Помещение взорвалось хаосом: вздохи ужаса, крики лихорадочного восторга. Хэл низко опустил голову. Ему скрутили руки и связали их под острым углом за спиной. Его некогда белая рубашка была порвана и испачкана окислившейся кровью. Гнев и ужас подступили к ее горлу, как желчь. Хэл не стал бы с ними драться, так что они, должно быть, причинили ему боль только из спортивного интереса. Они даже оставили ее импровизированную повязку на его глазах. Это была не только мера предосторожности, чтобы удержать его от использования магии. Повязка на глазах, блестки которой сверкали мрачно, почти насмешливо, была тактикой унижения, заставляющей его вслепую ковылять в это логово волков. Это был не суд. Это был отвратительный дешевый театр. Королева не пошевелилась. Кружевные рукава ее платья искрились, как иней, в слабом солнечном свете. Из-за вуали раздался голос Изабель. – Хэл Кавендиш. Как долго я ждала этого дня. Хэл продолжал молчать. – Прояви уважение, – рявкнул солдат. Он ударил по задней части коленей Хэла мечом, не вынимая его из ножен. Хэл рухнул, от чего из горла Рен вырвался сдавленный всхлип. К счастью, он был заглушен смехом зрителей. Хэл выглядел таким маленьким и побежденным. Совсем не таким, каким она его знала. – Сегодня ты будешь осужден за военные преступления, совершенные против королевства Дану, а также за покушение на лорда Алистера Лоури. У тебя есть что сказать в свою защиту? Хэл опустил голову. Помещение погрузилось в напряженную вибрирующую тишину. – Говори, когда к тебе обращаются! – Солдат ударил Хэла рукоятью меча по спине, от чего тот растянулся на полу. Так не должно быть. Это не по-настоящему. Это кошмар, от которого она наверняка скоро очнется. В любой момент она проснется где-нибудь в другом месте – где угодно. Рен поняла, что встала со своего места, вцепившись пальцами в холодные железные перила балкона. Хэл медленно поднялся на колени и сплюнул на пол каплю крови. Она была вызывающего малинового цвета на фоне белой плитки. Толпа снова заулюлюкала. Хотя он оставался бесстрастным, Рен видела страх в напряжении его плеч, в твердой линии подбородка. – Да будет так. – Голос Изабель сочился презрением. – Я, Изабель из дома Сазерленд, королева-богиня Дану по крови, приговариваю тебя к смерти. Завтра утром тебя ждет казнь через повешение. Да смилуется Богиня над твоей душой. Когда толпа разразилась бурными аплодисментами, Лоури нетерпеливо наклонился вперед. Изабель подняла руку, и в зале воцарилась гробовая тишина. – Лорд Лоури, поскольку вы друг короны, я хотела бы сделать жест доброй воли. Вы заслуживаете возмещения ущерба за покушение на вашу жизнь. Чего вы хотите? Лоури не мешкал. Его глаза блестели на солнце. – Прежде чем платформа под Кавендишем упадет, я хочу получить его глаза. Придворные захихикали от смеха. Рен хотелось закричать. Неужели они действительно думают, что это просто какая-то мелкая справедливость? Всего лишь часть его типичного драматизма и жуткой эксцентричности? – И я хочу, чтобы Рен Сазерленд вырезала их для меня. В конце концов, я в долгу перед ней за то, что она спасла мне жизнь. Все присутствующие на балконе резко повернулись к Рен, но она сосредоточила свое внимание на возвышении. Изабель пристально смотрела на Лоури, и, хотя она не могла ясно видеть ее сквозь слои кружев и пышности, Рен знала, что она сомневается в ответе. Она никогда не согласится на его требование. Это было полным безумием – и слишком наглым требованием, учитывая, что он уже похитил нескольких солдат. – Хорошо. Вы получите их. «Нет! – Рен хотела броситься в ноги Изабель и умолять. – Пожалуйста, нет. Вы не можете это сделать. Вы не можете заставить меня это сделать!» Удовлетворил ли указ Изабель толпу или нет, Рен не знала. Она слышала только звук своего дыхания, и, когда ее зрение сжалось, как затягивающаяся петля, она видела только улыбающегося