– Ну, вроде того. – Не иначе. – Гостья сидела, по-прежнему сложив руки на коленях. Сказать ей, похоже, больше было нечего. И тут у Синди вырвалось: – Ох, миссис Киттеридж. Оливия. Ох, Оливия, во мне столько… злости. – Неудивительно, – спокойно ответила Оливия. – Я хочу смириться, принять все это, но я злюсь, злобствую почти непрерывно. Там, в магазине, где мы встретились, люди пялились на меня. Я не хочу выходить из дома, потому что люди, глянув на меня, пугаются. – Ну, – отозвалась Оливия, – я не из пугливых. – Знаю. И я благодарна вам за это. – Как Том? – Да, Том. – Синди выпрямилась, и постельное белье показалось ей грязноватым, хотя его меняли только вчера, но какой-то запашок, похожий на запах металла, не выветривался месяцами. – Том постоянно твердит, что скоро мне станет лучше. Зачем? Не понимаю. От этих его слов я чувствую себя такой одинокой, о боже, мне так одиноко. Сочувствие отразилось на лице Оливии. – Господи, Синди. Это не по кайфу, как ребята раньше говорили. Совсем не по кайфу. – Точно. – Синди легла на подушки, наблюдая за незваной гостьей. – Два раза в неделю ко мне приходит медсестра, она говорит, что Том ведет себя так же, как и все остальные мужчины в подобных ситуациях. Они просто не могут с этим справиться. Но это ужасно, Оливия. Он – мой муж, мы любим друг друга много лет, и это нестерпимо. Оливия поглядывала то на Синди, то на ножки кровати. – Не знаю, – сказала она. – Не знаю, чисто ли это мужское поведение. Дело в том, Синди, что я не очень хорошо обращалась с моим мужем в последние годы его жизни. – Хорошо вы с ним обращались, – возразила Синди. – Это всем известно… Вы ходили к нему в больницу каждый день. Оливия помахала указательным пальцем: – До того. – Он тогда был уже болен? – Не знаю, – Оливия нахмурилась. – Может быть, а я и понятия не имела. Он слегка размяк, и ему постоянно требовалось мое внимание. А я… это не приветствовала. В последнее время я часто об этом вспоминаю, и на душе прямо кошки скребут. – Но ведь, – сказала Синди после паузы, – вы же не знали, что он болен. Оливия глубоко вздохнула. – Да, верно, но я сейчас о другом. Я с ним не церемонилась, и теперь это меня мучает. Еще как мучает. Иногда – редко, очень редко, но случается – мне кажется, что я как человек стала капельку – самую капельку – лучше, и мне тошно от того, что Генри меня такой не застал. – Оливия покачала головой. – Ну вот, я опять говорю только о себе. В последнее время я стараюсь говорить о себе поменьше. – Говорите о чем угодно, – сказала Синди. – Я не против. – Теперь твоя очередь, – возразила Оливия. – Не волнуйся, о себе я еще поболтаю. – Однажды, – начала Синди, – на Рождество я расплакалась. Я плакала и плакала, наши сыновья были здесь, и Том тоже, а я стояла на лестнице и буквально завывала и вдруг заметила, что они все ушли, пережидали где-то, пока я не перестану рыдать. Оливия на секунду закрыла глаза и пробормотала: – Матерь божья. – Они испугались. – Угу. – И отныне они будут вспоминать каждое Рождество, мои сыновья будут вспоминать, как я ревела. – Может быть, но не факт. – И это моих рук дело. Оливия подалась вперед: – Синди Кумс, в этом мире не найдется ни одного чертова человека, у которого бы не было постыдных воспоминаний, и нам приходится с этим жить. – Она выпрямилась и скрестила ноги. – Но мне страшно! – Да, да. Конечно. Все боятся смерти. – Все? Это правда, миссис Киттеридж? И вы боитесь смерти? – Смерти я боюсь до смерти, и это чистая правда. – Оливия поудобнее устроилась в кресле. Поразмыслив, Синди сказала: – Я слыхала о людях, примирившихся со смертью. – Наверное, такое случается. Не знаю, как им это удается, но думаю, такое возможно. Они помолчали. Синди чувствовала себя… почти нормально. – Ладно, – сказала она наконец. – Просто я так одинока. Я не хочу быть настолько одинокой. – Естественно, не хочешь. – Вы боитесь умереть, хотя вам уже немало лет? – О, черт возьми, – усмехнулась Оливия, – бывают дни, когда я бы предпочла уже лежать в могиле. И все равно смерти я боюсь… Видишь ли, Синди, если тебе придется умирать, если ты и впрямь умрешь, дело в том, что… мы все отстаем от тебя всего на несколько шагов. Двадцать минут ходьбы – и мы там же, где и ты, так-то вот. Синди ничего подобного и в голову не приходило. Ей представлялось, что Том, и ее сыновья, и… все люди будут жить долго, если не вечно, но без нее. Однако Оливия права: все они движутся в одном направлении, а она лишь опережает других. Если, конечно, она действительно возглавляет шествие. – Спасибо, – сказала Синди. – И спасибо за то, что пришли. Оливия Киттеридж встала: – До скорого. * * * Когда мать Синди умирала – ей было пятьдесят два, а Синди тридцать два, – она кричала, и рыдала, и проклинала мужа, отца Синди, бросившего их много лет назад. На самом деле мать Синди и прежде нередко кричала и рыдала – от неизбывной усталости. Но эти жуткие звуки на смертном ложе ужасали Синди, и она пообещала себе: я не буду умирать вот так. И теперь она сильно переживала из-за того, что напугала сыновей своим плачем на лестнице в Рождество. Раньше она никогда не кричала в присутствии сыновей и не плакала. Она любила и заботилась о них каждую секунду своей жизни – так ей это виделось, – обнимала их, брала на руки, когда они были маленькими и нуждались в утешении. Она много размышляла об этом, и однажды вечером, сидя на диване перед телевизором рядом с Томом, закутанная по горло в одеяло, она думала о том же. Во время рекламной паузы она сказала: – Милый, я чувствую себя такой виноватой, оттого что расплакалась тогда на лестнице при тебе и мальчиках. Я рассказала об этом миссис Киттеридж, но забыла упомянуть, что кажусь себе похожей на свою мать. Том мгновенно оторвался от экрана: – Миссис Киттеридж? Зачем ты откровенничаешь с этой старой клячей? – Ну… – начала Синди. – Ты в курсе, что она теперь замужем за Джеком Кеннисоном? – Она? За Кеннисоном? – Синди медленно выпрямилась. – Ну да. Какой нормальный человек женится на этой мымре, если не считать ее первого мужа, беднягу Генри? Синди не ответила и потом в основном помалкивала. * * * Через несколько дней погода испортилась. То дождь, то мокрый снег, и пока Том проверял, все ли на месте, чтобы Синди ничем себя не утруждала в его отсутствие, – еда для ланча в холодильнике, телефон рядом с кроватью, мобильник на кровати, только руку протяни, – пока он суетился вокруг нее, как обычно по утрам, прежде чем отправиться на металлургический завод, Синди обнаружила, что испытывает не благодарность, а раздражение. – Все отлично, милый, можешь спокойно уходить, – сказала она.