– Да. Мы с ней дружим, а подруги могут носить одинаковые вещи. – Но… и я ведь могу быть вашей подругой… – Конечно, нет! – Почему? – Голос Лизы дрожит, а в глаза появляются слезы. – Мы дружим только вдвоем, – отрезаю я. Коробкина отводит взгляд и закусывает нижнюю губу, наверное, из последних сил сдерживая слезы. Она крепче сжимает в руках ободок, а потом бросает его в дальний угол класса. – Ну и не надо! Я не хочу с вами дружить! И ободки у вас страшные! – кричит она. В кабинет входит учительница и наступает на злосчастный обруч. Хруст разносится по классу, и все замолкают. – Что здесь творится? – строго говорит она, оглядывая присутствующих. Молчание… Она поднимает сломанный ободок, на пол сыплются пластмассовые цветы. – Ничего! – выпаливает Коробкина. Лиза подбегает к учительнице, выхватывает из рук украшение и безжалостно выбрасывает в мусорку, стоящую в углу. Моргаю несколько раз, выбираясь из плена памяти. Это было так давно… И уже после случились подброшенные фломастеры, а затем другие мелкие пакости с обеих сторон. Так и образовались две вражеские группировки. Моя неприязнь росла, как и детская обида Лизы. Ненависть крепла, получая подпитку от нашей открытой вражды. И постепенно все превратилось в уродливый сгусток злобы и жажды мести, свалившийся нам на головы. Я не стану брать всю вину на себя и страдать от угрызений совести. Может, кожа у меня и толще, но Коробкина, как и я, без устали тыкала иголками своих соперниц при любой удобной возможности. Это пора прекращать. Нам всем нужно остановиться. – Кажется, я знаю, что делать. – Нам нужны лопаты и мешки или наколенники, чтобы синяков не осталось? – уточняет Аля. – Постой рядом, хорошо? – Прикрывать твою спину? – Как всегда… Сразу за дверью в уборную нас встречают два цербера – Галя и Лида. Они прищуривают глаза и загораживают проход, становясь плечом к плечу. Их кривой смоки айс царапает мое чувство прекрасного, но я помню, зачем пришла. – Спокойно, это мирный визит, – говорит Аля, используя магию расположения. – Хотим поговорить. – Да что вы? – цедит Галя. – Не наговорились еще? – подхватывает Лида ядовитым тоном. Две курочки попали под перекрестный огонь случайно. Смотрю на них и понимаю, что толком ничего не чувствую. Нет никакой ненависти. Мне вообще до них нет дела. Как и до того, что они думают о нас с Алей. Невозможно нравиться всем – и не нравиться тоже. Не лучше ли сконцентрироваться на чем-то более существенном, чем общественное мнение? Родные люди, близкие друзья, любимый человек… Вот куда должно быть направлено внимание, куда стоит вкладывать силы и время. Остальное не так уж и важно. – Где Лиза? – спрашиваю я спокойно. – Чего тебе, Козырь? – слышу голос Коробкиной из туалетной кабинки. – Пришла насладиться победой?! Браво! Вы отлично выкрутились. Как и всегда. Козырь и Макарова получают то, что хотят. Даже если надо шагать по головам. – А мы пришли предложить перемирие! Митрофанова и Кристенко роняют челюсти на пол, слышу рядом с ухом удивленный вздох Али. Похоже, даже она от меня такого не ожидала. Ищу в глазах подруги одобрение и нахожу даже больше, чем рассчитываю. Аля не просто поддерживает меня, она понимает. Мы снова на одной волне. И вот настоящее счастье – когда рядом тот, кто разделит пополам все: чувства, эмоции, переживания. Все, кроме парня. Это не работает, уж мы-то знаем. Хлопает дверца, Галя и Лида расходятся в стороны. Лиза появляется передо мной и с вызовом смотрит в глаза: – Перемирие? Ты издеваешься? – Прости меня, Лиз, – искренне говорю я. Тишина