– О, да. Мы обыскали его, когда обнаружили, что он не может даже объяснить кто он. Мы спрашивали, может ли он назвать имена друзей или адрес, где проживает. Но он ничего не помнил. Проверив его карманы, мы удостоверились, что они абсолютно пусты, за исключением только носового платка без какой-либо маркировки. – Полагаю, вы заметили, что кто-то украл его часы? – Когда мы обнаружили парня, то часов при нем не было. Но в жилете была одна из маленьких петлиц, куда обычно крепят цепочку для них. Ткань там была достаточно изношена, это говорит о том, что раньше он постоянно носил часы. – Да, думаю, что украли не только их. Похоже на ограбление. Он получил пару ударов по лицу. Вы заметили? – поинтересовался Хьюитт. – Я видел синяки и порез. Также воротник пальто оторван. Скорее всего, грабители схватили его за воротник или за горло. – Был ли он в шляпе, когда его нашли? – Нет. – Значит, он не собирался выходить из дома, иначе он непременно был бы в шляпе, если конечно, ее тоже не украли. На какой улице его обнаружил констебль? – Генри-стрит, эта улица расположена ниже от Голден-сквер. – Констебль не заметил, была ли поблизости открытая дверь? – Половина дверей на этой улице открыта почти весь день, – ответил инспектор, покачав головой. – Кстати, я не думаю, что он там живет. Мне кажется, он родом из других мест, расположенных в районе Севен-Дайелс или Друри-Лейн. Скажите, у вас есть какие-то догадки о роде занятий нашего иностранца, о его привычках? – Пока не могу ничего даже предположить. – Посмотрите внимательно на его куртку, чуть выше поясницы, и вам многое станет понятно. А я должен уже идти, доброго вам дня, инспектор! – сказал сыщик, выходя из участка. Как я уже писал выше, посыльный от мистера Хьюитта добрался до моего дома очень быстро. Он застал меня как раз в тот момент, когда я только что вернулся с обеда и передал мне записку такого содержания: Мой дорогой Б.! К сожалению, я не смог сегодня пообедать с тобой, так как меня задержали неотложные дела. Я полагаю, что ты сегодня свободен, а у меня есть дело, которое заинтересует тебя. Думаю, для тебя оно будет полезно с точки зрения журналистики. Если хочешь стать участником расследования необычного дела, то жду тебя на площади Фицрой-сквер с южной стороны. Прошу быть там не позднее 15.30. Твой M.Х. До назначенного времени оставалась четверть часа, поэтому я схватил шляпу и сразу же поспешил на встречу. Так получилось, что мой двухколесный кэб и экипаж Хьюитта влетели на Фицрой-сквер с противоположных сторон почти одновременно. – Пойдем, – сказал Хьюитт, беря меня под руку, – мы собираемся разыскать одну конюшню. Попытайся представить, что у тебя есть экипаж и надо найти место, чтобы оставить где-то лошадь. Я боюсь, что сейчас нам, кое-кого придется ввести в заблуждение. – Зачем тебя конюшня? И к чему придумывать историю про экипаж? – Что касается того, зачем мне конюшня, я и сам себе пока не могу до конца ответить. А легенда с экипажем и лошадью нам нужна, чтобы как-то объяснить, зачем нам большое помещение и что мы здесь делаем. Смотри, вот несколько конюшен. Их используют и по прямому назначению и как склады для лавочников. Нас интересует любая, даже если она абсолютно пуста – никогда не знаешь, где может быть ключ к разгадке. Мы остановились у входа в небольшой переулок с довольно грязными конюшнями. Хьюитт, явно не обращая внимания на сами сараи, пристально огляделся по сторонам. – Я довольно хорошо знаю эту часть Лондона, – заметил Мартин, – насколько я помню, поблизости только одно подобное место. Нам надо осмотреть все. Я позвал тебя сюда, исходя только из предположений, но я уверен – именно здесь мы найдем разгадку тайны. Ты знаешь о таком заболевании, как афазия? – Я, конечно, слышал об этом, хотя не могу сказать, что встречался с подобным. – Сегодня я видел очень любопытный случай афазии. Ее жертва – француз, которого полицейский обнаружил на улице в совершенно беспомощном состоянии. Единственное, что он может сказать, и что мы можем разобрать в его речи это – «je le nie». Говорит