– Я их не беспокоил, – сказал он. – Я хотел бы поговорить с вами. – Вы что-то продаете? – Только историю. Это ведь ваша работа. И вы хорошо в этом разбираетесь. Разве вы не помните? Я как-то звонил вам по поводу одной из ваших книг. – О да, – сказал я. Правда, я склонен забывать имена людей, придумывающих сделки и предложения, которые не осуществляются. Пусть довольствуются теми великими, кто на такое ведется. – Заходите, – сказал я, потому что не знал, что еще сказать. Честно говоря, я был немного раздражен. К тому времени я написал три «серийных» детектива. И хотя они имели – где, черт возьми, вы найдете писателя, который воздержится от этих слов, – большой успех у критиков, но стали не настолько популярны, как мне хотелось бы. Я читал много книг, которые, по моему мнению, были менее достойны, но имели больший коммерческий успех. Причина, как я полагал, заключалась в том, что мои книги были слишком смещены от центра, левее центра, согнуты от центра, иронически смещены от центра. Я решил сделать две вещи: отойти от серии и стать более центристским. Менее юмористическим. Менее циничным. Менее вдумчивым. Менее умным. Так говорит мое эго, оправдывая неудачу самым жалким из всех оправданий: я был слишком хорош для них. В любом случае я решил написать книгу о месте, где сейчас живу, – полусельском округе с одним небольшим городом, где большинство составляют белые люди, прожившие в Америке несколько поколений. Чтобы приобщиться к местной культуре, по крайней мере, в ее криминальном аспекте, я предложил свои услуги местному еженедельнику, решив, что они возьмут к себе любого – за их-то зарплату. Я стал журналистом. Независимо от качества моей работы, местная криминальная индустрия приняла меня с распростертыми объятиями. Я имею в виду, прежде всего, правоохранительную часть бизнеса – более стабильную, дружелюбную и прибыльную. Я очень старался достаточно вникнуть, найти персонажей и докопаться до правильного зерна истории, чтобы пройти путь от трехстраничных клочков нехудожественной литературы до полноразмерного романа, с помощью которого я мог бы оплачивать ипотеку, медицинскую страховку и так далее. Все шло медленно. Очень медленно. Чем медленнее шли дела, тем больше я старался. И моя семья, как это бывает в семьях, когда 50 % ее членов младше четырех лет, казалось, тоже нуждалась в огромном количестве времени. Минуты стали дороже, чем я когда-либо себе представлял в своем в основном доселе богемном существовании. Так что, нет, я не очень-то хотел разговаривать с этим парнем. Но я впустил его. Он сел в уродливое зеленое мягкое кресло-качалку, которое жена купила мне за 5 долларов на той же гаражной распродаже, где нашла за 3 доллара оригинальный портрет маслом одного из недавних Пап. Первым делом я позвонил домой. Ответила жена. Я сказал: – Я просто хотел узнать, как дела у тебя и детей. Я не сказал, что звонил узнать, живы ли вы, чтобы убедиться, что этот гребаный незнакомец не сделал что-то ужасное ночью посреди темного леса. Очевидно, он этого не сделал. Все были в порядке. К тому времени он достал из сумки бутылку. Виски. Я не пью и не понимаю этого порыва. Пьянство – одна из самых трудных для меня тем в моем писательстве, тем более что большинство моих работ относится к довольно крепкому жанру. – У меня есть для вас история, – сказал он. У него даже были бумажные стаканчики с собой. Он предложил мне выпивку. Я отказался. – Мне нужно написать два рассказа для газеты, – сказал я. – И книга, которую я пытаюсь дописать. – Выслушайте меня. Это хорошая история, – сказал он. – Она короткая? – спросил я, пытаясь улыбнуться. Отнестись к этому проще. Он глотнул виски, а затем начал, как и положено подвыпившему рассказчику. – Я настоящий американский герой. Серьезно. Вот кто я такой. Во-первых, я, по сути, маленький человек. Я не имею в виду, что мне не хватает физического роста или я неполноценный. Просто я вроде как обычный парень… Это что-то из О’Нила или Сарояна. Настоящий рэп на барном стуле. Я никогда не мог долго находиться в баре, потому что не пью, и это всегда заставляло меня чувствовать, что я упускаю действительно легкий источник отличного материала. – Итак, вот он я, обычный парень. Не стремлюсь изменить мир. Не пытаюсь стать большой шишкой. Не плету никаких интриг. Я просто парень, у которого есть работа, и я стараюсь делать ее как можно лучше. Ну, а что это за работа – это, конечно, другое дело. Я – ищейка. Сыщик. Частный детектив. Работа мечты. Про нас пишут книги, снимают фильмы. В общем, хочу