Эк тебя угораздило, господин Кирилл Костромин! Не подходит тебе пивнушка. Брезгуешь. А столовку для дальнобойщиков в городе Мелитополе забыл? Как ты там борщ наворачивал и какие-то немыслимые котлеты, хорошо если из бумаги, а не из навоза, не помнишь? А как автостопом в Крым ехал и там с голодухи по темноте рылся в помойке за кафешкой с шикарным названием «Чайка», отыскивая съестное? Как грузчиком нанимался в овощной ларек и таскал из ящиков желтые, вонючие толстокожие огурцы, больше похожие на мелкие дыни? Как яблоки воровал из колхозного сада, тоже, конечно, не помнишь? И лет-то с тех пор прошло всего ничего — вовсе не сорок и не пятьдесят, а только десять. — …поставь меня сейчас же, я сказала! Отстань! Отцепись! Прекрати сию минуту! Ну!.. Очевидно, поединок очкастого портфеля в полотняном платье с бронзовым Аполлоном разгорелся с новой силой. Кирилл нехотя открыл глаза и посмотрел в ту сторону. Аполлон легко, как в кино, тащил ее в Неву, вместе с очками и портфелем, а она молотила по нему бледными кулачками и злилась, кажется, по-настоящему. Блондинка перевернулась на бочок, подперла щеку и наблюдала с интересом. Все правильно. Никуда ехать с тобой он не собирается. Он совершенно уверен, что ты просто ломаешься, в тебе взыграла женская дурь, сейчас он тебя развеселит, пощекочет, потреплет, нальет пива, и ты успокоишься, повеселеешь и станешь такой же, как они — «нормальной девчонкой». Вот скука. Кирилл дернул рукой, чтобы часы съехали на запястье. Он просидел на этом пляже два с половиной часа — надо же! Когда в последний раз он вот так — ни на что — тратил драгоценное время? Все-таки нужно найти ресторан и поесть, наконец. Или ничего не выдумывать и вернуться в свой «Рэдиссон»? Там он еще ни разу не ужинал. Он поднялся и стряхнул песок с безупречных светлых брюк. Солнце убралось за Петропавловскую крепость, и в небе сиял теперь только Исаакий, и набережная шумела машинами, и Дворцовый мост парил над Невой, и чайка, распластавшись над темной водой, высматривала добычу. Кирилл любил Питер с тех самых пор, как в первый раз, лет в восемнадцать, приехал сюда автостопом и болтался в толпе нестриженых хиппи в кафе «Сайгон» на углу Владимирского проспекта. Там его подцепило золотоволосое растение женского пола, которое звали Луна. У Луны были длинные, почти белые волосы, зеленые русалочьи глаза, вечная сигаретка в розовых губах сердечком, родинка на правом плече и совершенно определенное представление о том, как именно следует переделать жизнь, чтобы она стала простой и прекрасной. От роду Луне было шестнадцать лет, и она ушла из дома в коммуну как раз для того, чтобы начать переделывать эту жизнь по-своему. Тогда их представление о переустройстве мира заключалось в курении марихуаны, пении странных песен, вплетении в лунные волосы разноцветных шерстяных ниток, старательном — с высунутым от усердия языком — вырезании на джинсах удивительных фигур, полосочек, звездочек и кружочков, нанизывании бус и в бурном шестнадцатилетнем сексе на тощих матрасах, наваленных прямо на полу жутких коммунальных квартир. Потом за Луной явился папа в сопровождении милиции, и Кириллу Костромину тогда чуть было не пришел конец. Как это он выбрался из всего этого? Самое странное, что нынешний «Рэдиссон», в котором Кирилл останавливался, привычно не замечая его богатого благолепия, как раз заменил собой тот самый знаменитый «Сайгон», как нынешний Кирилл Костромин заменил того, кто резал джинсы, заплетал косы и потел на древней вате бугристых матрасов. Он обулся на щекотной, ровно подстриженной траве и еще обошел крепость, влез по шаткой лестничке на Трубецкой бастион, откуда открывалась «Невская панорама», как это именовалось на плакате над кассой. «Невская панорама» предлагалась за десять рублей. Детям и пенсионерам — скидка. Все-таки турецкоподданный Остап Бендер-Бей был большой молодец. Скольким ребятам он благородно указал путь отъема денежных средств в рамках Уголовного кодекса! Ему бы не в Одессе памятник, а у каждой «Невской панорамы» по памятнику поставить, это было бы справедливо. Кирилл спустился по другой лестничке и побрел к своей машине в толпе громогласных немецких туристов, которых неизвестно зачем принесло на ночь глядя в Петропавловскую крепость. Машина, оставленная на солнце, раскалилась, как забытый на плите чайник. До руля нельзя дотронуться, кресла исходили синтетическим жаром, и страшно было даже подумать, что придется опустить себя в огненную обивку — жерло вулкана. Он запустил двигатель, включил кондиционер, оставив стекло открытым, а сам предусмотрительно остался снаружи — покурить. И тут он снова ее увидел. Ту самую, что в очках, с портфелем и Аполлоном. Она сидела в двух шагах от него, в старенькой «Хонде», которая хрюкала, плевалась и не заводилась В машине она была одна, Аполлона поблизости не наблюдалось. Очевидно, эту партию он выиграл и остался допивать пиво на пляже с «ребятами» и макакой. С каждым поворотом ключа «Хонда» хрюкала все слабее и слабее, а девица все крутила и крутила стартер, приближая безвременный конец