Часть 3 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Куда его несет? Свободное время всегда как будто проделывает дыры в его мозгах, и все здравые мысли улетучиваются через эти дыры. Она ведь ему даже не нравится, не говоря уж о том, что он совсем ничего о ней не знает, кроме того, что у нее имеется древняя машина, Аполлон и она все время оставляет включенными фары.
Ну и что, спросил тот самый Кирилл Костромин, который был когда-то хиппи. Ничего же не происходит. Ну, поужинаешь ты с ней. Самые большие потери, которые могут быть, — это то, что тебе придется заплатить за ее ужин. Ничего, переживешь, не обеднеешь. А так сидел бы весь вечер один, как сыч или древний дед, таращился на веселых людей и курил одну сигарету за другой. Хорошо хоть в «Рэдиссоне» проститутки не липнут.
Под светофором он немного растерялся. Нужно было перестроиться в крайний правый ряд, а он, незнакомый с питерским движением, обнаружил это только в самый последний момент.
Старушка-«Хонда» ласточкой перелетела перекресток, а Кирилл застрял. «Хонда» скрылась из виду, и он вдруг расстроился от того, что потерял ее.
Придется тебе все-таки сидеть одному в углу, ох, придется, сказал ему тот самый Кирилл. — что был когда-то хиппи. Впрочем, кажется, именно об этом ты мечтал пять минут назад и ничего не хотел так сильно, как чтобы тебя оставили в покое.
Он осторожно двинул машину, стараясь выскочить с перекрестка первым, и, как только зажглась зеленая стрелка, вылетел вперед. Старенькая «Хонда» поджидала его за поворотом набережной. Из-за светофора ему не было ее видно.
Личико у сидящей за рулем девицы было мрачным и отрешенным, как у колдуньи из американской сказки, и Костромин в первую секунду удивился — неужто так переживает из-за того, что он отстал от нее?
Ах, да, вспомнил он тут же. Бабушка умерла. И Аполлон загулял на пляже.
— Я уж решила, что вы передумали, — сказала девушка, когда он притормозил рядом. — Следующий поворот направо, и можно парковаться.
Ресторан был вполне фешенебельным — с плиточным полом, тонированными стеклами и кондиционером. Все как надо. Туристы в белых брюках и просторных рубахах сидели за столиками на мостовой, но девица решительно прошествовала внутрь. Кстати, он даже не знал, как ее зовут.
— Да, — сказал он в худенькую льняную спину, — меня зовут Кирилл Костромин. Можно Андреевич, а можно просто Кирилл. Только на «вы».
Попрошу не фамильярничать, вот что это означало. Мне с тобой не по пути.
— А я Настя. Анастасия Сотникова. — Она оглянулась, блеснув ему в лицо очками и заученной неискренней улыбкой. — У меня даже визитка есть. Сейчас, одну минуточку.
Он хотел сказать, что ему вовсе не нужна ее визитка, но она уже ожесточенно рылась в недрах своего портфеля, а из прохладной глубины зала к ним шел роскошный метрдотель, затмевавший своим сиянием всех известных Кириллу Костромину метрдотелей.
— Добрый вечер, — интимным тоном сказал он, подойдя. — Столик на двоих или будут еще гости?
— На двоих, — ответил Кирилл и не глядя взял протянутую ему визитку.
— Тогда проходите сюда, пожалуйста.
Неуловимым движением он отодвинул стул для Анастасии Сотниковой, зажег свечу в пузатом бокале, выложил неведомо откуда две роскошно переплетенные карты, и все это почти одновременно.
— Аперитив? — спросил он потом, слегка — впрочем, весьма умеренно — наклоняясь над Кириллом.
— Минеральную воду, — сказал Кирилл брюзгливо, — холодную газированную. А вы, госпожа Сотникова?
— То же самое, — ответила она с улыбкой, явно пытаясь смягчить его грубость, хотя у этого метрдотеля на лбу было написано, что ему наплевать на всю человеческую грубость вообще и на Кириллову в частности. — Только с лимоном, пожалуйста. А есть я буду салат «Цезарь» и розовую форель. Попробуйте, Кирилл Андреевич. Здесь очень вкусно готовят рыбу.
— Хорошо, — в карту Кирилл даже не посмотрел, — пусть будет форель и «Цезарь». Только не через три часа, а побыстрее, если можно.
— Конечно, конечно, — как из шланга поливая их избытком любезности, уверил метрдотель, — напитки?
— Мы уже заказали, — произнес Кирилл с нажимом, — минеральную воду. Вы забыли?
— Нет-нет, — метрдотель поисточал еще немного любезности и отошел, как будто растворился в воздухе или его засосал кондиционер.
— Вам не нравится этот ресторан? — помолчав, спросила Анастасия Сотникова.
— Ресторан как ресторан, — ответил Кирилл, — а что?
Она пожала плечами:
— Просто вы как-то странно разговариваете.
— Почему странно?
— Как будто вам все очень не нравится.
Не предложив ей, он прикурил свой «Парламент» и ничего не ответил. Он всегда разговаривал с прислугой таким тоном — в ресторанах, отелях, спортклубах и самолетах. Он старательно воспитывал себя так, чтобы не замечать в них людей, и искренне считал это хорошим тоном.
— Я, наверное, нарушила все ваши планы? — заискивающе спросила девица. — Вы на меня злитесь?