взрывается, как бомба. Еще чуть-чуть, и девчонки могут броситься прочь с криками, что Козырь промыли мозги инопланетяне. Только это до сих пор я, просто немного взрослее, чем раньше. – За все прости, – продолжаю я. – За насмешки, за соленый чай и испорченные колготки. Лиз, мы конкретно заигрались. Зашли слишком далеко. Я понимаю, ты злишься. Наверное, я это заслужила… – Наверное? – Ладно, – усмехаюсь. – Я заслужила. Но и ты хорошенько потрепала мне нервы. Только зачем? – Затем, что ты овца! – бросает Лиза, но я не чувствую в ее голосе ядовитой злобы, скорее усталую насмешку. – Ты тоже! – парирую я. – Напомнить тебе про разбитую косметичку и снег в моем рюкзаке? – Да-а-а… – тянет Коробкина, и на ее губах появляется слабая улыбка. Лиза опускает голову и проводит кончиками пальцев под глазами. Она что, плакала? Ладно, один-один. Тьфу! Снова я за свое! Встряхиваю головой и втягиваю ноздрями побольше воздуха: – Мы должны прекратить вражду. – Осталось полгода до выпуска, – помогает мне Аля. – И для нас это время может стать замечательным, если каждый займется своей жизнью. – Знаешь что, Тася? – говорит Коробкина, поднимая на меня взгляд. Блин! Похоже, придется прикопать ее в сугробе. – Я ведь всегда хотела быть похожей на тебя. Внезапное признание Коробкиной дезориентирует, язык не слушается, а в голове воет сирена. Лиза смотрит поверх моего плеча туда, где стоит Макарова, и продолжает: – Хотела такую же дружбу, как у вас. – А разве у тебя ее нет? – взмахиваю руками, указывая на Митрофанову и Кристенко. – Вы нас почти уделали, а это уже достижение. Мы два месяца не общались, переругались с Бойко и Юдиным. Чуть было не потеряли все, чем по-настоящему дорожим. – Простите, – наступает очередь Лизы извиняться, и я слышу правду в ее словах. Аля делает шаг вперед и становится со мной рядом. По обыкновению переглядываемся и обмениваемся улыбками. На душе – спокойно и легко, будто огромный груз наконец-то упал с плеч. Кажется, даже дышать теперь легче. И лопаты не понадобятся. – Проехали, – говорит Макарова дружелюбно. – Вы нам больше помогли, чем навредили. Все мы хороши. Сделаем выводы и забудем. Согласны? Коробкина кивает, улыбаясь шире. Курочки-подружки подступают к ней с обеих сторон. И вот мы уже милые и прекрасные друзья… Конечно, нет. Но окончание военных действий неплохо бы чем-то подкрепить. Снимаю с головы ободок и протягиваю Лизе: – Я тебе кое-что должна. – Нет. Ты что? Не нужно… – Бери. Это подарок. Лиза боязливо принимает ободок и крепко сжимает в руках, так же, как и тогда… Только теперь совершенно с другими чувствами. Папа бы мной гордился. Да чего там? Сама сейчас собой горжусь! – Ладно, девочки… – говорю я, понимая, что умилительная пауза затягивается, превращаясь в неловкую. – Если мы во всем разобрались, нам пора… – Есть еще кое-что, – серьезно возражает Аля. – Лиз, не могла бы ты удалить фотки Дымарского? У парня скоро нервный срыв случится. Он уже свое получил. – А? Да. Хорошо, – бормочет Лиза, стыдливо отводя глаза. – Вот и отлично. Выходим с Макаровой в коридор. Беру ее под руку, шагая вприпрыжку. Отходим на безопасное расстояние, и Аля подает голос, убедившись, что вокруг нет лишних ушей. – Ну ты даешь! – хохочет она. – У нас не школа, а настоящий цирк уродов. Двуличные парни, девушки со змеиными языками… – А мы с тобой – бессердечные королевы цирка, – улыбаюсь я. – Но ведь теперь все будет по-другому. – Надеюсь. Мы сделали то, что могли. Маски сорваны, яд сцежен, а сердца наши бьются. Даже удивительно, что все закончилось так хорошо.