На улице морозно, но безветренно и как-то непривычно тихо. Давно прозвенел звонок, опустел школьный двор. Выйдя за ворота, сворачиваю в противоположную от дома сторону. Шагаю к городскому парку. Там сейчас тишина и покой. То, что мне нужно. За своими невеселыми мыслями не сразу замечаю слежку. Лишь после негромкого покашливания за спиной резко оборачиваюсь и вижу озадаченного Бойко. Мы уже добрались до железнодорожных путей, за которыми начинается безлюдный осенний парк. – Ты зачем за мной следишь? – поежившись, спрашиваю я и, словно очнувшись, смотрю по сторонам. Голые лесопосадки – впереди, и одинокий пустырь с двух сторон. Так себе картина. Летом здесь, конечно, все выглядит по-другому. Еще и внезапно сильный ветер подул: стало совсем холодно и неуютно. А если бы за мной увязался какой-нибудь маньяк, а не Макар? Бр-р. Хотя пару месяцев назад я маньяком и Бойко могла обозвать. Прозвище ему подходило. Но теперь он одержим Алиной… – Нашла где погулять, – говорит Макар. – Тебе-то что? – с раздражением откликаюсь я. – Гуляю где хочу. – Как кошка – сама по себе? – усмехается Бойко, пронизывающий ветер забавно взъерошивает его светлые волосы. – Что-то вроде этого, – соглашаюсь я. Макар продолжает стоять напротив и внимательно наблюдать за мной, будто я в любую секунду могу сорваться с места и сделать что-нибудь из ряда вон выходящее. Например, лечь на пути и ждать, когда меня перережет поезд. Но у меня и в мыслях нет ничего подобного. Я смотрю на Бойко и не двигаюсь. Пахнет мокрыми листьями, и откуда-то издалека доносится одинокое унылое карканье. – Серьезно, Макар, зачем ты ушел с уроков и потащился за мной? – Потому что ты грустная, – отвечает Бойко. Я, неожиданно для себя, широко улыбаюсь. – Весомая причина. – Для меня – да. Ты в столовой чуть не плакала. – Слойка черствая и невкусная попалась. – Это из-за Козырь? В школе вы больше не тусуетесь вместе. – Какая тебе разница, Бойко? – повышаю я голос. – Чего лезешь? Сержусь я, грущу, чуть не плачу… С кем дружу, кого люблю? Что ты нос суешь в чужие дела? У тебя теперь есть Алина… Вот и топай… Ей-богу, не хотела я про Алину говорить! Но ее имя прямо-таки вылетает из моих уст. А еще отчего-то снова в носу чешется, будто слезы вот-вот из глаз хлынут… Последние слова я произношу с каким-то театральным надрывом. Аж от самой себя тошно становится. Зато Макар, услышав мою пламенную речь, неожиданно разулыбался. Чем снова выбесил. – Чего скалишься? – не выдерживаю я. Тогда Бойко негромко смеется и шагает мне навстречу. Теперь мы стоим рядом прямо перед путями и слушаем звук приближающегося поезда. – Аля, ты ведь только со мной так общаешься. Я очень польщен. – Было б чем гордиться… – Значит, я – избранный? Как Нео из «Матрицы». – Ой, Макар, заткнись! – Вот тебя и прорвало. Ты вообще ни с кем ничем не делишься? – А с кем мне теперь делиться? – глухо и растерянно отзываюсь я, немного остыв. – Давай сюда руку, – говорит Макар. – Это еще зачем? – настораживаюсь я. Вместо ответа Макар молча берет меня за руку. Поезд, гремя тяжелыми вагонами, приближается к нам на всех парах и предупреждающе гудит. А Макар не удостаивает меня ответом. – Слушай, Бойко, надеюсь, мы с тобой не будем вдвоем прыгать под поезд? Я, конечно, расстроена, но не настолько, чтобы Анну Каренину изображать. – Кричи, – громко говорит Макар. – Что? – теряюсь я. Мой вопрос тонет в грохоте подходящего к нам поезда. – Кричи! – повторяет Бойко, повышая голос. – Все, что накопилось… Легче станет! Мне тоже в последнее время хреново… Хочешь, я первый начну? Макар, запрокинув голову, хриплым голосом начинает: – А-а-а-а! Поезд в этот момент проходит мимо, но совсем близко от нас. Грохочет, раскачивается… Я вижу мелькающие окна и светлые занавески. Голос Макара тут же тонет в этом грохоте, и тогда я, последовав его примеру, ору что есть мочи: – А-а-а-а!!! Я получаю безумное удовольствие от процесса, а еще кажется, что вот-вот сорву голос. Макар больше не кричит, зато я продолжаю громко орать, выплескивая все, что скопилось за осенние месяцы. Бойко, глядя на меня, смеется. Тогда я прекращаю свой крик и тоже смеюсь… Нет, смеюсь – это мягко сказано. Я истерически хохочу, привычно похрюкивая. Поезд длинный. Он торопится, рвется вперед, гремит, стучит, громыхает как гром. Шумит так же громко, как мое вдруг разволновавшееся сердце. Оно готово вот-вот выскочить из груди, когда Макар вдруг, не отпуская моей руки, притягивает меня к себе и как одержимый начинает целовать. Глава 8 Тася Трудно ли жить без одной руки или ноги? Я думаю, да. Но сейчас кажется, что мне отрубили половину тела, разделив пополам. Все не так. Слишком трудно ходить, размышлять, дышать, говорить. Я потеряла часть себя – и не представляю, как такое пережить или хотя бы привыкнуть. Первая неделя после ссоры с Алей – ад. Мы еще сидим за одной партой, но между нами такой холод, что зима может смело брать отпуск в этом году. Мы и без нее все заморозим. По