-Прости, я не думала.... Почему ты не сказал, что я поранила тебя? - Альдо скосил глаза вниз. - А, это? Ты опять пустила мне кровь, найлек? - усмехнулся он. - У тебя интересные привычки! - Я не хотела, правда! Тебе очень больно? - я чувствовала себя виноватой. Но он не обращал на мои извинения никакого внимания. - Хватит мази, теперь полотно и потуже, - скомандовал он. Я обмотала его широкой полосой, и, закрепляя концы на груди, подошла совсем близко. Я чувствовала, как от его дыхания шевелятся волосы у меня на макушке. Пальцы не слушались, и мне никак не удавалось завязать узел, я наклонилась и в этот момент Альдо глубоко вздохнул. Мои губы на мгновение прижались к его груди, впечатление было такое, будто я поцеловала раскаленную сковородку. Кое-как заправив непослушные концы, я поспешно отошла в сторону. Губы горели, как в огне. Все еще смущаясь, я решилась посмотреть на него. Обмотанный полотном, с полотенцем на бедрах он выглядел несколько комично, и мне стало немного легче. - Из тебя получилась очень симпатичная барышня, - усмехнулась я. - Я девушка не стеснительная и запросто могу раздеться, - осклабился он. - Вот тогда и посмеемся. Стараясь не обращать внимания на полуголого Альдо, я накрыла на стол. - Ты говорил, что голоден. Ужин на столе. - Ты такая заботливая, с чего бы это? - Это расчет! Ты начнешь есть и заткнешься! Это наверняка плохо кончится. Уже дважды я пошла на поводу у своих не вовремя разыгравшихся гормонов. И чем все кончилось? Болью, разочарованием и пустотой. Я буду законченной идиоткой, если наступлю на те же самые грабли в третий раз. Разница только в том, что сейчас искушение просто... дьявольское! Проще всего было бы не мучиться, а плыть по течению, но очень скоро меня прибьет к берегу и треснет о камни. Будет больно... - Я не хочу, чтобы было больно! - Этого не будет, - спокойно сказал Альдо за моей спиной. Я сказала это вслух?! Какой ужас! Я сжалась в комочек и замерла. Мы молчали целую вечность. - Зачем ты так поступаешь с собой? - голос Альдо был как мед и бархат. - Ты что, совсем себя не любишь? Почему? - Я слышал, как ты говорила с Нури, - он понизил голос до хриплого шепота, и я судорожно вздохнула. - Это самая большая глупость, которую я слышал от тебя. -Посмотри на меня, найлек. - Он легко толкнул меня плечом. - Ты храбрая, ты умная, ты хорошая, ты..., - если он скажет «красивая» я разревусь! Но он вздохнул и сказал: - Ты... не толстая. - Я не хочу об этом говорить. - Я сказал правду. Если тебе нравиться жить, сомневаясь в себе, пожалуйста, - Альдо недовольно дернул плечом. - Но не требуй этого от меня, - глядя на меня потемневшими глазами, закончил он. Я села, кутаясь в одеяло. - Мне уже говорили нечто подобное, а потом... было очень больно, - тихо ответила я. - Ловец, да? - Альдо вопросительно поднял бровь. - Если он умрет, тебе станет легче? Я покачала головой. - Дело не в нем. - Тогда кто? - буркнул он. Мне было трудно говорить об этом, но сопротивляться его глазам было невозможно. - Грустная история.... С такой толстой занудой, как я никто не хотел общаться..., - пожала я плечами, а Альдо пренебрежительно фыркнул. - В интернате со мной дружили только книжки, ну и Светка. Было весело, но на танцы с ними не пойдешь! Даже на выпускном никто не пригласил, - озвучила я старую обиду. - В институте было так же..., пока я не встретила Антона. - Кого? - Альдо подозрительно прищурился и подобрался ближе. - Самый симпатичный мальчик на потоке, - выдохнула я. - Когда он впервые подошел и заговорил, я чуть в обморок не упала. Он вел себя так, как будто ему наплевать, что я нескладная, бесформенная ботанша. На свидание я собиралась в полуобморочном состоянии, - я замолчала, продолжать не хотелось, но в то же время хотелось выговориться. Альдо сидел молча, но с презрительно-мрачным выражением лица. - Ради него я была готова на все. На все, понимаешь?! А он использовал меня.... Мажорный мальчик сильно отставал в учебе, еще чуть-чуть и прощай институт! Я ночами сидела над его курсовой, а он зажигал по клубам. Глупая влюбленная дурочка... Как только угроза вылета миновала, Антон бросил меня, при всех... смеялся, что я должна быть признательна ему, если бы не он, то я так бы и умерла старой девой. А теперь у меня есть что вспомнить..., - я говорила все тише, а слезы сами текли по лицу и капали мне на руки. - Мне хотелось умереть, - тихо добавила я.