он это просто механически, не понимая даже, что произносит. Ему сложно писать, но тем не менее, он смог набросать кое-какие каракули и рисунки на бумаге. Вот это-то и дало мне идею, как узнать, что с ним произошло. Ее-то мы сейчас и проверяем, Бретт. Позднее, в каком-нибудь тихом месте, я покажу тебе эти наброски и все подробно объясню. Сейчас нет на это времени, к тому же мне может понадобиться помощь. А пока, чем меньше ты знаешь, тем лучше для нашего дела, лишние знания – лишние хлопоты. Ага! Вот то, что мы искали! Мы остановились в конце другого двора, еще более грязного, чем первый. Конюшни представляли собой прочные сараи, спроектированные без лишних изысков. Несколько из них, казалось, были предназначены для других целей. Они были с низкими дымоходами, на одном из которых вместо колпака сверху была аккуратно установлена старая корзина. Возле входа была прибита изношенная старая доска с надписью: «Сдается в аренду». Было видно, что когда-то эти буквы, были написаны белой краской, но со временем они стали грязно-серыми. – Пойдем, – сказал Хьюитт, – начнем наше расследование. Мы пробирались по скользким булыжникам мостовой, оглядываясь по сторонам. Слева была стена, ограждающая задние дворы, а справа – конюшни. Две двери посередине были открыты, и подручный мясника с лоснящейся от пота лысиной на голове, протирал только что вымытое колесо телеги для перевозки мяса. – Добрый день, – любезно сказал ему Хьюитт, – я слышал, что здесь сдается внаем несколько конюшен. С кем бы я мог поговорить об этом? – Вам нужен Джонс, с Уитфилд-стрит, – ответил мужчина, прокрутив колесо последний раз, заканчивая свою работу, – но я думаю, что сейчас он сможет сдать только одну маленькую. – Ох, а где эта конюшня? – Через дорогу отсюда. Парень хотел разобрать тот сарай на дрова, но забросил это дело. Там и места-то практически нет, ес­ли только поставить осла или тачку. – Ах, как жаль. Мы не при­вередливы, но хотели бы что-то просторнее и даже готовы заплатить приличную цену. Возможно, мы могли бы договориться с кем-нибудь здесь, у кого есть конюшня? – Не думаю, – покачав головой ответил мужчина с сомнением в голосе, – с этой стороны места арендуют в основном лавочники, а они используют всю площадь. Я знаю, о чем говорю. Мой хозяин долго не мог найти подходящее помещение. Тех двух конюшен, что он взял внаем, едва хватает для всех наших нужд. Есть еще мистер Баркетт и его овощной по соседству. Затем, рядом с этим есть то небольшое место, которое можно сдать в аренду, а в конце расположена лавка Гриффитса, где продают масло. – А по другую сторону? – Ну, первым там магазин Куртиса, он тоже торгует маслом, как и следующая за ним лавка. Я не знаю, кто сейчас занимает последнюю конюшню на улице. Раньше я думал, что там какая-то иностранная пекарня. Впрочем, я никогда не видел, чтобы там было много людей. Но уверен, там есть лошади – однажды я видел как туда выгружали сено. Хьюитт задумчиво отвернулся. – Спасибо, – сказал он, – тогда я полагаю, мы не сможем най­ти тут ничего подходящего. Доброго вам дня! Только мы сделали два шага в сторону улицы, как подручный мясника, с которым мы только что разговаривали, закатил свою телегу внутрь сарая, вылив рядом с нами ведро воды. – Не мог бы ты просто погулять здесь, Бретт, – спросил Хьюитт, – а я поспешу к ближайшему торговцу скобяными изделиями. Я уйду совсем ненадолго. Мы собираемся устроить небольшое ограбление. Да! Обрати внимание, не появится ли кто-нибудь у той конюшни в дальнем конце улицы. Мартин Хьюитт поспешил прочь, а я остался ждать. Через несколько минут мужчина, мывший свою телегу, закрыл двери сарая и, насвистывая, пошел по улице. А еще через мгновение появился Мартин. – Пойдем, – сказал он, – пока никого нет, не будем терять время. Я купил плоскогубцы и несколько гвоздей. Мы снова вошли во двор у дверей последней конюшни. Хьюитт нагнулся и осмотрел замок. Зажав гвоздь в плоскогубцах, Мартин осторожно прижал его к кирпичной стене. Затем, используя гвоздь в качестве ключа, и все еще держа его в плоскогубцах, он левой рукой стал осторожно поворачивать его в замке. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы освободить фиксатор и снять замок. – Из меня получился бы неплохой грабитель, – заметил он, – не так ли? Сняв замок, мы убрали перекладину, закрывавшую дверь и вошли внутрь помещения. Хьюитт тут же схватил свечу, воткнутую в бутылку, стоявшую на полке. Он быстро втянул меня внутрь и закрыл за нами дверь. – Мы воспользуемся свечой, – сказал он, зажигая спичку, – а если оставить дверь ​​открытой, то ее будет видно с улицы. Нужно быть осторожными, мой друг, на случай, если кто-нибудь пойдет по двору. Та часть сарая, в которой мы стояли, использовалась для телег. Одна из них была достаточно старой и без колес. Из соседнего стойла доносилось фырканье нетерпеливой лошади. Мы повернулись к телеге. На табличке сбоку потертыми буквами были написаны слова: «Пекарня Шайлера». Адрес внизу был закрашен. Хьюитт вынул штифты и опустил заднюю стенку. Внутри тележки был новый матрац, покрывавший все днище. Я пощупал его, прижал сверху и увидел, что это был обычный пружинный матрас, может быть даже слишком мягкий. Было любопытно, зачем пекарю держать его в тележке? Хьюитт, поставив свечу на полку, сунул руку в самый дальний угол телеги и вытащил очень длинный французский батон, а затем еще один. Снова запуская свою руку вглубь, сыщик достал уже несколько обычных буханок простого деревенского хлеба. Тот был выпечен по четыре штуки вместе в ряд. – Потрогай этот хлеб, – сказал Хьюитт, и я пощупал его. Он был абсолютно черствым, словно деревянным. Мартин достал большой перочинный нож и, как мне показалось, с особой осторожностью сделал надрез сверху у одной из буханок хлеба. Затем он засунул пальцы в образовавшуюся щель и решительно, но осторожно разорвал твердый хлеб на две части. Сыщик выкрошил изнутри весь мякиш, пока не осталось ничего, кроме толстой внешней корки. – Нет, – сказал он скорее себе, чем мне, – тут ничего нет. Он поднял один очень длинный французский батон и померил его длину, сравнив с дном телеги. Раньше батоны укладывали по диагонали, и теперь было заметно, что французский хлеб был чуть длиннее тележки. Хьюитт снова достал нож и разделил батон посередине, но внутри не было ничего необычного. Лошадь в стойле стала проявлять беспокойство. – Мне кажется, эту лошадь давно не кормили, – сказал Хьюитт, – надо дать ей немного сена. – А что насчет этого хлеба? – спросил я. – Что ты ожидал в нем найти? – Конечно, Бретт, я расскажу все, – ответил Хьюитт, – мы приехали сюда, чтобы найти кое-что очень важное. Как у тебя с нервами? Они крепки? Мой рассказ не для слабонервных. Прежде чем я успел ответить, во дворе послышались приближающиеся шаги. Хьюитт тут же поднял палец, призывая к тишине. – Там лишь один человек, – поспешно прошептал он, – если он зайдет сюда, мы схватим его. Шаги приблизились и затихли у двери. Последовала пауза, а затем послышалось прерывистое дыхание. В этот момент дверь слегка приоткрылась, и в нее заглянул чей-то глаз. – Хватай его! – громко воскликнул Хьюитт, – он не должен уйти! Я был ближе к дверному проему и первым выскользнул в него первым. Незнакомец побежал по двору изо всех сил, но мои ноги были длиннее. На полпути к дороге я схватил его за плечо и развернул. Он молниеносно выхватил нож, но я увернулся. Однако это не остановило его, и он снова замахнулся на меня ножом, лезвие которого прошло в паре дюймов от моей груди. И тут Хьюитт схватил его за руку и сбил с ног. Незнакомец боролся, как дикий зверь, и Мартину приходилось с силой выворачивать запястье до тех пор, пока он не выронил нож. На протяжении всей битвы этот человек ни разу не закричал, не позвал на помощь и даже не издал ни малейшего звука. Мы, со своей стороны, тоже молчали. Конечно, у незнакомца не было шанса в одиночку противо­стоять нам двоим. Мы затащили пленника в конюшню и закрыли за собой дверь. Насколько мы видели, с улицы никто не заметил нашей борьбы, хотя, конечно, мы были слишком заняты, чтобы быть уверенными на сто процентов. – Бретт, позади