— Конечно нет. Он вопросительно посмотрел на меня, зажигая сигарету: — Если позволите спросить, что вы делаете в Субиру? Не похоже, что отдыхаете. — Нет, я тоже здесь работаю. Я гувернантка. — А, конечно. Вы, должно быть, та самая английская девушка из Вальми. — Да. Вам обо мне известно? — Здесь всем все известно. К тому же по здешним меркам мы близкие соседи. Я работаю в соседнем имении, на лесопосадках к западу от Мерлона. — О, — сказала я с интересом.— Дьедонне? — Именно. Замок — вообще-то это просто большой деревенский дом размером примерно с четверть дома Вальми — находится в долине, за Субиру. Владелец почти не бывает здесь. Его имя Сен-Вир. Кажется, большую часть времени он проводит в Париже или в имении возле Бордо. Так же как и ваш хозяин, он получает большие доходы от виноградников и продажи древесины. — Вальми? Доходы от виноградников? — Да. Они владеют целыми областями в Провансе. — А, конечно, — вспомнила я. — Бельвинь. Но это собственное владение мсье де Вальми, а само Вальми ему не принадлежит. Но даже он не потратит свои доходы от тамошних виноградников на Вальми. — Даже он? — Я считаю, что он прекрасный хозяин. Голос мой звучал так, будто я защищала Леона де Вальми от необоснованных обвинений. — О да, непревзойденный. Здесь о нем очень высокого мнения, уверяю вас. Ходили разговоры, что большая часть доходов от его собственного имения в Провансе идет сюда, по крайней мере так было несколько лет назад; во всяком случае, деньги тогда водились у него немалые. — И сейчас хватает, — заметила я, — или, может быть, просто у меня сложилось такое впечатление. — Да, кажется, его дела снова поправляются. Два хороших урожая винограда — и можно чинить крышу. — Он засмеялся. — Интересно, почему в богом забытых местах вроде этого люди так интересуются чужими делами? — Он посмотрел на меня. — Гувернантка. Адская работа, верно? — Да, так бывает в романах, а иногда и в реальной жизни. Но мне нравится. У меня послушный ученик — Филипп, и я полюбила эти места. — Вы не чувствуете себя одинокой — я хочу сказать, так далеко от дома и родины? Я засмеялась: — Если бы вы только знали! Моим домом на родине был сиротский приют. Семь лет! Пусть я здесь гувернантка, все равно Вальми для меня — чудесное приключение. — Да, я думаю. Вы любите приключения? — Конечно! Кто же их не любит? — Ну, во-первых, я, — решительно сказал мистер Блейк. — Неужели? А я-то думала, что все мужчины жаждут пробивать себе путь с помощью мачете среди болотистых зарослей и преодолевать речные стремнины. Знаете — крепкие волосатые колени, костры на привале и широкий-широкий мир. — С этим было покончено в раннем детстве. И вообще-то, что такое мачете? — ухмыльнулся он. — Бог его знает. У путешественников всегда есть мачете. Но если серьезно... — А если серьезно, — сказал он, — не знаю. Мне бы хотелось посмотреть мир, я люблю путешествия, перемену обстановки, мне нравится видеть что-то новое, но все же... хорошо иметь где-то корни, родных, семью... — Он остановился и немного покраснел. — Простите. Это было бестактно. — Ничего. Я понимаю, что вы имеете в виду. Каждому нужен какой-нибудь дом. Чтобы уходить из него и снова возвращаться. И мне кажется, чем старше становишься, тем труднее уходить и приятнее возвращаться. Он опять застенчиво улыбнулся: — Да, вы правы. Но вы меня не слушайте, мисс Мартин. Я — лежачий камень. А вы отправляйтесь ловить ваших тигров. Во всяком случае, до сих пор охота была успешной. Вы уже обнаружили одного, верно? — Вы имеете в виду мсье де Вальми? Он поднял брови: — Как вы быстро угадали! Значит, он тигр? — Вы думали именно о нем. Почему? — Потому только, что у него репутация жестокого и непредсказуемого человека. Как вы с ним уживаетесь? Какой он? — Я... Он очень вежлив и любезен, можно даже сказать, что в нем есть определенный шарм. Да, конечно, есть. Он и мадам очень хотят, чтобы я чувствовала себя в замке как дома. Я не очень-то часто вижу их, но, когда с ними встречаюсь, они ко мне очень добры... Я отвернулась от него и посмотрела на противоположную сторону площади. Две женщины вышли из булочной, остановились, глядя на нас с любопытством, и двинулись по улице, стуча подошвами сабо по каменной мостовой. Кто-то визгливо крикнул, и дети разбежались, переговариваясь и щебеча, словно воробьи. Двое пробежали мимо нас, топоча босыми ногами по теплым камням. Часы на церковной башне пробили один раз. Прошло всего полчаса. — А почему вы приехали сюда? Расскажите мне о вашей работе, — спросила я. — Особенно рассказывать нечего. Он чертил ручкой ложки по скатерти. И действительно, как я