– Вот! – Коскэ достал из кармана пакетик с матирующей бумагой. Это за ним он бегал домой, из-за него получил обидное замечание от отца. – Тут бумага, которую хотела твоя мама. Марка называется «Ёдзия». И тогда Сатору вдруг заплакал навзрыд. Только потом, повзрослев, Коскэ узнал слово «стенания» и понял, что оно означает. К ним подошла женщина в черном. Очень молодая. Моложе, чем мама Сатору. Она что-то сказала Сатору, погладила его по спине. По ее жестам было понятно, что она близкий Сатору человек. – Ты друг Сатору? – спросила она у Коскэ. Коскэ выпрямился во весь рост и кивнул. – Ты можешь отвести Сатору домой? Ему нужно передохнуть. Он сейчас первый раз заплакал за все это время. «Это он из-за меня заплакал», – подумал Коскэ. Но он же не хотел так сильно расстраивать Сатору! Однако женщина в черном улыбнулась ему опухшими от слез глазами. – Спасибо тебе! Коскэ за руку отвел Сатору домой. По дороге Сатору несколько раз вырвало. И он безостановочно бормотал что-то невнятное: – Запоздал амулет для папы… У этой манэки-нэко надпись «Безопасность на дорогах», только не помогло… а для мамы не было подарка, так что спасибо, что купил… Только Коскэ мог разобрать эти слова. Человеку со стороны причитания Сатору показались бы бессвязными завываниями. Дома в прихожей их встретил Хати. Он нисколько не испугался воющего, словно звереныш, Сатору и пошел в гостиную, словно приглашая мальчиков за собой. В гостиной Сатору обессиленно сел на татами[15], и Хати тут же забрался к нему на колени и стал лизать ему руки. Это давно, когда они только подобрали Хати, он был маленьким беспомощным котенком, теперь же он был гораздо взрослее Сатору. На похоронах Коскэ все время находился рядом с той молодой женщиной в черном. Остальные были родственники семьи Сатору, однако, похоже, не столь близкие. Одноклассники Сатору тоже пришли, чтобы воскурить свечи и помолиться об усопших. Все девочки плакали, но Сатору приветствовал их с каменным лицом, не проронив ни слезинки. Коскэ был восхищен выдержкой Сатору. Но он чувствовал, что Сатору не здесь, он где-то далеко-далеко. Случись подобное у Коскэ – одновременно умерли бы и мама, и папа (пусть даже отец называет Коскэ балбесом), – Коскэ не сумел бы так хладнокровно держаться. После похорон Сатору так и не вернулся в школу. Каждый день Коскэ приходил к нему домой, чтобы сообщить ему домашние задания, и потом они молча играли с Хати. Затем Коскэ шел к себе домой. Та молодая женщина все это время находилась в доме Сатору, оказалось, что она – его тетя, младшая сестра мамы Сатору. «Интересно, теперь Сатору будет жить с ней?» – гадал Коскэ. Он заглядывал к Сатору даже в те дни, когда не было домашних заданий. Тетя Сатору помнила, как его зовут, и встречала всегда приветливо, однако была гораздо сдержанней оживленной, общительной мамы Сатору, и Коскэ всякий раз казалось, что он попал в незнакомый дом. – Мы переезжаем, – проронил однажды Сатору. Тетя решила забрать его к себе, но она живет далеко, в другом городе. Коскэ смутно предчувствовал такой поворот событий с той поры, как Сатору перестал ходить в школу, однако, когда это произошло, его сердце чуть не разорвалось от боли. Он понимал, что бесполезно что-то говорить и что это ничего не изменит. Он молча погладил Хати, лежавшего на коленях Сатору, и Хати принялся нежно облизывать его руки. – Вы ведь возьмете Хати с собой? (Если они возьмут с собой Хати, Сатору не будет так плохо. Он будет не один на новом месте.) Но Сатору покачал головой: – Я не могу взять Хати. Тетя все время переезжает, у нее работа связана с поездками. У Сатору было такое выражение лица, будто он тоже понимал, что ныть и жаловаться бесполезно. «Ну-у, это уже как-то слишком», – подумал Коскэ. – А что будет с Хати? – Дальние родственники возьмут его к себе, они согласились. – А ты хорошо их знаешь? Сатору снова покачал головой. Горячая волна негодования вскипела в груди у Коскэ: «Как можно отдавать Хати в чужие руки? Хати, который так ласково лижет руки Сатору?» – Я… я спрошу у родителей, может, они позволят забрать Хати к