— Вообще-то да. Я не занята разве что в пятницу, иногда в воскресенье. — Да, так не годится. — Блейк был явно разочарован. — В конце недели я договорился встретиться о друзьями. Может быть, после?.. Филипп легонько потянул меня за руку. — Мне действительно надо идти, — сказала я. — Пока оставим это, ладно? Конечно, мы встретимся когда-нибудь — ведь долина не такая уж большая. Еще раз спасибо... Когда мы с Филиппом шли по мосту через Мерлон, я оглянулась. Блейк хлопотливо трудился над тем, чтобы собрать свои свертки и пакеты с бинтами, липким и бактерицидным пластырем и прочими незаменимыми средствами, призванными облегчить ему жизнь на высоте четырех тысяч футов. Надеюсь, он не забудет купить коньяк. ГЛАВА 6 Что-нибудь из этого выйдет. Надеюсь, не человеческие нечистоты. Диккенс. Барнаби Радж.[6] В этот вечер наше спокойное, размеренное существование было нарушено. В детской уже закончилось традиционное чаепитие. Ранние апрельские сумерки заглядывали в закрытые занавесями окна, в стеклах которых весело отражался свет электрических ламп и огонь камина. Филипп лежал на ковре перед камином и рассеянно играл со своими солдатиками, а я, как обычно, сидела рядом и читала ему вслух. Вдруг мы услышали звук мотора. Какая-то машина преодолевала один за другим зигзаги дороги, ведущей к замку. Стояла теплая погода, и одно из окон, выходящих на балкон, было открыто. Поднимающаяся машина взревела, затихла и снова набрала скорость, поднявшись на новый уровень высоты. Я замолчала и посмотрела в окно. Филипп поднял голову: — Une auto! Quelqu'un vient![7] — Пожалуйста, по-английски, — машинально поправила я его. — Филипп, что ты делаешь? Мальчик не обратил на меня никакого внимания. Он вскочил с ковра, его игрушки полетели во все стороны. Вылетев из балконной двери, словно ракета, он побежал по балкону. Я бросила книгу и поспешила за ним. Мальчик добежал до конца балкона, под которым лежала мощенная гравием подъездная дорожка, и свесился наружу, жадно вглядываясь в даль. Я с трудом поборола желание схватить его сзади за штаны и сказала так мягко, как только могла: — Ты упадешь, если будешь свешиваться... Посмотри, перила расшатаны, балюстрада покачнулась, я сама видела. Наверное, именно об этой части балкона говорили, что ее нужно починить, Филипп... Казалось, мальчик ничего не слышит. Он еще стоял, навалившись всем телом на каменную балюстраду. Я была уверена, что она действительно пошатнулась, и твердо сказала: — А теперь, Филипп, вернись и веди себя разумно. И вообще, почему ты так волнуешься? Машина преодолела последний подъем и, завизжав тормозами по гравию, сделала широкий полукруг. Свет фар пробежал по кустам роз в саду, блестящим остриям железной ограды под балконом, кадкам с ухоженными цветами на террасе и остановился возле ворот, ведущих во двор. Затем фары потухли. Хлопнула дверца машины. Я услышала приятный бас. Ему ответил другой голос, очевидно шофера. Потом машина медленно двинулась во двор, мужская фигура пересекла дорожку и поднялась по лестнице, ведущей в замок Вальми. Интересно, как выглядит человек, голос которого я слышала? Я несколько минут постояла на балконе, ожидая, пока откроют дверь и на гостя упадет свет из холла. Но тут Филипп, оторвавшись от перил, проскользнул за моей спиной в комнату. Я повернулась — в его немного сгорбленной спине и опущенных плечах чувствовалось такое горькое разочарование, что я, безмолвно последовав за ним, снова опустилась на стул у камина и взяла в руки книгу. Но Филипп не стал больше играть. Он неподвижно стоял на ковре, глядя в огонь. Кажется, он совершенно забыл о моем присутствии. Просмотрев несколько страниц, я спросила небрежным тоном: — Кто это был, не знаешь? Он пожал плечами: — Кажется, мсье Флоримон. — Мсье Флоримон? Знаменитый модельер? — Да. Он часто приходил к нам, когда мы жили в Париже. Он друг тети Элоизы. Его знают и в Англии? — Конечно. Даже в приюте Констанс Батчер слышали о великом Флоримоне, чья модель «Аладдин» произвела несколько лет назад фурор в Париже и Нью-Йорке. Говорят, что, увидев ее, Диор что-то пробормотал сквозь зубы и порвал несколько своих рисунков. Полная почтения к этому знаменитому имени, я спросила: — Он останется здесь надолго? — Не знаю. Голос мальчика выражал полнейшее равнодушие. У него был такой расстроенный и разочарованный вид, что я спросила: — Ты ждал кого-нибудь другого, Филипп? Быстро взглянув на меня, он опустил длинные ресницы и ничего не ответил. Несколько минут я молчала. Но Филипп был на моем попечении, к тому же это просто маленький одинокий ребенок. К кому он мог так броситься сломя голову? — Может быть, ты ждал своего кузена Рауля? Молчание. — Кто-то должен к нам приехать? Он отрицательно покачал головой. — Ты не любишь мсье Флоримона? — сделала я еще одну попытку. — О