Я проснулся. Я лежал без движения. Меня что-то толкало. Вернее, кто-то. Осторожно, словно боясь меня разбудить и просто пытаясь удостовериться, что там, под рясой, кто-то есть. Я сосредоточился и постарался дышать ровно. Может быть, у меня еще есть шанс, может быть, они еще не заметили, что я проснулся. Я скользнул рукой к бедру, но внезапно вспомнил, что повесил пиджак с пистолетом на ограду алтаря. Для как бы профессионала – полная любительщина. Глава 2 Я продолжал дышать и чувствовал, как успокаивается сердцебиение. Мое тело поняло то, до чего еще не дошел разум: если бы это были они, они не стали бы толкать меня, а просто содрали бы с головы рясу, убедились, что я тот, кто им нужен, и проперчили бы меня, как протухший голубец. Я осторожно сдвинул рясу с лица. Лицо, глядевшее на меня сверху, было веснушчатым, курносым, с пластырем над бровью и светлыми ресницами вокруг необыкновенно голубых глаз. Оно было обрамлено жестким ежиком рыжих волос. Сколько ему может быть лет? Девять? Тринадцать? Понятия не имею, я вообще плохо разбираюсь в детях. – Тебе нельзя здесь лежать. Я огляделся. Кажется, он один. – Почему это? – невнятно пробормотал я. – Потому что мама будет здесь мыть. Я поднялся на ноги, свернул рясу, снял с ограды пиджак, ощутив тяжесть пистолета в кармане. Левое плечо пронзила боль, когда я стал засовывать его в рукав. – Ты с юга? – спросил мальчик. – Смотря что называть югом. – То, что находится к югу отсюда. – Отсюда все находится к югу. Мальчишка склонил голову набок: – Меня зовут Кнут. Мне десять лет. А тебя как зовут? Я собирался назвать какое-нибудь имя, и решил остановиться на вчерашнем варианте. Ульф. – Сколько тебе лет, Ульф? – Много, – ответил я, потягивая шею. – Больше тридцати? Дверь в ризницу открылась. Я повернулся. Вошедшая женщина остановилась и уставилась на меня. Первое, о чем я подумал: «Она слишком молода для уборщицы». Женщина выглядела крепкой. На ее руке, в которой она держала наполненное до краев ведро, проступали вены. У нее были широкие плечи, но тонкая талия. Ноги ее были скрыты старомодной черной широкой юбкой. Второе, что бросилось мне в глаза, – это волосы. Длинные и такие темные, что блестели в свете, попадавшем в помещение через высокие окна. Они были прихвачены простенькой заколкой. Женщина снова начала движение в мою сторону, стуча башмаками по полу. Когда она подошла достаточно близко, я увидел, что у нее рот красивой формы со шрамом от операции по исправлению заячьей губы. Трудно было поверить, что у такой смуглой женщины с такими темными волосами могут быть такие голубые глаза. – Доброе утро, – произнесла она. – Доброе утро. Я приехал сегодня ночью на автобусе. И мне было некуда… – Ладно, – сказала она. – Здесь дверь высока, а ворота широки. Она произнесла это без всякой теплоты в голосе, поставила на пол ведро и швабру и протянула ко мне руку. – Ульф, – сказал я, собираясь обменяться с ней рукопожатием. – Рясу, – произнесла она, указывая на мою руку. Я опустил глаза на комок ткани, который сжимал в ладони. – Я не нашел одеяла, – стал оправдываться я, протягивая ей рясу. – И никакой еды, кроме той, что мы используем для причастия, – ответила она, разворачивая и проверяя тяжелое белое одеяние. – Прошу прощения, я, конечно, заплачу за… – От этого ты освобождаешься, с благословением или без. Но в следующий раз не плюй на нашего губернатора, будь так добр. Не знаю, была ли это улыбка, но шрам над ее верхней губой шевельнулся. Не сказав больше ни слова, она развернулась и ушла в ризницу. Я подхватил сумку и перелез через ограду алтаря. – Куда ты пойдешь? – спросил мальчик. – На улицу. – Почему? – Почему? Потому что я здесь не живу. – Мама не такая сердитая, как кажется. – Передавай ей привет. – От кого? – раздался голос женщины. Она уже топала обратно к алтарю. – От Ульфа. – Я начал привыкать к этому имени. – А что тебе нужно здесь, в Косунде, Ульф? – Она отжала тряпку над ведром. – Охота. – Я подумал, что в таком маленьком поселке лучше всего придерживаться одной версии. Женщина намотала тряпку на швабру. – На кого? – На куропаток, – наугад произнес я. Водятся ли куропатки так далеко на севере? – И на все остальное, в чем бьется сердце, – добавил я. – В этом году совсем мало мышей и леммингов, – сказала женщина. Я ухмыльнулся: – Хорошо, но, вообще-то, я охочусь на зверей чуть-чуть покрупнее. Она приподняла бровь: – Я всего лишь хотела сказать, что куропаток в этом году немного. Возникла минутная тишина. Ее нарушил Кнут, выпаливший: – Когда хищникам не хватает мышей и леммингов, они начинают питаться яйцами куропаток. – Ах вот оно что, – сказал я, кивнул и почувствовал, как по моей спине потек пот. Мне надо было помыться и постирать рубашку и пояс для денег. Да и пиджак требовал стирки. – Надеюсь, я найду, во что выстрелить. Проблема в том, что я приехал слишком рано. Как известно, охотничий сезон начнется только на следующей неделе, так что до тех пор буду пристреливаться. Я надеялся, что саам сообщил мне верную информацию. – Сезон сезоном, – сказала женщина, проводя тряпкой по тому месту, где я лежал, с таким нажимом, что резиновая подушка швабры заскрипела. – Это вы, южане, думаете, что решаете, когда ему начинаться. Мы здесь охотимся, когда нам нужна пища, и не охотимся, когда она нам не нужна. – Кстати, насчет «нужен – не нужен», – произнес я. – Не знаешь ли ты места в поселке, где я мог бы пожить?