своей машины. Да и черт с ней. Не станет же он вмешиваться. Это совершенно не его дело. И девица ему не понравилась еще на пляже. Кирилл не любил, когда позволяют вытирать о себя ноги, а она позволяла, да еще публично. Он посмотрел на свою сигарету. От курева есть захотелось еще больше. — Девушка, — сказал он, рассматривая сигарету, — у вас аккумулятор сел. Когда в последний раз вы выключали фары? Она мрачно взглянула на него, дернула головой и с ожесточением повернула ключ зажигания. «Хонда» прощально кашлянула и затихла. Было совершенно ясно, что навсегда. — Ч-черт, — сморщившись, выговорила девица, — черт, черт, черт. Кирилл докурил свою сигарету и бросил окурок в урну. — Я ее теперь ни за что не заведу, — сказала девица, обращаясь к рулю своей страдалицы-машины, — она «автомат». Конечно, фары. Я их вечно забываю. И сейчас забыла. — Поздравляю вас. — Спасибо, — неожиданно ответила она, выскочила и задрала капот. Некоторое время молча рассматривала мотор, а потом обратилась к Кириллу: — У вас есть «крокодилы»? Кириллу не хотелось с ней возиться. Конечно, у него были «крокодилы», но проще было сказать, что нет. Однако сказать он ничего не успел. — Пожалуйста, — попросила девица, моментально став смирной, — если можно, пожалуйста. У меня сегодня день такой. Ужасный. — Ну да, — согласился Кирилл и пошел к своей машине. Конечно, он не может просто так взять и уехать. Раз уж вообще с ней заговорил. Придется быть благородным до конца. Он погрузился в кондиционированную прохладу салона и с наслаждением подышал, выгоняя из легких жару и сухость. Льняная рубаха липла к спине, и он с неудовольствием подумал, что даже не знает, нет ли на ней мокрых разводов. Плохо выглядеть Кирилл Костромин не любил. Он повернул ключ — мотор заурчал сыто и почти неслышно, — вырулил из-за «Хонды», встал во второй ряд и включил аварийную сигнализацию. Девица из-за задранного капота наблюдала за его перемещениями с настороженным интересом. — Я думала, что вы уезжаете, — сказала она, когда он вылез. — Я раздумал в самый последний момент, — сообщил он и открыл багажник. В багажнике был идеальный порядок, чистота и красота, как в номере «Рэдиссона». — Ничего себе, — протянула девица за его плечом. Он с неудовольствием оглянулся и чуть не задел носом ее очки. — Как это у вас получается? — спросила она и поправила очки. — Я имею в виду порядок. — Само собой как-то, — буркнул Кирилл и достал из кожаного мешочка сверкающие «крокодилы», — вы умеете их цеплять? Девица посмотрела на «крокодилы» и перевела взгляд на него. Глаза у нее были зеленые и очень печальные, как у спаниеля, потерявшего хозяина. Впрочем, так оно и было. Хозяин хоть и не потерялся, но остался на пляже, а спаниель понуро потрусил домой. — Умеете? — Конечно, — сказала она и улыбнулась, — сто раз цепляла. Я же говорю, что все время забываю фары выключать. — Ну и напрасно. — Ему не хотелось с ней любезничать. — Давайте побыстрее, мне нужно ехать. Она поняла все правильно и больше с ним не заговаривала. Старушка-машина завелась со второго раза, и Кирилл отцепил «крокодилы». — Спасибо, — сказала девица, передавая ему вторую пару блестящих железок, — большое вам спасибо. Вы меня очень выручили. Мне не хотелось здесь… задерживаться. Ну конечно. А вдруг твой Аполлон с Аполлоншей возжелали бы немедленно уединиться в «уютном гнездышке», а тут посреди дороги ты со своим аккумулятором! Что бы ты тогда стала самой себе врать, чтобы в следующий раз опять тащиться за ним и делать вид, что все нормально и ничего такого не происходит? — Вы из Москвы, да? — спросила она, посмотрев на номера его машины. — Да. Кирилл захлопнул багажник и сел за руль. — До свидания. — Подождите, — вдруг быстро сказала девица, и он посмотрел с удивлением и недовольством, — не уезжайте. Я понимаю, что это, конечно, неприлично, но все-таки… Вы ведь не поедете в свою Москву прямо сейчас, правда? — Не поеду. — Теперь он смотрел на нее во все глаза. — Конечно, не поедете. Уже полдевятого. Выпейте со мной кофе. У меня, правда, очень плохой день. Просто ужасный. А впереди еще целый вечер, и мне совсем некуда пойти. И не с кем. Вы только не подумайте ничего такого… — Все такое я уже подумал. Она заправила за ухо волосы, которые и так были стиснуты заколкой туго-туго. — Сегодня похоронили мою бабушку, — сказала она тихо. — Я ее очень люблю. Она необыкновенная. И умерла так… неожиданно. Только ради бога, пожалуйста, не думайте, что я душевнобольная или проститутка. Если вам совсем не хочется, я от вас отстану. — Поедем на моей машине, — сказал Кирилл Костромин, отказываясь верить тому, что это говорит он. — Вашей я не доверяю. Вы знаете, где здесь можно поесть? — В переулке за Кунсткамерой есть хороший ресторан. Туда ехать всего ничего. И спасибо вам большое. — Ничего не спасибо, — сказал он с досадой, — просто я очень голоден. — Я поеду на своей машине, — торопливо сказала она, боясь, что он передумает, — а вы за мной. Это очень близко. За мостом сразу направо и еще раз направо. Кирилл кивнул и сдал назад, освобождая ей место для выезда.