– Глаза – очень нежная часть тела, – серьезно добавила Рен. – Их можно травмировать, допустив малейшую ошибку. Вы не поверите, сколько жидкости в глазу. Один из молодых гвардейцев позеленел от подступившей тошноты. Уилсон продолжал отдавать честь, его губы подергивались, розовая кожа покраснела, словно он забыл, как двигаться. – У вас есть письменный приказ королевы? – Я только что от нее, – ответила Уна. Затем с привычной снисходительностью она спросила: – Вы сомневаетесь в решении ее величества? – Н-нет, – запинаясь, пробормотал он. – Просто… – Что просто? – Хм… дело в том, что она всегда отдает приказы через письма. Статья восемьдесят седьмая пункт «А» Военного устава Дану гласит… каждый, кто покинет пост, вне зависимости от причины, попадет под трибунал. Уверенность в правилах и знакомые ритмы декламации придали ему сил – голос стал тверже. Он звучал набожно, как будто ему была доверена какая-то божественная цель. Рен жалела его так же сильно, как и завидовала ему. Ее жизнь была бы намного проще, если бы она так же уважала власть. – Майор Герман сказала, что это особая миссия, я не покину свой пост ни при каких обстоятельствах, – добавил он. – Учитывая такое громкое обвинение, я никому не могу доверять. Улыбка Уны стала шире. – Вы обвиняете меня в чем-то? – Что? – Он побелел от испуга. – Нет! Я хотел сказать… нет, мэм. Никогда. – Тогда мне стоит напомнить вам, что согласно статье семьдесят шесть устава любой, кто умышленно не подчиняется законному приказу офицера или ведет себя неуважительно, будет отдан под трибунал. Так что же это будет, сержант? Трибунал за неподчинение или за оставление своего поста? При этих словах остальные члены подразделения тревожно зашептались. Рен наблюдала, как вращаются шестеренки в голове Уилсона, и увидела пришедшее осознание, что для этой ситуации не существует протокола. Он выглядел совершенно подавленным. Уна демонстративно оглядела его униформу и цокнула языком при виде недостающей пуговицы на мундире. – Кто же ваш командир? Майор Герман? Мне стоит посоветовать ей поддерживать более железную дисциплину. Если бы ты был под моим командованием, то не пронес бы нюхательный табак в такой униформе. Уилсон хлопнул ладонью по оскорбительно пустому месту. – Я собирался зашить его завтра! Клянусь. – И как вы думаете, что сделает майор Герман, когда услышит, что ее подчиненный не только не исполняет приказ старшего по званию, но и позорит тем самым ее подразделение? На верхней губе Уилсона выступила капелька пота – мокрый близнец его клочковатых светлых усов. – Я уважаю вас, Уилсон, – сказала Уна с рассчитанной интонацией. – Вы следуете политике так же неукоснительно, как указам Богини. Это редкость в наши дни. Было бы обидно увидеть, как вас наказывают за такую крошечную ошибку. Его кадык дернулся. Лицо поникло. Затем с большим смирением он сказал: – Спасибо, капитан. Прошу прощения за недопонимание. – Насладитесь остатком вечера. Он отдал честь, как будто это был приказ. – Да, мэм. Мы так и сделаем. Сержант Уилсон и его подразделение покинули пост, как взбесившиеся муравьи. Тяжелые двери с грохотом захлопнулись, заглушив звук их шагов. Уна скривила губы. – Жалкий. – Думаю, ты до смерти его напугала, – отметила Рен. Уна перебросила волосы через плечо. – Или, может быть, это стало тренировкой его стойкости. – Возможно. Уна вытащила ключи и открыла замки на двери камеры Хэла. С каждым лязгом и скрежетом расшатывающегося металла беспокойство Рен росло. Уна неуверенно провела пальцами по дверной ручке. – Возможно, тебе не понравится, что ты там увидишь. – Мне все равно. Уна толкнула дверь. За ней располагалась комната без окон, в которой пахло застоявшейся водой и кровью. Свет фонаря разогнал темноту и осветил неподвижную фигуру в углу. Хэл. Сердце Рен дрогнуло от облегчения, и она подбежала к нему. Он сидел сгорбившись на стуле, связанный по рукам и ногам. Голова была опущена, волосы упали на лицо и скрыли большую его часть от посторонних