сказать, что я востребован. Понятно? И я выслушал. Чтобы не затягивать, скажу, что слушал в течение трех дней, пока Джо болтал без умолку. Отчасти, если говорить чистую правду, дело было в том, что он меня пугал. Физически он был очень внушительным. Есть такие парни, руку которых ты пожимаешь и вдруг понимаешь, что там – дерево. Помню, как работал осветителем на съемках «Лордов из Флэтбуша» и целый день поднимал, переносил и устанавливал такелаж. Так что я и сам был довольно сильным в то время. Но Сильвестр Сталлоне легко и непринужденно оттолкнул меня со своего пути, и мне стало ясно, что этот парень гораздо сильнее, чем обычный человек. Джо был таким же, но он не ходил в футболках без рукавов. По крайней мере, в то короткое время, когда я его знал. Так что я был слишком напуган этим мускулистым алкоголиком, который носил пистолеты – один в наплечной кобуре, другой в портфеле – и пил без остановки. Я боялся выгнать его. Это правда. Это он рассказал мне историю, которую вы читали до этого момента. Разумеется, он рассказал ее мне от первого лица. Со своей точки зрения. И я должен сказать, что он был очень дотошным, повествуя о своих догадках и предположениях. Он произвел на меня впечатление опытного наблюдателя. Кстати, он был гораздо дотошнее в вопросах оружия, снаряжения и боевых искусств, чем я действительно мог уследить или чем я интересовался. Он очень быстро это понял – пьяный или трезвый, он очень быстро все улавливал – и изменил свою манеру говорить об этих вещах. Он пробыл здесь так долго, что, конечно, познакомился с моей семьей. Тот, у кого есть маленькие дети, с большой вероятностью, как и я, будет судить о людях по тому, как они относятся к вашим детям, и по тому, что дети думают о них. Есть множество выдумок, где о характере человека судят по тому, как собака реагирует на него. Я не знаю, есть ли у собак чувство врожденной человеческой ценности, но моя дочь, которой на тот момент было три года, всегда обладала этой способностью. Это глубокое чувство, и я ему доверяю. Анна отнеслась к нему с одобрением. Мой сын, которому на тот момент было чуть больше года и который только начал говорить, больше ориентировался на вещи и меньше – на самого человека. Джо играл с ним с должной степенью терпения и привязанности, без каких-либо особых ноток в голосе или прикосновений, которые заставляют всех нас, травмированных новостями родителей, думать, что каждый седьмой взрослый – растлитель малолетних, и что каждый растлитель за свою жизнь растлевает не менее четырехсот детей. Кроме того, он смотрел на них с некой тоской. Он говорил: – У вас здесь все схвачено. Вам повезло, что вы можете смотреть, как растут ваши дети. С чем я, конечно, согласен. За исключением тех случаев, когда мне хочется разбогатеть и позволить себе няню. Он хотел, чтобы я записал то, что он говорит. Но я был к этому не готов, и кассета закончилась почти сразу. К тому времени магазины уже давно закрылись. Так что я делал заметки. Это была хорошая практика для меня, пока на следующий день мне не доставили новые кассеты. Потом была проблема с батарейками. Они сдохли. Мой магнитофон работает от АААА, а в городе их ни у кого не было. Я делал заметки. Я задавал вопросы. Один из первых вопросов, который я задал, был: почему я? Что он делал здесь, а не в Лос-Анджелесе? – Лучшим ответом будет продолжение моей истории, – сказал он. Глава шестидесятая Ким Ву отвозит Кима домой. Я заставляю Кравица позвонить Шихану. Кравиц отдает приказы. В «Юниверсал Секьюрити» нужно помнить, что мы работаем на клиентов и делаем только то, что они хотят. Мы едем в дом Мэгги, и я забираю ее. Я отдаю Дэвиду записку. Да, Мэгги в слезах. Вы, наверное, хотите знать, что заставило ее кричать. Жесткая проволока под ее ногтями. Кравиц был там или ехал туда, и я думаю, что он все еще хотел сохранить ее на каком-то уровне. Не оставить шрамов. Стив Уэстон. Мы едем за телом и везем его в Лос-Анджелес. Ради его семьи, пенсии и социального обеспечения важно, чтобы тело нашли. Деньги заставляют мир крутиться. Я не очень хорошо знаю полицию Лос-Анджелеса, но Дэрил Гейтс – это человек, с которым могут «поработать» другие сотрудники правоохранительных органов. Подумаешь, еще один мертвый черный мужчина в Лос-Анджелесе. Будь то банда, наезд, ограбление, что угодно – когда черные убивают черных, всем наплевать, а вот когда белые убивают черных, это большие проблемы. Мы с Мэгги идем на похороны. Я должен выполнить два обещания. Одно Стиву. Другое – его сыну. Я дойду до этого через