Лоури. Это была медленная ужасная улыбка, которая разрезала его лицо, как нож, проведенный по плоти. Если она это сделает, Лоури овладеет магией, которая переломила ход войны в пользу Весрии. Теперь, когда он пользовался доверием королевы, достаточно было одного взгляда, чтобы ввергнуть правительство в полный хаос. Разруха, которую он мог посеять в Дану… Рен не хотела это представлять. «И мне не придется этого делать», – решила она. Благополучное возвращение Хэла в Весрию отсрочит начало войны, которая обрекла бы их всех на гибель. Оттуда они придумают, как избавиться от власти Лоури над Изабель. Они спасут своих людей вместе. Но сначала она должна освободить его. У нее не было союзников. Боевых навыков. Плана. Ей нужно хотя бы что-то одно из этого – и быстро. Что бы ни случилось, что бы Лоури ни забрал у нее, он никогда не остановится. Пока он не получит того, что хочет, он никогда ее не отпустит. Она сбежала из Колвик-Холла, но теперь бежать было некуда. 32 Рен сжалась в укромном уголке на дворцовой мраморной лестнице и прислушивалась к глухому реву толпы. Она находилась недостаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности, но, по крайней мере, здесь было темно. В тронном зале было слишком ярко, слишком подавляюще. Здесь, на лестнице, единственный источник света пробивался сквозь щель окна сбоку. Это напомнило ей исповедальню, тесную и душную, похожую на те, в которых она провела так много часов в детстве. Когда-то ей было трудно искать собственные неудачи и грехи, чтобы обнажить их. Теперь это стало чересчур легко. У нее их было слишком много, чтобы все перечислить. Холодный камень под ней и стекло у щеки вернули ее в реальность. Но мысли все еще метались в паническом порыве, кружась вокруг одних и тех же неизбежных образов. Повешенное тело Хэла, раскачивающееся в такт тиканью сотен часов. Его глаза, как драгоценные камни, в ее окровавленных руках. Если она задержится здесь еще на мгновение, ее стошнит. Раньше она мечтала о том дне, когда Хэл предстанет перед судом за свои преступления. Теперь Рен могла только удивляться тому, как сильно изменилась, ухаживая за Жнецом Весрии. Она всегда понимала, что их отношения не продлятся долго. Она пыталась защитить себя от боли потери, ведь долг неизбежно разлучил бы их. Снова и снова она увеличивала расстояние между ними. И столько же раз она стремглав бежала обратно к нему. Ее глупое, безрассудное сердце. Если бы она только могла презирать его, как должна была. Было бы намного легче ненавидеть его, чем чувствовать то, что она испытывала к нему сейчас. И все же было так легко – слишком легко – любить его. Рен не могла бороться с этим. Несмотря на все усилия Рен, он изменил ее, превратил все ее черно-белые суждения в серые. Теперь она будет носить его с собой вечно, как яркое нежное пламя, которое нужно беречь. Даже сейчас она все еще чувствовала тепло его рук, обнимавших ее, его застенчивую улыбку на своих губах. Все еще слышала мягкость его голоса, когда он говорил с ней, сухое остроумие, когда он потакал ей. Она все еще видела скрытую блестящую голубизну в его глазах – а еще глубже там скрывались печаль и надежда. Хэл впервые в жизни позволил ей поверить, что чувствовать – страстно, неистово – нормально. И она позволила ему это. Если какое-нибудь чувство убьет ее, это будет любовь. Она влюблена в Хэла Кавендиша, но он никогда не узнает об этом. Рен прерывисто вздохнула и закрыла лицо руками. Она не могла ничего сделать. Но она не могла потерять его. Каждый путь – попытаться или не попытаться – вел к смерти. Вел к войне. С таким же успехом она могла бы погибнуть, сражаясь. Дверь со скрипом открылась и вырвала Рен из мыслей. Из тронного зала донесся шум – пронзительные насмешки и топот ног. Затем дверь захлопнулась, оставив Рен в полной тишине – пока не послышались шаги и отрывистый решительный