– Пару месяцев назад, – старательно перекрикивала ветер Энн. Оливия опять не знала, как ей быть, но затем решила попытаться сесть рядом с Энн. Нагнулась, положила обе ладони на камень и кое-как уселась. – Выходит, она умерла накануне рождения Натали? (Энн кивнула.) Кошмар. – Спасибо, – сказала Энн. И Оливия поняла, что эта девочка, эта странная девочка – хотя и женщина средних лет – горюет. – Она умерла внезапно? – спросила Оливия. Энн, прищурившись, смотрела на воду. – Наверное. То есть она никогда не заботилась о своем здоровье. Так что инфаркт никого не удивил. – Энн помолчала, затем повернулась к Оливии: – Кроме меня. Я удивилась. И до сих пор не оправилась от удивления. – Угу, конечно, – кивнула Оливия. И добавила: – По-моему, это всегда неожиданность. Даже когда они лежат месяцами, а потом вдруг уходят. Жуткое дело. – Помните песню? – сказала Энн. – Кажется, это был негритянский спиричуэл… «Порою я словно дитя без матери…» – «И дом родной далеко, далеко», – подхватила Оливия. – Да, точно… Но я всегда себя такой чувствовала. А теперь я настоящее дитя без матери. Оливия задумалась над ее словами и после паузы сказала: – Мне очень жаль… А где она жила, когда умерла? – В пригороде Цинциннати, где и всегда. Я там выросла. Оливия кивнула. Краем глаза она наблюдала за этой девочкой-женщиной и думала: «Какая ты, Энн?» Она знала, что у девушки был брат, ей о нем что-то рассказывали, но что? Оливия запамятовала. Помнила только, что с братом Энн не общалась, – парень наркоманил? Очень может быть. Их мать пила. А отец развелся с матерью много лет назад и вскоре умер. – Мне ужасно жаль, – сказала Оливия. – Спасибо. – Энн поднялась – с поразительной легкостью, учитывая, что у нее был младенец на руках, – и зашагала прочь. Просто взяла и ушла! Оливии понадобилось изрядно времени, чтобы подняться, пришлось опереться на одну руку и немного перекатиться набок, прежде чем встать на ноги. – Господи, воля твоя. – К машине она возвращалась, тяжело дыша. * * * По дороге обратно Оливия спросила Криса: – Почему ты не сказал, что у Энн умерла мать? (Он издал нечленораздельный звук и пожал плечами.) Нет, почему ты мне не рассказал? Ведь это важно. Вдоль шоссе стояли все еще голые деревья, их черные ветки тянулись к небу. Они проехали мимо поля, мокрого, с грязными прогалинами, под струящимся солнцем они были хорошо видны. – Ее мать была не подарок. О чем тут говорить. На заднем сиденье запел Генри: – Ту-ту-ту, едем, летим! Папа, мама! Оливия обернулась, и он улыбнулся ей. – Вот так он выпевает знакомые слова, – сказал Крис. – Ему это очень нравится. – Я все равно не понимаю, – продолжила Оливия, помахав маленькому Генри. – Не понимаю, Кристофер. Она моя невестка, и я бы хотела знать, что происходит в ее жизни. Крис на миг повернул к ней голову и опять уставился на дорогу; он вел одной рукой. – Я и не знал, что тебя это волнует. – Он снова глянул на мать: – Что-нибудь еще? – Почему… – начала Оливия. – Я уже объяснял тебе почему. И Оливия кивнула. Вопрос, на котором ее прервали, прозвучал бы так: почему ты женился на этой женщине? * * * Они продержались еще один вечер и еще один день и наконец добрались до финала – последнего вечера вместе. Оливия была вымотана. Кроме маленького Генри, никто из детей так и не заговорил с ней, пока они были у нее в гостях. Но они пялились на Оливию – с возрастающей наглостью, как она думала, потому что, когда они на нее смотрели и Оливия отвечала тем же, они не опускали глаза, но продолжали пялиться, Теодор огромными голубыми глазищами, Аннабель – маленькими черными. И откуда только берутся такие дети. Когда они отправились спать, а маленький Генри – до чего же славный мальчик! – уснул наверху, Оливия села на диван рядом с Энн, кормившей малютку. Оливия постепенно привыкала к кормлению грудью у всех на виду; ей это не нравилось, а она привыкала. И ей было жаль Энн, явно пришибленную горем. Оливия решила не играть в молчанку, а завести с невесткой легкую беседу, и Энн старалась, как могла, выдерживать тон. – Аннабель захотела резиновые сапожки, потому что мы собрались ехать в Мэн. Разве она не умница? – сказала Энн. Оливия, понятия не имея, что на это ответить, кивнула. В конце концов Энн с малышкой поднялась наверх, и Оливия, оставшись наедине с сыном, поняла, что момент настал. – Кристофер. – Она заставила себя смотреть прямо на сына, хотя сам он разглядывал свои ступни. – Я выхожу замуж. Минула вечность, прежде чем он перевел на нее взгляд и растерянно улыбнулся: – Стоп, что ты сейчас сказала? – Я выхожу замуж. За Джека Кеннисона. Ей казалось, что она видит, как кровь отливает от его лица, – во всяком случае, Крис заметно побледнел. Он порывисто огляделся, потом повернулся к ней: – Кто такой, на хер, Джек Кеннисон? – Вдовец. Я говорила тебе о нем по телефону, Крис. – Лицо ее пылало жаром, словно кровь, отхлынувшая от лица сына, нашла доступ к ее физиономии. Он смотрел на мать с искренней горечью и недоумением, и она бы тут же взяла свои слова обратно и все отменила – если бы могла. – Ты выходишь замуж, – тихо произнес Крис. И еще тише: – Мамочка, ты выходишь замуж? Оливия коротко кивнула: – Да, Крис. Он тряс головой мелко, медленно и как заведенный. – Я не понимаю. Не могу понять, мама. Зачем тебе замуж? – Затем, что мы два старых одиноких человека и хотим быть вместе. – Тогда будьте вместе! Но зачем выходить замуж, мама? – Крис, что это меняет? Он подался вперед и спросил почти угрожающим тоном: – Если это ничего не меняет, зачем это делать? – Я имею в виду, для тебя ничего не изменится. Что может измениться? – Но, к своему ужасу, Оливия почувствовала, как в ее душу закрадывается сомнение. Зачем ей выходить за Джека? К каким переменам это приведет? – Мама, ты пригласила нас, чтобы сообщить об этом, так ведь? – сказал Кристофер. – Уму непостижимо. – Я пригласила вас, потому что хотела увидеться с тобой. Я не видела тебя с похорон твоего отца. – Ты пригласила нас, чтобы сообщить о том, что вы женитесь, – возразил Крис, глядя на мать в упор. – Уму, на хер, непостижимо. – И после паузы: – Мама, раньше ты никогда не приглашала нас сюда. – Тебе не нужно приглашение, Крис. Ты мой сын. А это твой дом. Бледность на лице Криса сменилась краснотой. – Это не мой дом, – заявил он, озираясь. – О господи, – он покачал головой, – господи. – Крис поднялся. – Вот почему здесь все выглядит по-другому. Ты переезжаешь. В его дом? Ну конечно. А этот продаешь? О господи, мама. – Крис повернулся к ней: – Когда ты выходишь замуж? – Скоро.