны бабушку Галю назначили председателем сельсовета. Ей приходилось разносить по домам похоронки. А их было столько, что впору и мужику спиться. - Не тронь! Убью!!! Столько страха и ненависти было в глазах матери, что даже я поверил, убьет. Отец, наверное, тоже. Хлопнув дверью, он ушел из моей жизни. Навсегда. Когда на крыльце стихли его шаги, мать попыталась обнять Серегу, успокоить, вытереть слезы. Брат холодно отстранился и произнес с вызовом: - Попробуешь выйти за кого-нибудь замуж, я убегу из дома.