минуту или две. Вы спросили меня, сделал ли я копию записки, прежде чем отдать ее Кравицу? Да. Сделал. Но у меня ее нет. Я звонил К. Г. Бункеру. Я знаю, что он ответит на мои звонки. Я знаю его. Я знаю, что ему нужен секрет. Он любит секреты, верит в них. У него есть две любимые военные истории: битва за Мидуэй[127][1942 г. Одно из немногих ключевых сражений, которое, бесспорно, произошло благодаря секретной информации. Япония к тому моменту одерживала победу за победой на суше и на море. Помимо нападения на Перл-Харбор, уничтожившего большую часть американского Тихоокеанского флота, они уничтожили британский и голландский флоты, завоевали Маньчжурию, большую часть Юго-Восточной Азии, Индонезию и Филиппины. Американские криптографы смогли расшифровать достаточное количество японских радиопереговоров, чтобы определить, что их следующей целью будет остров Мидуэй. Адмирал Нимиц был готов направить практически все оставшиеся у него корабли. Они устроили засаду на японский флот и одержали решительную победу – первое поражение японского флота в истории.] и наступление на Тет. Я знаю от Бэмби Энн, что у него нет записки и он хочет ее получить. Я думаю, он оценит, если получит ее от меня, раз не смог получить от Тейлора. Я предлагаю ему документ в обмен на мир. Я снова говорю ему: – К. Г., я храню секреты, я всегда хранил секреты. Так и было. До сих пор. Я все еще храню многие из них. Я не рассказываю вам многое из того, что мы делаем и что мы сделали. К. Г. пожимает мою правую руку и берет записку левой. – Хорошо, сынок, – говорит он. Так что же за первая картина, которую придумал Кравиц? «Американский ниндзя». Фильм, в котором должен был сниматься Сакуро Дзюдзо. Они собираются переписать фильм, и Мэгги хочет взять на себя роль Сакуро. Фильм планируется как первый в серии. На уровне Джеймса Бонда. Это большие авансы плюс валовые очки с хорошим определением[128][Основные участники съемок часто получают очки, то есть часть прибыли. Важнее, чем количество баллов, – их определение. Раньше только чистые баллы были действительно подозрительными, и по мере того, как все больше людей получали участие, чистая прибыль все чаще определялась как несуществующая, как показал судебный иск XXXXXXXXXXX против «Парамаунт». Эдди Мерфи называет их обезьяньими очками. Но и валовые очки не являются тем, чем их может счесть нормальный носитель английского языка. В Голливуде «валовый» означает только то, что определено как значение в контракте до той степени, в которой этот контракт соблюдается.]. Съемочный график – от десяти до двенадцати недель, Торонто, Япония, Мексика. Я думаю, это хорошая идея – уехать подальше. Дать людям немного забыться. Через две недели мы уезжаем. Я в первый раз вижу, как снимается большое кино. Это почти такое же безумие, как война. Я понимаю, как можно перейти от создания фильма к созданию войны. Может быть, Этуотер, Кравиц и Бигл это понимали. Просто одно – развлечение, а другое – реальность. Но когда вы находитесь внутри фильма, там все по-настоящему. У нас чуть не погибли несколько каскадеров. Я понимаю, что каждый год при съемках фильмов гибнут люди: каскадеры, вертолетчики, операторы на кранах. Мы с Мэгги абсолютно счастливы. Она рассказывает мне, как ей трудно забеременеть. Она шутит, что ей придется это сделать, чтобы заставить меня жениться на ней. Я говорю ей, что все равно женюсь на ней. Ради денег, конечно. – Только чтобы защитить мою честь, – говорит она. Она волнуется о том, что это будет единственная ее роль, но Кравиц присылает ей действительно хорошие сценарии для съемок и обещает поддержать ее. В любом случае съемки заканчиваются неделей на тихоокеанском побережье Мексики. Это не конец фильма. Это просто последнее, что мы снимаем. Тот, кто составлял расписание, – а все винят друг друга – немного сумасшедший: июль в Мексике жаркий. Но мы у воды и хорошо проводим время. Мы общаемся с Кэтрин Хелд, каскадерской дублершей Мэгги, и ее парнем, Томми Томмассино, рабочим-постановщиком. Они влюблены. Мы влюблены. Томми был во Вьетнаме. Я не знаю, что там такого, просто чувствую какое-то настоящее счастье. Мы решили, что как только они завершат съемки, мы все уедем. Исчезнем на неделю или две. Будем ходить на вечеринки. Плавать. Притворяться, что мы не в кинобизнесе. Мы должны были закончить съемки в первый, может быть, во второй день августа. Но получается так, что последним мы снимаем этот ночной эпизод, который в начале недели отменили из-за дождя. Я видел пару человек, которые выглядели странновато. Но