Когда он встретился с ней взглядом, в нем не было той боли, которую она ожидала. Там была обреченность. Словно она озвучила приговор, с которым он давно смирился. Это был не Жнец Весрии. Ему было девятнадцать, и он был смертельно болен. И так… печален. Что она наделала? Она не верила и в половину своих слов. – Я чудовище. Я заслужил твою ненависть. – Хэл был тих и холоден, как зимняя ночь. – То, что я сделал, непростительно. Я приму наказание за все и однажды с радостью подчинюсь тому, что ваша королева сочтет нужным. Но не раньше, чем я найду их. Он отпустил ее руку, и, поскольку ничто больше ее не держало, она задрожала. О чем он говорил? Что он хотел предстать перед судом за военные преступления? Что он хотел положить конец войне между их странами? Что все его чтение, каждое уклонение от обсуждения того, кем он был на поле боя, противоречило чувству вины? Это шло вразрез со всем, во что она верила. Всю жизнь Хэл был врагом, который хотел уничтожить все, что она любила. Впервые она подумала, что он, возможно, не хочет быть ценным оружием Весрии. Но разве он не сказал ей правду в утренней комнате? Он действительно чувствовал. Он действительно сожалел. – Какое отношение ко всему этому имеет Лоури? – прошептала Рен. – Я ничего не говорил об Алистере Лоури. – Горечь – может, даже ненависть – сквозила в его голосе, когда он произнес имя лорда. – Да. Думаю, не говорил. – Но каким-то образом он должен быть замешан в этом, раз Хэл здесь. Рен скрестила руки на груди, изучая усталость, проступающую на его лице. – Я сожалею, что был неискренен с тобой. Самая простая истина, которую я могу предложить, заключается в том, что я боюсь. Ты нужна мне, но я не могу позволить себе зависеть от тебя. – Я бы тоже не стала зависеть от себя, – сказала она. До этого момента все, что она делала, было ложью. Все, что она сделала, – это предала доверие друзей и обидела их. – Но я даю тебе слово. Я сделаю все возможное, чтобы создать противоядие. Хэл решительно уставился в запотевшее окно. – Соболезную по поводу твоего друга. Рен шумно втянула воздух. Как он мог проявить к ней сострадание после всего, что она сказала ему сегодня вечером? – Мне жаль. Я… не знаю, что на меня нашло. Хэл взглянул в ее сторону, но ничего не сказал. Прощение, полагала она, нужно заслужить. Когда Рен уходила от него, она снова и снова прокручивала в голове его слова. «Не раньше, чем я найду их». Действительно ли они настолько уж разные? Две недели назад Рен думала, что знала себя. Медик Королевской Гвардии. Да, безрассудная, но добрая в глубине души. Но с тяжестью жизни Хэла на плечах и войной в ее руках она больше не была так уверена. Все было не так просто, как она хотела. 16 Где-то на тридцать третьем часу бодрствования в мир пришло резкое облегчение: необыкновенная, головокружительная ясность. Если у Рен был хоть один шанс излечить его, она не будет тратить время на сон, пока не появится надежной зацепки для создания противоядия. Как ученица Элоизы, она предпочитала тихий покой полуночи. Измотанная после долгого рабочего дня, забираясь в постель, она часто испытывала эйфорию. Словно она была единственным человеком, оставшимся в мире, чтобы наблюдать, как рассвет разливается над серыми милями покрытых инеем полей. Однако сегодняшнее одиночество заставило ее чувствовать себя маленькой и расстроенной. Окна дребезжали от ветра, и из-за толстого льда, затвердевшего на стекле, ей совершенно не было видно улицу. Теперь она существовала только в колеблющихся пределах света лампы. Крыса в золотой клетке. Расколотый белый лунный свет проникал сквозь сетку трещин во льду и освещал ее импровизированное рабочее место. Смятая бумага валялась на полу. Пролитые настойки испачкали книги и тыльные стороны ладоней. Повсюду лежали грязные пипетки и палочки для перемешивания, переполненные мензурки и травы, покрывающие каждую поверхность, как снегопад. Все болело. Все. Но она не могла позволить себе отдохнуть. На разработку противоядия для Хэла осталось пять дней, а все, что она видела в собственном беспорядочном почерке, было: «Ошибка» «Ошибка» «Ошибка» в аккуратной колонке внизу страницы. Ни один из ее экспериментов не сработал. Ее гнев иссяк через несколько часов. Осталось только отчаяние. Она хотела вернуться домой, уехать подальше от Хэла, собственной вины и страха. Домой, где ее ждало все, что она любила. Уна, ее квартира, загрязненная река Мури и… Текст книги исказился и замерцал, Рен зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы. Прямо сейчас самоуничижение не помогло бы, как бы сильно ей ни хотелось пожалеть себя. Ей нужно было подготовить следующую партию антидота. Она открыла карманные часы и включила таймер. Через пять минут она сможет вновь начать тесты. И, скорее всего, ее будет ждать следующий ряд ошибок в растущем списке. – Вам нужно поспать, – раздался в дверном проеме обеспокоенный