– Как ты себя чувствуешь? – Лучше. – Хорошо. – Она прочистила горло. – Достаточно хорошо, чтобы провести расследование? – По крайней мере, достаточно хорошо, чтобы идти. Рен взяла его за руки и помогла встать. Даже неуверенно держась на ногах, с усталостью и бездонными кругами под глазами, он был поразителен – и так очаровательно прост со взъерошенными волосами и пятнистой щетиной вдоль линии подбородка. «Даже Жнец Весрии не может отрастить бороду», – подумала она с легким весельем. – Я могу идти сам. Спасибо. – Он выдернул руки. – И если ты не возражаешь, я схожу в душ. – Нет, совсем нет. Он, пошатываясь, пошел к двери без ее помощи. Как бы сильно Рен ни хотела убедиться, что он не разобьет голову о ванну, она подозревала, что он сердито на нее посмотрит – или сделает что-нибудь похуже, – если она попытается пойти за ним. «С ним все будет в порядке», – убеждала она себя, отмахиваясь от образов, как он тонет в дюйме воды. Тем временем она очистит это место от следов болезни. Она вышла из комнаты и стала рыться в коридорных шкафах, пока не нашла чистое постельное белье, спрятанное на полке. Чтобы до нее дотянуться, ей пришлось встать на цыпочки. Затем она сорвала простыни с кровати Хэла и сумела растопить лед настолько, чтобы открыть все окна. С полившимся из окон холодным светом комната перестала выглядеть такой убогой, а атмосфера – гнетущей. Зимний холод притупил отвратительный запах болезни. Когда Рен затолкала испачканное кровью и потом постельное белье в корзину, дверь снова открылась. Хэл стоял на пороге, с кончиков его волос капала вода. Влага просачивалась ему за воротник, и, хотя он оставил первые несколько пуговиц рубашки расстегнутыми, было удивительно видеть, что даже так он выглядит презентабельно. Ее взгляд невольно скользнул по его обнаженным ключицам. Она уже видела его без одежды. Она касалась его кожи. Ее магия жила внутри него. Но сейчас, без надобности в медицинской помощи, она словно застала его врасплох, ничего не подозревающим и голым. Должно быть, он тоже заметил это и медленно застегнул пуговицы. Словно понял, что увиденное ей понравилось. Он сделал эту ситуацию более интимной. И более унизительной. Были они союзниками или нет, он все еще мог вывести ее из себя. Рен агрессивно натянула простыню на матрас, когда Хэл направился к креслу у окна. Он сидел, освещенный бледным солнцем, и пытался застегнуть пуговицы на рукавах. Она подумывала о том, чтобы позволить ему страдать, хотя бы ради сохранения здоровой дистанции между ними. Но если быть до конца честной с собой, то она точно больше не хотела держаться от него подальше – ни эмоционально, ни физически. Приблизиться к нему сейчас было все равно что ступить на край обрыва. Как близко она могла подойти, прежде чем упасть? С преувеличенно раздраженным вздохом она подтащила стул к креслу и села. Ее колени почти касались его. – Давай я. Хэл взглянул на нее так, словно собирался отказаться, но затем молча протянул руку. Его смирение удивило ее, но она никак не прокомментировала свои действия и застегнула пуговицы так же аккуратно, как зашивала рану. Жар распространился по щекам от их теплой, почти знакомой близости и ощущения его пристального взгляда на ее руках. Последняя пуговица прошла через прорезь слишком тяжело, оставив ноющую вмятину на подушечке большого пальца. – Все. Когда Рен выпрямилась, они оба вздохнули с облегчением. Однако дискомфорт сохранялся, такой же громоздкий, как и тяжесть их перемирия. Он буквально упал на ее плечи. Хэл все еще был для нее загадкой. Если собирается доверять ему, она должна узнать что-то о нем – что-то правдивое. Если они собираются работать вместе – если она хочет забыть обо всем, что он сделал в прошлом, – ей нужно узнать больше о нем. – Прошлой ночью ты сказал, что я могу спросить тебя о чем угодно. – Да, – настороженно подтвердил он. – Сначала я должна сказать, что не хотела… – Она оборвала себя с разочарованным вздохом. Заправив прядь волос за ухо, она попыталась еще раз: – Я говорила такие вещи, которые, возможно, были несправедливы по отношению к тебе. Прости. – Явно почувствовав нерешительность в ее голосе, он промолчал. – Но при этом я не могу забыть, кто ты такой. Если мы собираемся работать вместе, я должна понимать тебя. Ты сказал, что не веришь в Бога. Почему? Почему ты?.. К счастью, он избавил ее от необходимости заканчивать фразу. – Я не верю в Бога. Но Бог – это что-то свое для разных