глаз. Все, что она могла видеть, – это багровые края синяка, который, как плющ, выползал из-под потертой повязки на глазах. – Рен. – Ей не нужно было касаться его или что-то говорить, чтобы он узнал ее. Его голос был хриплым от облегчения и грубым от напряжения. – Ты галлюцинация? – Нет. – Она не удержалась и провела дрожащими пальцами по его подбородку, прежде чем нащупала край повязки на глазах. – Я правда здесь. Она аккуратно развязывала повязку, как будто готовясь выставить гноящуюся рану на воздух. Когда она сняла ее, у нее скрутило живот. Его левый глаз заплыл и практически не открывался. Пестрые синяки покрывали все лицо, а на скулах виднелись тонкие рваные раны, как будто кожа лопнула от силы ударов. Ее гнев уничтожил всю радость и облегчение. Хэл был военным преступником, но это… Как они могли такое с ним сотворить? Это не было правосудием. Это была месть, украденная и разыгранная в те моменты, когда никто не видел. Она проглотила свою ярость, похожую на раскаленный уголек. Она сможет прочувствовать это позже. Сейчас ей нужно выяснить, есть ли у него какие-то критические повреждения, – и затем вытащить его отсюда. Зрачок его здорового глаза был похож на укол булавки. У него было по меньшей мере сотрясение мозга, но он был жив. Он неуверенно улыбнулся ей. Рен покачала головой, борясь с желанием обнять его. – Ты выглядишь ужасно. Взгляд Хэла скользнул вниз и зацепился за блестящие медали, украшавшие ее униформу. Она не могла сказать, выглядел он впечатленным или печальным – или, может быть, все сразу. – Как и ты. – Оставьте слезливое воссоединение на потом, – вмешалась Уна. – У нас есть всего час, прежде чем придет следующая смена и обнаружит, что на посту никого нет. Услышав голос Уны, Хэл напрягся. Она пересекла комнату и быстро справилась с цепями, опустив их на пол гремящими кольцами. Рен показалось, что температура в комнате понизилась на несколько градусов, когда Хэл впился взглядом в лицо Уны. – Тебе есть что сказать мне, Кавендиш? Уна согласилась спасти его, но Рен и раньше догадывалась, что ее враждебность не исчезнет немедленно. И хотя Хэл пытался улучшить свои отношения с данийским народом, именно Уна отдала приказ о его аресте. Рен схватила их за плечи. – Хватит. Вы оба. Мне нужно, чтобы он не выглядел так, как будто его тащили целую милю, привязав к задней части экипажа. Уна усмехнулась, но отвернулась. Она мерила шагами комнату, ее волосы развевались за спиной, как военное знамя. Вздохнув с облегчением, Рен присела на корточки рядом с Хэлом и начала обрабатывать самые большие синяки на его лице. – Как ты?.. – Уна помогла мне. – Из-за изнеможения и чрезмерного использования магии в последние недели процедура проходила медленно и болезненно, но Рен видела, как его лицо разгладилось под серебристым сиянием ее магии. – Я знаю, с ней бывает тяжело, но обещаю, ей можно доверять. Хэл выглядел совершенно неубежденным, но никак не прокомментировал ее слова. Рен несколько раз повернула его голову из стороны в сторону, осматривая на предмет каких-либо видимых повреждений, которые могла пропустить. – Как ты себя чувствуешь? – Лучше. – Он нахмурился. – Но они все еще могут узнать меня. – Только если будут присматриваться. – Рен открыла сумку и бросила аккуратно сложенную форму ему на колени. – Но, если ты пойдешь со мной и Уной, они не станут этого делать. Мы выйдем через центральную дверь. Хэл поднял черную шинель так, словно она могла укусить. – Что? – язвительно спросила Уна. – Слишком гордый, чтобы надеть данийские цвета? Он оставался непримиримо равнодушным, а затем с ледяной насмешкой ответил: – Нет. Только чтобы делить цвета с тобой. Уна залилась лающим смехом. – Так он умеет говорить. Рен хотелось встряхнуть его, умолять позволить Уне увидеть хотя бы проблеск того, что он показал ей, хоть каплю доброты, хоть каплю раскаяния. Он совсем не помогал улучшить отношения между ними, несмотря на то что освободить его в первую очередь было идеей Уны.