школе уже прошел слушок о нашем разладе. Его трудно не заметить. Радует, конечно, что нас с Макаровой или слишком уважают, или боятся, чтобы расспрашивать напрямую, но… пристальные взгляды, шепотки, обсуждения только прибавляют нервозности к моему и без того шаткому состоянию. С трудом доживаю до пятницы, мечтая отдохнуть от ледяного котла под названием «школа». Конец полугодия давит на плечи, а на голову сыплется такое количество заданий и контрольных, что черепушка вот-вот расколется. И последний удар на этой неделе получаем на уроке английского вместе с грозным заявлением Виктории Олеговны: «Сегодня пишем диктант!» По классу разлетаются тяжелые вздохи и тихие ругательства, но учительница непоколебимо шагает между парт и раскладывает перед учениками чистые листы. По привычке смотрю на Макарову, чтобы вместе ужаснуться и поддержать друг друга, но быстро себя одергиваю. Это больше не про нас. Мы попытались в понедельник изобразить нейтралитет, но получилось откровенно фигово и неискренне. Аля так на меня смотрит… Будто я что-то у нее украла. Но это неправда! Я… – Готовы? – произносит Виктория Олеговна, прерывая мои мысли, и начинает зачитывать текст. С головой погружаюсь в выполнение работы. Вслушиваюсь в слова учительницы и орудую ручкой. В целом все не так уж плохо. Текст несложный, есть парочка заковырок, но я уверена, что получу как минимум четверку. Под конец урока перепроверяю диктант и замечаю краем глаза, что Аля наклоняется ко мне, заглядывая в листок. Действую чисто машинально, даже не успев подумать о том, что делаю. Подвигаю руку и закрываю последние два абзаца. Бам! Сердце ударяется с такой силой о ребра, что жжет в груди. Судорога сковывает легкие, мешая вздохнуть, в левом виске пульсирует острая боль от перенапряжения. Боюсь представить, какое сейчас у Али лицо, и замираю. Громкая трель звонка едва воспринимается на слух, сижу, не шелохнувшись, и гляжу перед собой в пустоту. Макарова резко подскакивает, и парта чуть не взлетает в воздух. Аля пулей выбегает из кабинета, оставив свой листок на учительском столе, а я все не могу вернуть душу в тело. Что я сделала? И главное, зачем? Медленно поднимаюсь из-за парты, руки дрожат. Подхожу к учительнице. Я – самая последняя. Виктория Олеговна забирает у меня работу, вглядываясь в лицо: – Тася, ты в порядке? Плохо себя чувствуешь? Может, сходишь в медпункт? – Все хорошо, – отвечаю голосом робота. – До свидания. Покидаю кабинет практически вслепую. В глазах стоят слезы разочарования, ком в горле мешает дышать. Быстрым шагом направляюсь в комнату для девочек. Не смотрю ни на кого и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не разрыдаться. Еще не хватало, чтобы кто-то увидел мои слезы. Тася Козырь не плачет. Из-за меня ревут, да. Но я… ни за что! На мое счастье, в туалете никого нет. Видимо, все понеслись в столовку. Захожу в крайнюю кабинку и как только закрываю щеколду, соленый град льется из глаз по щекам и капает с подбородка на лавандовую рубашку. Остервенело вытираю пальцами лицо, чувствуя, как меня рвет на части изнутри. Какая я ужасная… Худшая подруга на свете. Моя обида на Алю и злость на ситуацию в целом делают из меня монстра. Я не была ангелом, но чтобы так низко пасть… Даже не представляю, что теперь делать. Кажется, назад уже все равно нет пути. Я его только что обрубила, показав характер. И откуда это вылезло? Мы ведь с Алей всегда были заодно, при любых обстоятельствах. И мне до сих пор сложно поверить, что все закончилось. Так по-идиотски. Потихоньку успокаиваюсь и достаю из сумки косметичку, чтобы убрать следы катастрофы с лица, прежде чем выйти отсюда. В любом случае нужно всегда выглядеть хорошо. Я создавала имидж годами и не позволю его разрушить. Особенно себе самой. Заканчиваю поправлять макияж и слышу, как на дне сумки жужжит телефон. Выпускаю воздух через ноздри и хлопаю крышкой карманного зеркальца. Я догадываюсь, кто именно мне настрачивает. В голове мерцает секундная мысль, что это он во всем виноват. Лучше бы он вообще не переводился в нашу школу! В памяти всплывают моменты, что стали так дороги. Веселый взгляд, смелое признание в чувствах, наши сплетенные пальцы и теплый осенний ветер, касающийся лица. Нет. Я бы не хотела отказываться от знакомства с Олегом даже ради того, чтобы предотвратить нынешний Армагеддон. Нежное чувство врезается в грудную клетку, заставляя сердце радостно встрепенуться и забыть о расстройстве. Сегодня наконец-то должно состояться наше с Олегом свидание. Мы откладывали его целую неделю. Я начала это первой, потому что гулять после тренировки по баскетболу – ужасная идея. Как бы я выглядела? Потная, лохматая, без нормальной укладки и макияжа… Дымарский в курсе, сколько времени надо девушке, чтобы привести себя в порядок? И даже если на минуточку представить, что можно взять с собой все необходимое, то в женскую спортивную душевую я не вошла бы и ради Марио Касаса. Да простит меня Олег.