людей. У каждого из нас есть то, во что мы верим настолько сильно, что готовы убивать ради этого. – Что это для тебя? Хэл глубоко вздохнул, и на мгновение Рен испугалась, что он откажется отвечать. – Моя семья. Моя страна. Я был первым, кто проявил родовую магию за два поколения. Я верил, что у меня есть дар – и долг. Не только для того, чтобы отец мной гордился, но чтобы защищать слабых. Чтобы быть полезным. «Чтобы быть полезным». Рен вздрогнула от знакомого чувства. – И в это ты до сих пор веришь? – Нет. Больше нет. – Хэл опустил взгляд. – Некоторые боги фальшивы. – Она молчала, ждала, пока он продолжит. Но он лишь вздохнул. – Я устал. – Она поверила ему. Он произнес эти слова таким тоном, словно за минуты состарился на десять лет. – Возможно, мы сможем поговорить об этом в следующий раз. – У тебя ужасные защитные механизмы. – Да. – Он вяло улыбнулся, едва заметно приподняв уголки губ. – Я знаю. Молчание было почти дружеским. Рен мало в чем была уверена в своей жизни. Однако она всегда знала, так же точно, как циклы луны, что Весрия была врагом, а Хэл – худшим из них. Если он не такой, каким она его считала, то что в итоге? В чем еще она ошибалась? Доверие и понимание – возможно, еще сочувствие – создали этот союз между ними. Но после всего, что она потеряла, как она могла поверить, что именно доброта, а не жестокость, – путь вперед? Пока Рен могла признать только то, что она очень устала. Так устала от споров с Хэлом Кавендишем. Поэтому она просто позволила себе подчиниться этому новому порядку. Рен неуверенно протянула руку и положила ее ему на колено. – Спасибо. Я знаю, как сложно говорить о войне. Хэл не отводил взгляда от ее руки. – Конечно. – Не знаю, есть ли что-то, ради чего я готова убить. Однажды я подумала об убийстве – в нашу первую встречу. Но я не смогла этого сделать. Ни ради своей страны, ни ради друзей. Ни даже ради себя. Наверное, я просто слишком слабая. – Это не делает тебя слабой. Милосердие – самая сложная вещь. Вот только не милосердие пощадило его, а чистый эгоизм. Ее горло сжалось. – Спасибо. – Может, я ошибаюсь, – задумчиво произнес он. – У меня все еще есть то, ради чего я бы убил. Но, может быть, самые важные вещи – которые действительно движут нами – те, ради которых мы не убиваем, а ради которых умрем. Рен замерла и опустила руку. Она чувствовала себя странно опустошенной без тепла его тела и мерного жужжания ее магии между ними. Могло ли это быть правдой? Она всегда знала, что была безрассудной – действовала так, что, по словам Уны, ее могли убить. Но она никогда не действовала необдуманно. Только по убеждению. – Я не философ, но надеюсь, это правда. – Как бы там ни было, – сказал Хэл, – я рад, что ты не убила меня. Она тоже была этому рада. Рен пыталась вернуть себе легкомыслие, но ничего не получилось. Она не смогла придумать ни единой колкости. Рен могла думать только о том, как он выглядел в тот день, когда она впервые увидела его много лет назад, холодный и бесчувственный. Замешательство преследовало ее даже сейчас. Почему он оставил ее в живых? «Милосердие – самая сложная вещь». – Я давно хотела тебя кое о чем спросить, – неуверенно произнесла она. – О чем же? – Я говорила, что видела тебя во время битвы на реке Мури, – нерешительно начала она. – А ты видел меня? Его лицо снова стало непроницаемым. – Я так не думаю. Рен не ожидала, как сильно ее разочарует такой ответ. – Ох. Хэл не стал расспрашивать ее. Несколько секунд спустя он сменил тему: – Через несколько дней я буду чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы продолжить расследование. Точно. Расследование. Рен прочистила горло. – Хорошо. У меня есть план. Лоури утверждает, что соблюдает комендантский час, поэтому нам лучше дождаться полуночи. Я удостоверюсь, что он в своей части замка, и мы начнем оттуда. Ей вдруг пришло в голову, что Хэл значительно старше ее по званию. Она не имела права отдавать ему приказы. После войны его повысили до полковника. Однако он не колеблясь ответил: – Как прикажешь. Она с трудом справилась со смятением и ушла в прачечную. 19 После того как напольные часы пробили полночь, Рен спустилась на первый этаж в большой зал и ждала там Хэла. Она прислонилась к стене напротив огромного гобелена, закрывающего вход в восточное крыло. В темноте он был похож на чернильный занавес. Сквозняк прорвался снизу, как нож, скользнувший между ребер, наполнив весь зал пронизывающим холодом.