нам. (Ведь Коскэ не меньше Сатору заботился о Хати все это время! И если теперь Хати будет жить у него, то Сатору сможет приезжать к Коскэ повидаться с Хати. Отец последнее время стал мягче относиться к Хати. Не то что тогда, когда Коскэ впервые принес котенка домой.) Как оказалось, позиция отца Коскэ нисколько не переменилась. – Я же сказал, никаких котов! – Но ведь у Сатору умерли папа с мамой! Ты только представь – каково ему отдавать Хати чужим людям! – Это не чужие люди. Они его родственники. – Но Сатору говорит, что совсем их не знает… (Дальние родственники, которых Сатору вряд ли когда-то увидит, все равно что чужие! Неужели взрослым это не понятно? И что друзья всегда ближе!) – Во всяком случае, я запрещаю. Кошки иногда живут по десять – двадцать лет. Ты что, хочешь взвалить на себя такую ответственность? – Да! – Как может человек, не заработавший еще ни гроша, делать такие заявления! Не смей мне дерзить! Тут уже мама решила, что все это перебор, и встала на сторону Коскэ, однако отец был неумолим. – Мне очень жаль Сатору, но его кот… одно к другому не имеет отношения. Ступай и скажи ему, что тебе запретили дома! Так и не сумев переубедить отца, Коскэ поплелся к Сатору, обливаясь слезами. Он с трудом волочил ноги, поднимаясь по склону к дому Сатору. Когда они подобрали Хати, Сатору сделал все, что было в его силах, чтобы Хати жил у Коскэ. Ничего путного из этого не вышло, но Сатору бился как лев, до последнего. Кончилось это тем, что Хати достался Сатору. – Прости меня, – едва выговорил Коскэ, низко опустив голову. Слезы текли у него по щекам. – Отец запретил мне взять Хати. Никогда еще Коскэ не было так стыдно. (Отец, неужели ты не понимаешь, как много для меня значит Сатору? Ты не позволил взять кота моего лучшего друга! Я ненавижу тебя за это!) – Ничего! – Сатору улыбнулся сквозь слезы. – Спасибо, что спросил. В день отъезда Коскэ пришел проводить Сатору. Невероятно, но его отец тоже явился. – Разумеется, я пойду, – сообщил он, – ведь Сатору частенько бывал у нас в доме, он нам не чужой. «И это после того, как он запретил взять Хати! Как можно так бессовестно себя вести, – возмущался Коскэ. – И ему даже нисколечко не стыдно…» Именно в тот день Коскэ впервые испытал чувство глубокого презрения к отцу. Сначала Коскэ с Сатору писали друг другу и перезванивались очень часто, но время шло, общение становилось все реже и реже. Частично причина заключалась еще и в том, что Коскэ было мучительно стыдно, ведь он не смог помочь Сатору с Хати. Если бы они виделись чаще, возможно, чувство неловкости постепенно исчезло бы, но отсутствие встреч усугубляло чувство вины. Тем не менее они продолжали обмениваться новогодними поздравлениями, и их отношения надолго не прерывались. В письмах каждый непременно выражал надежду, что когда-нибудь они встретятся снова. Так продолжалось и в старших классах школы, и в университетские годы. Но чем больше откладывалась эта встреча, тем призрачней становилась ее перспектива. На День совершеннолетия[16] приехали многие одноклассники Коскэ и Сатору. Некоторые добирались из других префектур. Но Сатору среди них не было. Коскэ не знал, где он отмечал свое двадцатилетие. Все очень радовались и никак не могли забыть ту встречу, даже начали изредка приезжать в гости. Для создания Клуба старшеклассников возраст был еще не вполне подходящий, а вот для Клуба учеников младших или средних классов – в самый раз. Все жаждали повспоминать счастливое детство. В итоге они решили создать Клуб выпускников шестого класса и пригласить туда всех, кто в нем учился. Коскэ стал его секретарем, потому что он остался жить в том городе, где была школа, и мог связаться с теми, кто перебрался в другие префектуры. На встречу решили пригласить всех учеников их шестого класса. Коскэ сразу подумал о Сатору и послал ему приглашение. И как секретарь клуба, настойчиво попросил его приехать. Сатору позвонил в ответ. Голос у него совершенно не изменился, и они долго болтали, как будто расстались только вчера. Сатору все говорил и говорил, как будто хотел наверстать упущенное.