тебя на стене висит несколько ремней, – сказал Хьюитт, – думаю, мы свяжем его ими. Это лошадиные поводья, их делают из кожи, поэтому ничего крепче нам не найти. Кляп, я уверен, нам не понадобится, пленник не станет кричать. Пока я натягивал ремни, Мартин держал заключенного особым захватом, когда одновременно удерживается и шея, и запястье. Это не позволяло незнакомцу двигаться, кроме как с риском сломать руку. Он, вероятно, никогда не обращал внимания на свой внешний вид. Его волосы были засалены и спутаны, косматая борода топорщилась. Он был невысокого роста, крепкого телосложения. Его лицо покраснело от борьбы, и было измазано грязью со двора конюшни, из носа текла кровь, а на лбу виднелась шишка. Выглядел он отталкивающе. Мы связали ему локти сзади и спросили, что у него в карманах, но он нас проигнорировал. Хьюитт бесцеремонно вывернул их содержимое. Каким бы беспомощным ни был незнакомец, но он изо всех сил пытался сопротивляться, хотя и безрезультатно. В его карманах нам удалось обнаружить какие-то бумаги, табак и связку ключей. Хьюитт поспешно взглянул на бумаги, внезапно отбросил их, схватил пленника за плечо и оттащил от частично обгоревшего стога сена в углу. – Присмотри за ним, – сказал Хьюитт, – надо осмотреться еще и здесь. И он начал вытаскивать сено из угла. Вскоре нами был найден большой кусок мешковины, подняв который, мы обнаружили еще партию хлеба, вроде той, что мы нашли в телеге. Буханок было около дюжины, все прямоугольные. Един­ствен­ное, чем они отличались от хлеба в телеге это их положение – все они лежали вверх тормашками. – Думаю, мы нашли, что искали, – сказал Хьюитт, – только ради всего святого, не трогай эти буханки! – Мартин поднял брошенные бумаги, и продолжил: – Они сэкономили нам немного времени на поиски. Послушай, Бретт! Я как раз рассказывал о своих подозрениях, когда меня прервал этот небольшой инцидент с нашим проворным незнакомцем. Если ты осмотришь эти бумаги, то сразу поймешь, о чем я говорил. Это связано с анархизмом и бомбами. Я почти уверен, что внутри каждой из этих невинных буханок спрятана бомба. Конечно же, я не собираюсь трогать их сейчас. Не мог бы ты поймать нам кэб? Надо, чтобы он подъехал прямо во двор. Постарайся не привлекать лишнего внимания, это нам сейчас ни к чему. Я поспешил на улицу и нанял там экипаж. Теперь для меня стало понятно назначение хлеба и пружинного матраса. Анархисты явно затевали заговор с целью устроить несколько взрывов, вероятно, одновременно в разных частях Лондона. Я, конечно же, много слышал об ужасных "реверсивных" бомбах. Они содержат трубку с кислотой, которая затыкается ватным тампоном. Такие бомбы не нуждаются в запале, достаточно просто перевернуть их и взрыв произойдет через несколько минут. Их видимо планировали раздать сообщникам из тележки пекаря – под видом буханок хлеба, чтобы не вызвать подозрений. На всяком месте, где планировался взрыв, ждал человек. Ему отдавали буханку с адской машиной внутри. Он должен был поместить ее в выбранное для взрыва место и там уже привести механизм в действие, просто перевернув. Пока кислота из внутренней трубки начинала пропитывать ватный там­пон, у злоумышленника было время сбежать. А затем взрыв разрушал стены, разбрасывая вокруг себя плоть и кости ничего не подозревающих жертв. Анархисты не заботились о несчастных жертвах, даже о детях. Такая бомба может разнести человека в клочья. Для тех, кто делал этот адский хлеб, человеческие жизни не представляли ценности, для них важны только преследуемые ими цели. Пружинный матрац должен был сглаживать ход телеги, пока в ней везли бомбы, чтобы предотвратить случайные взрывы в пути и сами заговорщики не пострадали. Были задействованы и остальные буханки, без взрывоопасной начинки. Два длинных французских батона были размещены внутри тележки так, чтобы удерживать бомбы в центре. Другие создавали своеобразный заслон для предотвращения опасного скольжения внутри телеги. Все казалось довольно простым, за исключением того, что я еще так и не понял, как Хьюитт обо всем догадался.