- Светка неожиданно вернулась... Альдо смотрел на меня, не моргая, он как будто окаменел. - Она вызвала скорую, наплела им, что я отравилась колбасой. Фельдшер промыл мне желудок, вкатил снотворное и уехал. Ну да..., а когда я проснулась, сказала: «Что толку от твоих соплей? В конце концов, все живы и никакой особой трагедии не произошло. Подумаешь, бросили ее! Неужели ты на что-то надеялась? Днем раньше днем позже, какая разница? И потом, говорят он хорош в постели. У тебя есть что вспомнить, подруга!» Конечно, мы поссорились, и я даже вещи собрала, но потом... а куда мне было идти? Одиночество пугало меня больше. - Ты думаешь, что я такой же как этот ... эти..., что обидели тебя? Я подняла голову и посмотрела на него. - Все дело в Договоре, ведь так? Он медленно поднялся и меня обдало волной холодного презрения. - Что для тебя важнее Кира? Быть оставленной или никогда не быть любимой? Не сказав больше ни слова, он вышел в сад и будто растворился в темноте. Мне очень хотелось позвать его, но я уткнулась в подушку и приказала себе не думать о нем. часть девятая Следующие несколько дней Альдо меня попросту игнорировал. И если бы не тот факт, что большую часть дня я проводила в городе, возясь с малышами, то я запросто могла провалиться в жесточайшую депрессию. Моя не очень умелая педагогическая деятельность отвлекала и выматывала меня. Вечером я была способна только на то чтобы немного пожалеть себя перед сном. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что дети самое главное в этом мире. Их никогда не наказывали, не били и не ругали. Каждый взрослый был рад помочь, утешить, посоветовать и с радостью отвечал на любой вопрос. Наверное, поэтому, даже самые маленькие были очень уверены в себе, исключительно самостоятельны и ничего не боялись. Это был самый большой минус такого воспитания. Детвора была вездесуща, и не давала расслабиться. Малыши всюду совали свой нос, их приходилось вытаскивать из множества опасных мест. Но никто не кричал, не сердился, им с улыбкой предлагали игрушку, отвлекали и уводили в сторону. Если бы не помощь всех жителей Суфраэля, одной уследить за ними было бы проблематично! За двумя десятками малышей незаметно наблюдало множество глаз. Интересно, как при таких методах воспитания мог получиться Альдо? Или он исключение, лишь подтверждающее правило? Я спрашивала о его семье, но все вежливо уходили от ответа. Отсылали меня к самому эр-реху или притворялись, что не понимают вопросов. Я бы спросила, но он опять спал в саду. Все вечера я проводила на террасе, приводя в порядок его куртку. Я отчистила ее от крови песчаника. Нашла куски подходящей кожи для заплаток, но работа продвигалась очень медленно. Это было настоящим мучением раскроить все как нужно, а потом правильно сшить. Но залатанная куртка замечательный предлог для того чтобы подойти и заговорить. Я думала об этом, медленно поднимаясь по пыльной дороге вслед за Рави, когда Бель-Шум поравнялся со мной и сказал: - Мне неудобно вмешиваться, ноэль. Но эр-рех! Он меня беспокоит. Я знаю его очень давно, но таким не видел никогда. Вы причина того, что он, в последнее время, находится в очень неуравновешенном состоянии, ноэль. Я удивленно посмотрела на него. - Только от вас зависит, станет ли эр-рех похожим на своего отца. - А что не так с его отцом? - Он умер десять лет назад, - Бель-шум медлил с продолжением несколько минут. - Мне жаль. - Не думаю, что вы сказали бы это, если бы знали его лично, - хмыкнул Бель-шум. - Шарухин считал, что эр-рех должен быть тверд, независим и уверен в себе. Он вбивал это в Альдо с утра до вечера. Проявления чувств были недопустимы и недостойны. Эмоциональность, искренняя привязанность и любовь считались проявлением малодушия. Я никогда не видел эр-реха Шарухина смеющимся. Он был способен на презрительные улыбки, не больше, - старичок покачал головой и вздохнул. - Мне иногда казалось, что сердце у него - обледеневший булыжник. Он воспитывал сына больше двенадцати лет, а это достаточный срок, чтобы превратить ребенка в жестокое чудовище, но Альдо каким-то чудом таким не стал, - он задумчиво посмотрел на меня.