голос Ханны. – Такими темпами вы загоните себя в могилу. – Да-да. Мне просто нужно закончить еще кое-что. – Вы говорите это мне уже в пятый раз, миледи. Может, вам следует хотя бы сделать перерыв? Вы выглядите немного, э-э… – С этими словами она неопределенно указала на ее глаза. Рен чувствовала, насколько они опухли, и могла только догадываться, насколько налитыми кровью и безумными выглядели. Но если бы она попыталась закрыть глаза, мысли и теории мучили ее до тех пор, пока она не проснулась. Потерянное время, которое она не могла себе позволить. Рен помахала карманными часами. – Сейчас у меня пятиминутный перерыв. – Это не считается. – Ханна вздохнула. – Может быть, я наберу вам ванну? Разве это не было бы здорово? Или я могла бы… Низкий вой разнесся по дому. Единственный светильник в коридоре с гудящим жужжанием ярко моргнул, а затем погас. Холод, похожий на сосульку, стекающую по воротнику Рен, сковал позвоночник. Магия пробежала по рукам в такт волне гусиной кожи. – Что это было? Побледневшая Ханна беспокойно осматривала комнату. – Отключение электричества. Такое иногда происходит из-за ветра. – Как бы сильно я ни доверяла этим огням, я говорила о звуке. – Тоже ветер? – Это совершенно точно не было ветром. Прозвучало слишком по-человечески, слишком болезненно. Когда-то Рен высмеяла бы себя за страх. Однако бессонница лишила ее самообладания и позволила разыграться воображению. Что могло ползти в темноте Колвик-Холла? Или, может, кто-то был ранен? Или отравлен? Вряд ли она была готова кого-то исцелять, наполовину в бреду и одетая для сна. Ночная рубашка почти утопила ее в белой ткани, покрытой оборками на воротнике, и пышных рукавах. Но если кто-то нуждался в ней, то к черту приличия. Она скорее упадет в обморок, чем будет бороться со шнурками корсета прямо сейчас. – Я собираюсь выяснить это, – решительно сказала Рен. – Снимешь лекарство с горелки, когда сработает таймер? – Вы собираетесь выяснить? Зачем? Рен накинула поверх платья подбитую мехом накидку и схватила со стола канделябр. – Ты беспокоишься обо мне? – Конечно нет, – фыркнула Ханна. – У вас, очевидно, недостаток сна. Но уже почти полночь, и если вы не вернетесь до этого… – Если это правда всего лишь ветер, я вернусь через минуту. Лоури ничего не узнает. – Но… – Щипцы на столе рядом с горелкой. Спасибо! – Рен проскользнула мимо Ханны в коридор, преследуемая ее недовольным стоном. За пределами комнаты царила полная темнота. Никто и ничто не двигалось за пределами света свечей, но с ветром снаружи дом глубоко застонал, заскрипело дерево. Где-то под ней хлопнула дверь. Рен услышала собственное слишком громкое дыхание. От изнеможения все выглядело нечетким и нереальным. Тени были мягкими, как туман, но, по мере того как она шла, превращались в длинные строгие линии. Она протянула руку в пустое пространство, чтобы не врезаться во что-нибудь – или в кого-нибудь. Наконец она ухватилась за что-то твердое и холодное: перила главной лестницы. Она с облегчением прислонилась к ним. За перилами длинный спуск на первый этаж казался бесконечной пропастью. Единственный свет исходил от ее канделябра, тускло отражавшегося в зеркале на другом конце атриума. Это выглядело так, как будто на нее смотрела еще одна усталая девушка в ночной рубашке. Хотя ей не хотелось углубляться в темноту, любопытство взяло верх. Она спускалась шаг за шагом, пока ее босые ноги не коснулись пола. Холод пробежал от стоп до макушки. Когда Рен собиралась крикнуть, шум – камень, ударяющийся о камень, – приковал ее к месту. Затем послышался шелест ткани. Что-то двигалось за гобеленом. Что-то было в запрещенном восточном крыле. Рен одним вздохом погасила свечи и нырнула за диван. Медленные неровные шаги отмечали каждую ужасную секунду. Со своего наблюдательного пункта она увидела оранжевые отблески света лампы на вздувшихся половицах. Она осмелилась прижаться к земле, содрогаясь от холода, пробежавшего по животу. Она мельком увидела черные начищенные ботинки, украшенные аккуратным рядом серебряных пуговиц. Еще один рывок вперед, и фигура оказалась в поле зрения. Лоури. Несмотря на сильный холод, на нем не было куртки, а рукава его совершенно белой рубашки были закатаны до локтей и… Это кровь? Она ручейками стекала по его руке и бисеринками оседала на кончиках пальцев. Должно быть, это он кричал. Но что он делал в восточном крыле? Он сказал, что там опасно – достаточно опасно, чтобы получить такую рану? Лоури поднял руку к свету. Он согнул пальцы и внимательно осмотрел, как сухожилия на запястье прилегают к коже. С каждым сжатием кулака кровь снова сочилась из раны. Что за выражение исказило его лицо? Оценивание или восхищение? Она явно вторгалась во что-то, чего не должна была видеть. И хотя бояться было неразумно, она не хотела знать, что он сделает, если найдет ее здесь. Ничем хорошим это точно не закончилось бы.