убедилась из его рассказа, жизнь у него до сих пор текла ровно. Уютный и достаточно зажиточный загородный дом; небольшая частная школа; два года в армии (тогда не приходилось делать ничего заслуживающего упоминания, кроме маневров на равнинах Солсбери); потом университет — четыре года тяжкого труда, с каникулами (большей частью в качестве водителя автобуса) в Скандинавии и Германии; сдача экзаменов на отлично и решение посвятить еще два года изучению болезней хвойных деревьев, о которых он рассказывал мне очень подробно и с энтузиазмом... Я убедилась в том, что жизнь в хвойном лесу (в постоянной борьбе с угрозой гнилостной болезни, трещин коры при засухе, рака древесины, хвойного жучка и вещей, носящих такие названия, как «фомопсис», «мегатизм» и даже «ипс») отнюдь не лишена приключений и может быть в высшей степени захватывающей. Я подозревала, что мистер Блейк серьезно увлечен сосновым долгоносиком... наблюдается великолепный случай заражения этим вредителем (заметьте — вида «хилобиус», а не «писсодес») на посадках к западу от Мерлона... Но тут он опомнился и немного покраснел, глядя на меня с улыбкой. — Во всяком случае, — продолжал он, — вот почему я здесь. Я собираю отличный материал благодаря мсье Сен-Виру — это удивительно порядочный человек для француза. — Потом он добавил, считая, очевидно, что наличие такого феномена, как порядочный француз, заслуживает объяснения: — Мой отец познакомился с ним во время войны. Он дал мне место и даже платит за работу, которая так или иначе входит в программу моих научных исследований. Кроме материала, я приобретаю опыт, и мне нравится работать в этой стране. Здесь нет особенных богатств, но эти люди, по крайней мере Сен-Вир и де Вальми, заботятся о своих землях. Но мне еще многому надо научиться, в том числе языку, — со вздохом сказал Блейк. — Он мне никак не дается. Наверное, у меня нет способностей. Но может быть, если я буду жить здесь, это хоть как-то поможет. — Вряд ли, — возразила я, — если вы будете жить один, окруженный пилюлями и термометрами. — О, я же не все время в горах. Я работаю большей частью в хижине: она находится недалеко от зараженных посадок, и потом, тишина; там я держу все, что нужно для работы, и сплю, когда у меня нет денег. — Он улыбнулся. — Конечно, это бывает довольно часто. Но иногда я спускаюсь в «Кок Арди». Шумное место, но хозяин знает английский, и готовят прилично... А, вот это ваш мальчик? С того места, где мы сидели, была видна высокая стена, окружавшая сад при доме священника. Калитка открылась, и появился Филипп, за которым возвышалась объемистая фигура экономки кюре. — Да, это Филипп, — сказала я. — Мне нужно идти. Я встала. Филипп, увидев меня, обернулся и что-то сказал экономке, потом побежал к нам через площадь. — Хорошо, что вы меня подождали. Я сказал мадам Роше, что вы, наверное, пошли погулять. А вы здесь! — Да, я здесь. Ты что-то очень рано закончил, Филипп. Наверное, ты наскучил господину кюре. — Я не знаю, что значит «наскучил». — Он, наверное, устал от тебя. — Нет, — торжественно ответил мальчик. — Но он не очень хорошо себя чувствует. Он устал, но не наскучил от меня... не устал от меня. Мадам Роше говорит, что мне лучше уйти. — Очень жаль, что господин кюре нездоров, — сказала я. — Филипп, это мсье Блейк, который работает у господина Сен-Вира. Мсье Блейк, это граф де Вальми. Они обменялись рукопожатиями. Филипп, как всегда, сделал это с серьезным видом, который придавал ему особую привлекательность. — Какая у вас работа, мсье? — Я лесник. — Лес... о да, понимаю. В Вальми тоже есть лесники. — Знаю, я встречался с ними — Пьер Детрюш, Жан Луи Мишо и Арман Лесток, который живет рядом с «Кок Арди». — Ну, — задумчиво сказал Филипп, — я пока еще их не знаю. Я ведь здесь не очень давно, vous comprenez.[5] — Конечно, не знаете. Я... э... думаю, что этим ведает ваш дядя. — Да, — вежливо ответил Филипп. — Он мой опекун. Во взгляде, который мальчик бросил на меня, мелькнула гордость за маленькую победу — ведь он сразу запомнил трудное английское слово, но голос его прозвучал с какой-то чопорной надменностью, которая заставила удивленно поднять брови Блейка, не умевшего скрывать свои чувства. — Я думаю, нам пора идти, — быстро сказала я. — Мистер Блейк, большое спасибо за кофе. Страшно довольна, что мы с вами познакомились, — и протянула ему руку. Задержав ее в своей ладони, он быстро сказал: — Только не исчезайте надолго. Когда мы снова встретимся? — Я ведь не свободный художник, мистер Блейк. Иногда выдается свободное утро, но тогда я обычно остаюсь дома. — А вечерами вы работаете?