– Фенька, к тебе мужик. Распахнув дверь, я увидела Вадима. – Привет, – говорю я, Мин херц пританцовывает рядом. – Гость к тебе, Фенечка, – радуется он. Вадим молча выдает ему две банкноты, и Петр Алексеевич, радостно взвизгнув «я мигом», исчезает. – Садись, – говорю я. Вадим устраивается в старом кресле, с сомнением его оглядев и не догадываясь, что это практически антиквариат. Уныло осматривает мою комнату. А я-то ею гордилась, к тому же сегодня еще и полы помыла. Однако, взглянув на нее глазами Вадима, я вынуждена признать некоторую ее убогость. В общем, мой коммунальный рай произвел на гостя тягостное впечатление. – Значит, здесь ты и живешь? – спрашивает он. – Ага. Хорошо у меня, правда? – Да, – как-то без энтузиазма говорит он. – Уютно. А это твой сосед? – Точно. Милый, да? Вадим смотрит на меня не меньше минуты. – Фенечка, тебе в самом деле это нравится? – Ну, ты же не знаешь, где я раньше жила. – Извини, – говорит он. – Как-то мы не так встретились. Взгляд его натыкается на три фотографии, вывешенные на стене. Это мои мужья, этапы большого пути, так сказать. Я ожидаю вопроса, но вовсе не того, что последовал. – Как доехала? – говорит Вадим. – Чемодан не потеряла? – Нет, все нормально. Даже странно. Должно быть, встреча с тобой так подействовала, внесла в мою жизнь необходимое равновесие. – А я скучал, думал о тебе. Я пытаюсь вспомнить, думала ли я о Вадиме, выходит, что нет. Однако иногда и соврать не грех, потому я говорю: – Я тоже скучала. – Может, поцелуешь меня по случаю встречи? – улыбается он. – Это моя мечта, – смеюсь я. Лед сломан. С полчаса мы мило болтали, пока Вадим не поинтересовался: – Как у тебя с аппетитом? – Как у шотландского горца. – Тогда одевайся, поедем ужинать. Я прикидываю, выставить мне Вадима из комнаты или нет, но тут вернувшийся Петр Алексеевич затянул «А за окном пушистая белая акация…», и я решаю, что им с Вадимом лучше не встречаться. В общем-то, особой стеснительностью я не страдаю и, продолжая болтать, готовлюсь к торжественному ужину. Ужин проходит прекрасно, при свечах и с неизменным «Мерседесом» у крыльца. Однако мы не засиживаемся, и вскоре машина тормозит у моего подъезда. Мне ничего не остается, как пригласить Вадима на чашку кофе. Он прихватывает с собой пакет с полным джентльменским набором и отпускает машину. Я задаюсь вопросом: нравится мне это или нет? Так и не решив, сервирую стол. Вместо люстры включаю настольную лампу с амурами, в общем, создаю интимную обстановку. Некоторое время мы в нерешительности сидим за столом и пьем шампанское, оба ощущаем неловкость и волнение, даже мой язык становится вялым, а мыслей просто нет совсем. В конце концов Вадим, собравшись с духом, выдает фразу типа «я скучал» и берет меня за руку. Только я собираюсь припасть к его груди, как в дверь настойчиво звонят. – А нас нет, – почему-то шепотом говорю я. Мы настороженно прислушиваемся, звонок дребезжит не переставая. Чутко спящий Петр Алексеевич идет открывать, и через двадцать секунд я слышу раскаты Лешкиного голоса: – Здорово, старец, Фенька дома? – Дома, Леша. Вернулась. – Пойдем к Феньке, Петр Лексеич. – Леша, она ругаться будет. Гость у нее. – А я что, муж? Я тоже гость. Дверь в комнату распахивается, и появляется Лешка в голубой летной рубашке и зеленых слаксах, Петр Алексеевич пугливо выглядывает из-за его могучего плеча. – Фенька! – радостно орет муж-летчик. – Приехала, радость моя, а я скучал. А чего вы в темноте сидите? Никто, кроме него, такой вопрос задать не способен. Он включает верхний свет, бухает на стол шампанское и литровку водки и с братской улыбкой и протянутой рукой кидается к Вадиму. – Здорово. Алексей, Фенькин муж, само собой бывший. Вадим вяло называет свое имя, шаря взглядом по фотографиям на стене. – Ну, что, ребята, – орет Лешка, – выпьем, что ли? Старец, хлеб есть? – У Дуськи есть, – радостно отзывается Мин херц. – Я мигом. Через три минуты он возвращается с хлебом и Дуськой, которая с порога заявляет: – Опять ты Петьку спаиваешь? – но при виде Вадима меняется в лице и устраивает зад на кушетке. Петр Алексеевич наливает по стакану водки мужикам и шампанское дамам. Лицо Вадима все это время хранит полупрезрительное выражение, однако свой стакан он хватил, не моргнув и не поморщившись. Леха, усмотрев в нем родственную душу, полез целоваться. – Вадим, я вижу, мужик ты хороший, наш человек. А я Фенькин муж, бывший, бросила она меня, и правильно сделала, потому что я – горький пьяница. Глаза у него затуманились слезой. Заплакать ему ничего не стоит, и я срочно вмешалась: – Леш, ты бы спел. – Спеть? Запросто. Вот выпьем еще по маленькой, и спою. Старец, подпевать будешь? – Буду, Леша, буду. Люблю я тебя, как родного сына, – тоже со слезой сказал Мин херц. – Озоровать начнешь – в милицию сдам, – встряла Дуська. – Фенька, ты где так загорела? – вскинулся летчик. – На юге, Леша. – Так ты на юг ездила? Как там оно? – Оно там неплохо. Ты мне как раз туда перевод посылал. – Я? – удивляется он. – Не помню. А это точно я был? – Ты, больше некому. – Ну, ладно. А я все думаю, куда Фенька делась? Что, споем, старец? Леха берется за гитару и затягивает «До свиданья, друг мой, до свиданья», Мин херц с готовностью подтягивает, вслед за ним вступаем Дуська и я, Лешкин репертуар хорошо известен всему дому. Вадим не поет и смотрит как-то отрешенно. В момент, когда голоса наши слились в заключительном аккорде, дверь открывается и входит Олег Викторович: ранняя седина, настороженный взгляд и костюм в полоску. – У вас входная дверь не заперта. Здравствуйте. Взгляд Вадима возвращается к фотографиям на стене. Олег Викторович приближается к мужикам с протянутой рукой, а ко мне с братским поцелуем. – Леха, ты когда угомонишься? – обращается он к летчику. – Да ладно. Выпьешь с нами? Есть повод, Фенька вернулась. Красавица моя… – Наливай, – кивает Олег и устраивается за столом. – Чего у тебя случилось? – поворачивается он ко мне. – Обокрали меня на юге, оставили без средств к существованию. Леха заинтересованно вопрошает: – Что, все сперли? – Вчистую, – гордо отвечаю я. – И как же ты? – Да вот Вадим, спаситель мой, подобрал, накормил, обогрел. Леха опять полез к Вадиму: