– Я был… вне себя, – тихо произнес Лоури. – Вы не сказали мне, куда ушли, и я не знал, что делать. Рен оторвала взгляд от его расстроенного лица. У ее ног пятно от вина растекалось по полу, как лужа крови. – Посмотрите на меня. Какой же я дурак, что уже оплакивал вас обоих. И хуже всего то, что я потратил впустую великолепный урожай. – Лоури в смятении взглянул на сверкающее месиво из вина и битого стекла. Он поставил ногу на неповрежденную ножку бокала. Она раскололась надвое с аккуратным хлопком разрывающейся связки. – Мне оно очень нравилось. Это была последняя бутылка. Очень жаль. – Мне жаль, что я заставила вас волноваться, – примирительно сказала Рен. – Волноваться? – Он снова повернулся к ней. – Я чуть не умер от страха. Я боялся, что буря забрала вас. Что бы я сказал гостям? Или вашей тете, если уж на то пошло? Вы нужны мне, мисс Сазерленд. Понимаете? – Нет, – дрожащим голосом ответила она. – Не понимаю. Я уже сделала то, что вы просили. – Еще нет, – сказал он скорее себе, чем ей. Затем он заметил, как разозлился Хэл. Эмоции Лоури сменялись так быстро, что Рен не могла уследить за ними. В итоге он остановился на взволнованности. Он хлопнул Хэла по плечу. – Ты можешь в это поверить? Генри, ты жив и здоров. Я невероятно счастлив! У Рен мурашки поползли по коже от такой наглой лжи. «Ты сделал это с ним! – хотелось закричать ей. – Так зачем ты на самом деле послал за мной?» Бесчисленное количество слуг умерло. Их товарищи исчезли. Но она и Хэл стояли здесь, все еще были живы. Почему? Что задумал Лоури? – Верно, – сухо произнес Хэл. – По милости мисс Сазерленд. – Мы выпьем и сочиним поэмы в ее честь, – сказал Лоури. – Мы так долго обходились без тебя, Генри. Как насчет того, чтобы взять завтра ночью выходной? Считай это праздником в честь твоего выздоровления. – Это очень щедро с вашей стороны, милорд. Лоури повернулся к Рен и умоляюще взял ее за руки. Его кольца, блестящие и холодные, впились в ее кожу. Еще несколько мгновений назад он был неузнаваем. Теперь, будто вспышка гнева истощила его, он поник, как сухое растение. – Моя дорогая, я напугал вас. Прошу, простите меня. Боюсь, я сам не свой. В ваше отсутствие произошла трагедия. – Трагедия? – Да. – Он крепче сжал ее. – Герцог Мэттонви, Фицуильям Барретт, мой дорогой старинный друг, был достаточно любезен и помог собрать поисковую группу. Они отправились на ваши поиски прошлой ночью, но с ними случилось что-то ужасное. Всего несколько часов назад мы нашли только двоих из них. Один умер, а второй едва держится. Барретт очень расстроен. – Что произошло? – Я совершенно не понимаю, что именно. От него пахло дорогим красным вином: терпким алкоголем и теплым черным перцем. И под всем этим – приторная, отталкивающая вонь формальдегида. Хотя, когда я в последний раз проверял его, у него, казалось, были ранние симптомы почечной недостаточности. Это так странно. Рен зажмурилась, чтобы сдержать горячие слезы. Он не мог всего этого знать. Если только не сделал что-то сам, чтобы вызвать это. Однажды Лоури сказал ей, что он не ученый – что он никогда не интересовался мудреными медицинскими текстами своего отца. Рен не знала, сможет ли докопаться когда-нибудь до сути его лжи. – Понятно. Лоури вытянулся в полный рост, вновь изображая муку. – Мне ненавистно требовать от вас большего, но… – Немедленно отведите меня к нему. – Как пожелаете. – Лоури начал подниматься по лестнице, за ним тянулись его длинные фалды. Рен осторожно положила руку на перила. Прежде чем она успела сделать шаг вперед, Хэл потянулся к ней с озабоченным выражением лица. – Не надо. Это не принесет ничего хорошего. – Я знаю. Она не могла ничего не делать, зная, что в доме кто-то умирает. И пока у них не появится необходимых доказательств, какой у нее есть выбор, кроме как играть в игры Лоури? Она ободряюще положила руку на плечо Хэла, прежде чем последовать наверх. Все было гораздо, гораздо хуже, чем она ожидала. Библиотека выглядела так, словно Лоури выпотрошил ее. Рен поняла, что эта комната стала олицетворением обеих сторон хозяина. Его ярость проявлялась в перевернутом столике; бумагах и книгах, разбросанных по комнате; хрустальном графине, из которого на ковер вытекло бренди. Его холодный расчет проявлялся в тщательной подготовке – он уже принес ведро воды и хирургические тазы. Как только Лоури проводил ее до двери, он оставил ее одну, не сказав ничего, кроме лукавого пожелания удачи. Один слуга – точнее, его тело – растянулся на бархатном диванчике. На первый взгляд казалось, что он спит, свернувшись калачиком на боку и подперев рукой щеку. Его тело было испещрено синяками. Вся левая сторона лица была покрыта ужасным черно-фиолетовым мрамором от застоявшейся крови. Другой слуга, едва живой, лежал под действием снотворного и неглубоко дышал на импровизированном операционном столе. Над ним висело чучело оленя. Рен сняла пальто и набросила его на рога – оно свисало, как окровавленный обмякший торс. Это было лучше, чем постоянно находиться под наблюдением пустых глазниц. Тревога растаяла, когда она расстегнула медицинскую сумку и начала стерилизовать инструменты. Как только она надела перчатки и разложила необходимые вещи, она начала осматривать пациента и труп, позволяя магии течь через их тела. Привычные действия успокоили ее, защитили от тяжести ужаса. Она спасала жизнь, ни больше ни меньше. Она может пожалеть себя позже. Судя по ранам, это было убийство. Они были нанесены искусно и явно намеренно. Первый мужчина умер быстро, скорее всего, от тупой травмы у основания черепа. Однако травмы живого пациента убедили Рен в том, что Лоури был либо глупее, либо гораздо самоувереннее, чем она представляла. Раны были напыщенными, почти насмешливыми. Как предположил Лоури, почка мужчины омертвела от яда. Времени лечить не было – тут понадобится пересадка. Это была настоящая проверка ее способностей. Рен, пробормотав извинения, стащила мертвого мужчину с дивана. Так быстро, как могла, она вырезала его почку и положила ее в стоящую рядом миску. Затем она сделала разрез в брюшной полости живого мужчины. Кожа, мышцы и жир легко поддались. Процедура требовала от нее всей концентрации, всей магии. Как назло, в тумане отчаяния и страха ее контроль над магией ослабел. Она не могла позволить энергии так быстро вытекать, но ничего не могла с этим поделать. Магия горела холодным пламенем, поднимаясь все выше и выше и заливая комнату бледным светом. Жизнь этого мужчины была в ее руках. Она не позволит – не может позволить – Лоури убить еще кого-нибудь. Пересадка органов была особенно сложной. Во-первых, они редко требовались, поэтому целителей обучали этому лишь поверхностно. Во-вторых, органы были опутаны сетью кровеносных сосудов и фолы – тонких, блестящих и слишком хрупких. Одна-единственная ошибка может оказаться фатальной. Немногие врачи, особенно военные, обладали необходимыми навыками для проведения таких операций. Но Элоиза позаботилась о том, чтобы Рен могла сделать и это. «Если тебя нельзя любить, – сказала она, – ты должна стать незаменимой». Месяцы перед вступлением в Гвардию были одними из самых изнурительных в ее короткой жизни. Она не осмеливалась думать, сколько лабораторных крыс было похоронено в результате ее неудачных попыток трансплантации: протекающие артерии, отторгнутые ткани, сложные инфекции. Затем, в один прекрасный день, словно чудом, оба донора выжили. Две мыши, подергивающие усиками, каждая с сердцем другой. Рен иногда удивлялась, как она вообще могла считать себя доброй. Она подхватила размеренный ритм вскрытия и удаления, вскрытия и удаления. Она разрезала и зашивала плоть, словно ткань. Когда необходимые приготовления были завершены, она имплантировала почку и позволила ей пустить корни, как молодому деревцу. Но несмотря на всю сосредоточенность, ее не переставала мучить одна-единственная мысль: «В чем же заключается план Лоури?» Рен не могла понять. Или не хотела. Эти люди не были ни солдатами, ни магами. Неужели они ошиблись в том, кого Лоури выбирал в качестве своих жертв? Было ли все это просто какой-то больной игрой, совершенно бессмысленной? От одной этой мысли ее затошнило. Поврежденная почка лежала в тарелке, полной крови. Мертвец был похож на зарезанного козла: наспех вскрытый живот, зияющий, как пасть. Кровь медленно сочилась из раны, как сок из расщепленного дерева. Сняв перчатки, она окунула руки в ведро с водой и стала растирать их припаркой из трав. Она остановилась только тогда, когда у нее пошла кровь. Она подлечила магией ссадину. Суставы загудели, и появилось знакомое онемение в кончиках пальцев. Чрезмерное использование. Горькая ирония исцеляющей магии. Она всегда использовала слишком много магии. Она всегда балансировала на грани. В этот раз, возможно, она подошла слишком близко к краю и могла сорваться. Ей нужно отдохнуть. Ее фоле нужно восстановиться, пока она не нанесла ей непоправимый ущерб. В качестве эксперимента она собрала магию в ладони. Ее серебряный свет тускнел, как свеча. Но магия еще была, пусть ее осталось совсем немного. Ее магия. Ее магия была единственной вещью, которая у нее осталась. Как сокрушительно – и как неудивительно – узнать, что даже это немногое могло исчезнуть. Рен нашла Лоури в гостиной. Он разговаривал с каким-то мужчиной приглушенным голосом. Она не могла разобрать, о чем шла речь, но заметила мелкие невербальные детали. Мужчина решительно отодвинулся от Лоури и сжал бокал так, что побелели костяшки пальцев. Значит, они спорили. Это, скорее всего, был Фицуильям Барретт, герцог Мэттонви. Она мало знала о нем – только о его давней дружбе с Лоури и дану-керносском происхождении. Он был главным среди керносской знати, лоббировавшей союз с данийской короной. Кроме того, небольшое досье, которое у Гвардии было на него, включало заметки о его коллекции старинных мечей данийского производства и увлечении военной стратегией и историей. Рен прочистила горло, чтобы объявить о своем присутствии. Мужчины замерли. – Простите, что прерываю. Сейчас он отдыхает. Он будет жить. – Барретт посмотрел на нее с грустной, но искренней улыбкой. Она не подходила его светлой коже и густой бороде. В отличие от большинства политиков, его лицо походило на нетронутую воду, прозрачную для любого, кто в нее заглядывал. Деньги давали ему влияние, но было легко понять, почему он заслужил репутацию общительного человека. – За эти годы я много слышал о вас. Очень приятно наконец познакомиться с вами, мисс Сазерленд. Рен поморщилась. Если он слышал о ней, то, скорее всего, только из-за той небольшой огласки, которую она получила как изгнанница королевы. – Взаимно, ваша светлость. – Какая жалость, что наша с вами встреча омрачена таким ужасным несчастным случаем. «Это далеко не несчастный случай, – горько подумала она. – Как вы можете быть таким слепым?» Но вслух сказала: – Поистине ужасным. Развалившись на стуле, перекинув ногу на ногу, Лоури наблюдал за ней поверх края своего стакана. Его глаза горели интересом и самодовольством. Как будто он что-то доказал самому себе – или сорвал куш. – Надеюсь, в скором времени мы познакомимся с вами как следует, – проговорила она, – но сейчас я очень устала. – Конечно-конечно. Уверен, у вас был длинный вечер. – Хотя я бы хотела переговорить с вами, прежде чем уйти, лорд Лоури. – Как пожелаете. – Улыбка Лоури не дрогнула, когда он повернулся к Барретту. – Ты не оставишь нас на минутку? Барретт галантно извинился, тихо пожелав спокойной ночи, прежде чем исчезнуть в дверях. Рен вошла в комнату и осторожно села в кресло. Лоури так откинулся на спинку стула, что Рен взмолилась, чтобы он не упал спиной в огонь. – Что вы думаете об украшении дома?