стук. Кто-то шел к ней. Рен подняла взгляд. Сквозь пелену слез и непослушных завитков волос она увидела Уну, стоящую на лестничном пролете внизу. Ее лицо было бесстрастным, твердым, как гранит, но Рен точно знала, где искать недостатки в военном лоске. Как и она, Уна выглядела усталой. Они обе молчали. Рен не была уверена, смогут ли они теперь когда-нибудь нормально поговорить. Наконец Уна спросила: – Могу я присесть? Рен отвернулась к окну и неопределенно повела плечом в ответ. Отсюда она могла видеть сверкающую черную ленту реки Мури, извивающуюся через город. Казалось, что эти мутные холодные воды заполняют пространство между ними. Она никогда не чувствовала себя такой отстраненной с Уной. Уна села на ступеньку рядом с Рен. – Нам нужно поговорить. У Рен не осталось сил на разговоры, как и не осталось сил, чтобы попросить ее уйти. – Ладно. Говорить буду я. А ты – слушать. – Глаза Уны отливали золотом в лучах заходящего солнца, она отбрасывала длинную и неровную тень дальше по лестнице. – Там, в Колвик-Холле, я была зла. С тех пор как ты дезертировала, я постоянно была зла и сбита с толку. Она замолчала. Даже сейчас Уна не могла признаться в том, что ей причинили боль. Но Рен ясно слышала это, и почувствовала едва заметный укол вины. – Я была готова простить тебя. Но когда ты рассказала мне про Лоури, я не могла поверить твоим словам. Я не могла поверить, что королева заключила союз с чудовищем. – Рен ждала извинений. Их не последовало. – Что я должна была делать? – Ты должна была довериться мне! Ты должна была помочь мне. Если бы ты поверила, ничего из этого бы не произошло. – Если бы ты сорвала этот союз, как портила все остальное, королева казнила бы тебя. – Гнев Уны поднялся навстречу гневу Рен. – Я пыталась защитить тебя! – Защитить меня? – прорычала Рен. – Значит, в Керносе ты защищала меня, когда называла слабой? Или когда кричала на меня, после того как наш пленный сбежал? – Я не кричала на тебя. Ты все еще злишься из-за того мальчишки? – нетерпеливо спросила Уна. – Ты могла погибнуть. – Я задыхалась, Уна. – Нежеланный, постыдный жар горел в ее глазах. Она не хотела вновь плакать перед ней. – Иногда я думаю, что годами медленно умираю. Я исцелила того мальчика, потому что следовала своему чутью. Своему сердцу. Я не понимаю, как доброта может быть неправильной. – Приглушенный шум толпы заполнил тишину между ними. – Знаешь, – медленно продолжила Рен, – теперь я начинаю сомневаться, что это чувства привели меня к неприятностям. Может быть, все из-за того, что я была слишком занята разбором собственных действий и критикой. Ненависть к себе. Может быть, именно это сделало меня слабой. Непроницаемое выражение лица Уны разлетелось на тысячу осколков. – Я не хотела, чтобы ты пострадала, Рен. Тебя всегда было слишком легко обидеть. «Я пыталась защитить тебя». Когда любовь превратилась в оружие, с помощью которого можно было уничтожить друг друга? Она обхватила колени руками и крепко сжала их. Если бы она не держала себя в руках, то разлетелась бы на части. Спустя вечность Уна произнесла: – Прости. Рен вздрогнула от неожиданности. – Что? – Не заставляй меня повторять. – Уна сдавленно вздохнула. – Я должна была послушать тебя. Я должна была довериться тебе. И я не должна была говорить тебе все те ужасные вещи на балу. Я была неправа. Рен наблюдала за пылью, кружащейся в полосах солнечного света. Она прижала руки к холодному камню. Это были настоящие вещи, на которые можно было опереться. То, что она слышала… Должно быть, ей показалось. За все годы, что они знали друг друга, она могла по пальцам пересчитать, сколько раз Уна извинялась перед ней. Она была слишком ошеломлена, чтобы ответить сразу. Но Уна ждала, и в неуверенном изгибе ее бровей было что-то незнакомое. Уязвимость. – Ты выполняла приказы королевы, – сказала Рен. – Я понимаю, почему ты так поступала.