я не настолько хорошо знаю Мексику, чтобы понимать, кто здесь свой, кто чужой. И конечно, Мексика – это не одно место. В разных частях страны люди разные. Мы находимся в маленьком городке под названием Пуэрто-Анхель, примерно в 500 км вниз по побережью от Акапулько. Там есть один большой отель. Мы заняли его. Последние съемки заканчиваются за тридцать-тридцать пять минут до восхода солнца. Съемочная группа достает ящики пива и бутылки текилы, большие толстые косяки, «Золото Акапулько», экстази и все, что только можно придумать. Мы разжигаем костры на пляже. Мэгги кайфует. Не просто кайфует, а летает. И это прекрасно. Она хорошо потрудилась. Хотя в ее роли мало слов. Роджеру Муру приходилось говорить только: «Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд». У Мэгги две реплики: «Да, существуют американские ниндзя» и «Самка смертоноснее самца». Ну и ладно, мы не собираемся уезжать прямо в эту секунду, мы уедем во второй половине дня. Я трезвый. Как будто за рулем. Как будто я все еще на службе. Я не знаю почему. Просто я такой. Мир посылает мне сигналы. Я обещал рассказать об одном случае, когда мы с Мэгги занимались любовью. Только об одном. Потому что это было… кинематографично. На случай, если кому-то придет в голову снять фильм об этом – не большой фильм о войне – а мою историю и историю Мэгги. Я не знаю, сработает ли это. Поймут ли люди. Поймете ли вы. Но я расскажу вам. Мы уходим с вечеринки и возвращаемся в комнату. Мэгги заставляет меня раздеться. Она идет в ванную, а выходит оттуда в одних ковбойских сапогах и ковбойской шляпе, неся коробку. – Тебе подарок, – говорит она. Я беру и открываю коробку. Внутри лежат два оригинальных кольта «Миротворца» и кобура, которой, похоже, больше 100 лет. Промасленная кожа, которую кто-то бережно хранил все это время. – Они прекрасны. – Они заряжены, – говорит она. Она заставляет меня надеть кобуру. Затем я ложусь на кровать. Я в Мексике, на мне ничего, кроме пары шестизарядных пистолетов примерно 1860 года. Магдалена Лазло голая, не считая головы и ног, влюблена в меня и скачет на мне во весь опор, с портативного CD играет музыка кантри. Я любуюсь ей. Остается только подбадривать ее и чувствовать, как внутри нарастает кульминация. Дверь открывается. Как будто я этого и ждал. Мой 9-миллиметровый лежит под подушкой, у меня под головой. Все в порядке. В моей руке «Миротворец», длинный и тяжелый. Я взвожу курок, как будто это то, что я делаю каждый день. Входит Бо Перкинс. Я сажусь. Прижимаю Мэгги к себе. По стволу «Миротворца» идет прямая линия к тому месту в центре лба Бо, которое некоторые люди считают третьим глазом. Я стреляю. Пуля летит туда, куда я направил ее, словно ее туда притягивает. Как будто она движется по проводу. Громко. Взрыв эхом отдается в комнате. Сегодня четверг, утро второго августа. Тогда я еще не знаю, что это значит. Позже, в тот же день, я слышу новости. Саддам Хусейн вторгся в Кувейт. Джордж Буш находится в Аспене вместе с Мэгги Тэтчер. Во второй половине дня или вечером – не знаю, когда именно, – он делает заявление. «Мы не исключаем никаких вариантов». Все сходится. Все началось. Кравиц решил, что ему нельзя оставлять нас в живых. Риск слишком велик. Лица, которые я видел, были парнями из сальвадорского «Эскадрона смерти». Раньше они тесно сотрудничали с Бо и Чезом. Это не те парни, которых я знаю, но похожие. Я не знаю, почему Бо не подождал. Он должен был подождать. Он должен был знать, что не сможет взять меня одного. И не важно, чем я был занят. Хотите знать все мысли, стратегические соображения, как это было и все такое? Или хотите знать, что произошло? Вот суть. Глава шестьдесят первая К тому времени наступил ранний вечер третьего дня. Мне хотелось покончить с этой историей. Я сказал: – У меня есть несколько вопросов. Но они подождут. Вначале расскажите до конца. – Томми и Кэтрин едут с нами. Мы в беде, они хотят помочь. Я пытаюсь сказать им, чтобы они держались подальше. Я дважды говорю им об этом. Этого достаточно, чтобы предупредить. Затем я принимаю их помощь. Через пятнадцать-двадцать минут после прихода Бо мы уходим. Направляемся вглубь страны. Мы добираемся до побережья залива, до Веракруса. Заселяемся в дешевый отель. В Мексике много дешевых отелей. Я говорю по-испански, поэтому спускаюсь к причалу. Мне кажется, что нам пригодится лодка. Кэтрин идет за едой. Она тоже неплохо говорит по-испански, и ее не так легко узнать, как Мэгги. Но я ошибся. Не в этом. А вообще во всем, что касается этой гребаной ситуации.