нет. Я очень его люблю. — Тогда почему... — начала я, но что-то, промелькнувшее в его лице, заставило меня замолчать и мягко сказать: — Нам пора спуститься в салон, малыш. Мне ничего не сказали, поэтому, думаю, мы должны идти, несмотря на гостей. Беги помой руки, пока я буду причесываться. Не взглянув в мою сторону, он молча повиновался. Я медленно подошла к балкону и закрыла дверь. В камине маленького салона горел яркий огонь: перед ним на розовом атласном диване расположились мадам де Вальми и Флоримон. Они оживленно беседовали. Я с интересом посмотрела на гостя. Не знаю, каким я ожидала увидеть одного из пяти крупнейших законодателей моды, но великий Флоримон разрушил все мои представления. Это был крупный, облысевший, небрежно одетый мужчина. Когда он молчал, лицо у него принимало выражение тихой меланхолии, что делало его похожим на романтического Белого Рыцаря. Но невозможно было усомниться в том, что мсье Флоримон весьма успешно занимается прозаическими, земными делами. Взгляд голубых глаз был добродушным, но хитрым; казалось, он не пропустит никакой мелочи. Он обращался со своим великолепно скроенным и сшитым костюмом так же бережно, как со старой купальной простыней. Карманы уютно оттопыривались во всех возможных местах, отвороты были густо засыпаны пеплом. В одной руке он держал какую-то книгу или журнал, другой оживленно жестикулировал, рассказывая что-то мадам де Вальми. Она смеялась. Я не видела ее такой счастливой и оживленной ни разу с тех пор, как приехала в Вальми. Только теперь я поняла, как красива она была, прежде чем время и пережитая трагедия сделали ее прекрасное лицо сухим и безжизненным. Едва я успела это подумать, как мадам де Вальми обернулась, увидела нас с Филиппом, стоящих у двери салона, — и оживление тотчас же испарилось. Было как-то унизительно наблюдать, как ее лицо приняло скучающее и брезгливое выражение. Мне захотелось дать ей пощечину, но потом я осознала, что Филипп, очевидно, ничего не заметил. Торжественно, с утонченной вежливостью, мальчик подошел к Флоримону, который вскочил на ноги, громкими возгласами выражая удовольствие, — уже этого было достаточно, чтобы вызвать раздражение Элоизы. — Филипп! Рад тебя видеть! Как дела? — Прекрасно, благодарю вас, мсье. — Гм, да. — Он нежно похлопал мальчика по щеке. — Еще немного румянца вот сюда, и все будет в порядке. Деревенский воздух — не шутка, особенно воздух Вальми. Видно, он пошел тебе на пользу. Здесь гораздо лучше, верно? Он не сказал «лучше, чем в Париже», но это подразумевалось само собой — Филипп ничего не ответил. «Недопустимо совершать такие ошибки, говоря с ним», — подумала я. Видно было, что Флоримон это понял, но ограничился тем, что добавил доверительным тоном: — Знаешь, я не удивляюсь, что тебе хорошо живется в Вальми! Если тебе составляет компанию такая красивая молодая дама, ты должен просто цвести! Безразлично-вежливая улыбка Филиппа показала, что любезный комплимент Флоримона был оставлен без внимания. Поскольку они говорили по-французски, я тоже не должна была его заметить. Я сидела с безучастным видом, избегая встречаться взглядом с Флоримоном. — Не расточайте напрасно любезности, Карло. Французский язык мадемуазель Мартин с каждой минутой становится все лучше, как мне сообщили, но я не думаю, что она уже достигла такой стадии, что может понять столь тонкий комплимент, — откликнулась со своего дивана Элоиза де Вальми, потом она добавила по-английски: — Мисс Мартин, разрешите мне представить вам мсье Флоримона. Не сомневаюсь, что вы о нем слышали. Я чопорно встала, и мы обменялись рукопожатиями. — Даже в английском приюте мы все слышали о мсье Флоримоне. Ваша слава дошла до нас, может быть, на шесть лет позже, но все же дошла. — Я улыбнулась, вспомнив купленную мной дешевую выкройку по рисунку Флоримона. — Хотите — верьте, хотите — нет. Он не стал притворяться, что не понял меня, прекрасно зная об этих выкройках. Взмахнув рукой, в которой держал книгу — теперь я видела: это была «Повесть о блистательном принце Гэндзи», — он сказал: — Вы, мадемуазель, украсите собой любой наряд. — Даже такой? — засмеялась я. — Даже такой, — безмятежно ответил он. Его голубые глаза искрились. — Этот комплимент прямо убивает меня, мсье. Мадам де Вальми, которую, казалось, занимал этот разговор, произнесла гораздо более дружеским тоном — я раньше никогда не слышала от нее такого: — Мсье Флоримон всегда расстраивается, что одеваться у него могут себе позволить только древние старухи, а молодые и красивые покупают платья «прет-а-порте»... есть такое выражение — я забываю английский во время волнующих бесед с вами, Карло, — как называется готовое платье? — Прямо с вешалки? — подсказала я. — Да, правильно, вы покупаете готовое платье прямо с вешалки и все же выглядите лучше нас.