— Уважаемая Анастасия Сотникова, — сказал Кирилл надменно, — не надо ничего выдумывать. Если бы у меня были планы, я бы никуда с вами не поехал.
— А я думала, что вы меня пожалели, — пробормотала она, и щеки у нее покраснели. — У вас было очень выразительное лицо. Там, на пляже.
Он был совершенно уверен, что на пляже она ничего вокруг не видела, кроме своего Аполлона и грудастой блондинки.
— Каждый выбирает по себе… — Глядя на дым от своей сигареты, он любезно перечислил: — Женщину, религию, дорогу.
— Дьяволу служить или пророку, знаю, знаю!.. Только при чем здесь это? Вы не можете с одного взгляда установить, правильно я выбрала или не правильно! — перебила она нетерпеливо, и он искренне изумился, впервые за этот вечер. А может, даже за неделю. Или за год.
Мало кто помнил или знал эти стихи. Почти никто. «Поколение Пепси» никаких таких стихов знать не могло.
— Ну вот, — сказал он удивленно, — вы, оказывается, даже книжки читаете.
— То есть вас удивляет, что я не дура, — констатировала Анастасия Сотникова.
Кирилл хотел сказать, что ему нет никакого дела до ее умственных способностей, и вместо этого ответил:
— Ну, на пляже вы выглядели полной идиоткой.
— Я знаю, — печально согласилась она, чего он никак не ожидал. — Но я же вам сказала, что у меня сегодня очень плохой день. Бабушку хоронили. У меня была потрясающая бабушка, и сегодня ее похоронили, а я даже на поминки не пошла, потому что у меня совсем нет сил сидеть там среди чужих людей, выслушивать всю эту поминальную ахинею, и…
Кирилл перепугался, что она сейчас заплачет и ему придется ее утешать. Еще не хватало — ужинать в ресторане с незнакомой девицей, убитой горем, и выслушивать ее откровения о своей горькой судьбе! Однако она быстро справилась с собой. Выудила из гигантского портфеля пачку сигарет и торопливо закурила. Ему понравилось, что она не вытащила сигарету из его пачки.
— Мне очень нужно было, чтобы кто-нибудь сегодня со мной побыл, и вот что из этого получилось. Вы же видели…
— Видел, — согласился Кирилл, — только можно я не буду вам сочувствовать?
— Можно, — сказала она и, приподняв очки, быстро вытерла под ними, — какие-то сигареты дурацкие. Очень едкий дым.
— Поддельные, наверное.
— Наверное.
Возле их столика материализовался черно-белый официант, бесшумно поставил на скатерть запотевшие пузатенькие бутылочки с водой, переливающиеся чистотой стаканы и плоскую тарелочку с лимоном. Бутылочка интеллигентно выдохнула газ, вода с приятным шелестом полилась в стеклянное нутро стакана.
Кирилл Костромин в очередной раз почувствовал прилив истовой любви к своим деньгам, которые позволяли ему в любое время получать все это — приветливых слуг, дорогую еду, прохладу среди знойного города, французскую бутылочку с искрящейся водой.
Слишком долго и, казалось, безнадежно у него ничего этого не было.
— Расскажите мне про вашу бабушку, — попросил он благодушно. — Она вас растила?
— Нет. Для этого она была слишком независимой. Она никого из нас не растила.
— Из кого — из вас?
— Из внуков. Внуков трое. Двое племянников. У меня уйма родственников.
— У меня тоже, — сказал Кирилл и тут же пожалел об этом.
Он не хотел говорить о своих родственниках. Ему всегда было стыдно о них говорить. Зачем он вообще про них вспомнил?!
— А бабушка у вас есть?
— Нет, — ответил он неприязненно, — она давно умерла. Я ее почти не помню.
Конечно, он ее помнил.
Артритные руки, разбухшие от воды и огорода, цветастая кофтенка, одна на все времена, бедные волосы, зачесанные коричневым гребешком, запах хлорки и козьего навоза, толстые икры в нитяных коричневых чулках. Бабушка.
— Бабушка всех нас очень любила, — продолжала Анастасия, глядя в свою тарелку, — но всю жизнь не слишком возилась с детьми. Дед занимал всякие большие должности, у них всегда была домработница и няня, и, даже когда деда посадили, она как-то так умудрялась устраиваться, бытовые проблемы ее никогда не касались. Дети были сами по себе, а она сама по себе. Мой папа и тетя Нина, его сестра. Хотя блокаду она пережила. Не знаю, как ей это удалось…
— От чего она умерла? Сердце?
Его бабушка умерла от инсульта.
Было очень жаркое лето. Солнце вставало, как будто в желтой дымке — под Москвой горели леса. Крохотный прудик за деревней пересох, дно растрескалось, как будто пыталось вывернуться наизнанку, спасаясь от безжалостного непривычного солнца. Бабушка целыми днями была в огороде — все горело, нужно было поливать. Так и умерла, уткнувшись носом в огуречную грядку, в лопушистые шершавые листья, которые она спасала.
«Отмучилась», — равнодушно сказала соседка Клавдия Степановна.
— Нет, — произнесла Анастасия Сотникова таким странным тоном, что Кирилл посмотрел на нее с удивлением, — не сердце. Несчастный случай.
Почему-то он решил, что несчастный случай может быть только на дороге.