Проспал он допоздна – ночью еще долго не мог заснуть, – а когда проснулся, с кухни доносились голоса Лайзы и ее матери. Опустившись на колени, он вытащил из-под кровати чемодан, в котором хранилась его форма солдата Гражданской войны. Кепка помялась, и Фергюс кулаком кое-как расправил тулью, китель и брюки тоже были помятыми: он забыл отнести форму в чистку, где ее отглаживали. – Да бог с ней, – пробормотал он себе под нос. Надел форму, специальной щеточкой попытался загнуть кончики усов, потом отправился в ванную, брызнул на усы спреем; капли, попавшие в глаза, больно щипали. Войдя на кухню, залитую солнечным светом, он сказал дочери «доброе утро», и она улыбнулась ему: – Привет, пап. Фергюс положил себе каши и понес тарелку в столовую, а затем сделал то, чего не делал никогда, – сел за стол там, где обычно сидела Этель по свою сторону от желтой липкой ленты, так ему было лучше слышно, о чем женщины разговаривают. Но говорили они о кухонных полотенцах. Надо же, полотенца! Лайза сказала, что хочет поехать в магазин на окраине города, где продают очень хорошие кухонные полотенца, и Этель промямлила нечто вроде «окей, я тебя отвезу». Доев кашу, Фергюс вернулся на кухню, помыл тарелку и сказал Лайзе, что уходит и его не будет до вечера. – Желаю тебе хорошо провести время, – ответила Лайза. Ей вторила Этель: – Скажи отцу, я желаю ему удачного дня. Фергюс несколько удивился и попросил дочь передать матери «спасибо». Но пожелание Этель не сбылось. Выведя пикап из гаража, он уложил походную палатку в багажное отделение и, добравшись до парка, обнаружил, что все уже на месте; мало того, еще не встав на тормоз, он расслышал выстрелы. На этот раз солдаты были одеты в разномастную форму и число их поубавилось. Фергюс вынул палатку из багажника и подошел к Бобу Стерджесу. Поздоровавшись, тот указал ему место, где поставить палатку в ряд с другими, и Фергюс успел вспотеть в своей «настоящей» форме, пока натягивал эту чертову палатку. Он не мог перестать думать о Лайзе. Вспоминал ее ребенком, школьницей, возвращавшейся домой после уроков. Она всегда была веселой девочкой, не в пример обидчивой Лори, та была горазда подуться. Один из мужчин – Фергюс запамятовал его имя – варил что-то на крошечной решетке, установленной над костерком, и Фергюс, взяв свой кофе – он сжульничал, помолов зерна заранее, – прихватил жестяную кружку и подошел к нему. – Привет, Фергюс! Фергюс, чувствуя себя дурак дураком, сварил кофе, налил этому человеку и наконец вспомнил, как его зовут, – Марк Уилтон. – Маловато сегодня ребят, – сказал Марк, и Фергюс согласился. Солнце палило; они устроились в тенечке под дубом, но в большей части парка не было и намека на тень. Дубы и клены – словно горстка пятнышек на ярком фоне, и внезапно Фергюс припомнил, каким был парк в его детстве, тогда здесь росли вязы, и листва у них была такой густой и такой плотной, что, казалось, она накрывала собой весь парк. Трава тоже была зеленее, а сейчас изрядная часть парка превратилась в грязный пустырь, где дважды в неделю торговали фермеры с прицепов, которыми они и загубили растительность. Обернувшись, Фергюс увидел женщину, шагавшую к ним, она была в длинном ярко-голубом платье с пышной юбкой, от солнца она загораживалась голубым зонтиком. Фергюса поразило, сколь довольной собой она выглядела. Но нет, сообразил он, это не самодовольство – скорее, тщательно скрываемая радость от того, что сегодня она смогла надеть столь необычное платье. Впрочем, женщина была толстой, а платье делало ее еще толще. – Здравствуй, Фергюс, – сказала она, приблизившись. «Разрази меня гром, – подумал он, – да это же Шарлин Биббер». – Здравствуй, Шарлин, – кивнул ей Фергюс. – Экое на тебе платье сегодня. – Точно, – поддакнул Марк Уилтон. – Просто загляденье. – Что ж, спасибо, мальчики. Я сшила его своими руками. – Над верхней губой Шарлин блестели капельки пота. – Я подумала, в те времена никаких швейных машинок и в помине не было, так что смелей, Шарлин, ты можешь это сделать, и я сделала. Фергюс поднялся: – С вашего позволения я должен отлучиться, забыл кое-что дома. – Что ты там мог забыть? – спросила Шарлин. Фергюс лишь помотал головой и, садясь в пикап, заметил, что она смотрит ему вслед. * * * Он не ожидал увидеть на подъездной дорожке машину Лори и еще больше удивился, обнаружив на заднем сиденье своего внука Тедди, названного в честь пса. – Медвежонок Тедди, – Фергюс открыл дверцу, – почему ты сидишь здесь совсем один? – Мама сказала, – взгляд у мальчика был очень серьезным, – что мне нельзя в дом, потому что их разговор не для моих ушей. – Ох-ох-ох. – Фергюс обожал этого ребенка до умопомрачения. – Тебе тут не жарковато? Мальчик кивнул: – Но я опустил стекла. И она сказала, что надолго не задержится. – Давно она там? – Не знаю, – пожал плечами Тедди. – По-моему, не очень. Только… – жалобно продолжил он, – мне ужасно хочется выйти из машины. – И добавил озадаченно: – Дедушка, твоя форма, она выглядит как-то по-другому. – Давай-ка перебирайся на крыльцо, – сказал Фергюс. – Давай, а всю вину я возьму на себя, если маме не понравится, что ты сидишь на крыльце. Вперед, Медвежонок. Тедди вылез из машины и уселся с книжкой на нижней ступеньке. – Почему твоя форма стала другой? – спросил мальчик. – А, она просто не отутюжена. – Отутю?.. – не понял Тедди. – Не поглажена. Наверное, поэтому она выглядит иначе. – Фергюс глянул на свои брюки: действительно, до чего же мятые. Вдруг из открытого окна раздался пронзительный вопль. Тедди с испугом уставился на деда. – Ладно, – сказал Фергюс, – назад в машину. Я скоро вернусь за тобой. Обещаю. Мальчик залез в машину и спросил: – Все будет хорошо, правда? – А то, – ответил Фергюс, и мальчик вроде бы немного расслабился, что невероятно обрадовало Фергюса. – Она рассказала тебе? – набросилась Лори на отца, стоило ему перешагнуть порог. – Рассказала? – Да. Успокойся. – О том, что она втыкает булавки в пенисы этих мужчин? Об этом она рассказала? Фергюс почувствовал, что ему надо присесть. – Ради бога, Лори, прекрати. – Мошонка у него, казалось, съежилась. – Прекратить? Этого ты хочешь? Поверить не могу. Да я единственный нормальный человек в этой семье! О господи, твоя дочь – проститутка, а ты велишь мне успокоиться. – Лори вытянула шею вперед. – Именно, – сказал Фергюс, – я прошу тебя успокоиться, и немедленно, Лори Макферсон. Криком делу не поможешь. Лори повернулась к матери: – Мама. Поддержи меня. Пожалуйста. Но Этель, стоявшая за спинкой своего кресла, села и выдохнула только: – Ох, Лори. – Потом добавила: – Но она не проститутка. Я так думаю. – Бог ты мой. – Лори бросила свой клатч на пол и уткнула руки в бока. – Я просто не знаю, что сказать, – продолжила Этель. – Понимаешь? Просто не знаю, что сказать. Все это… так ужасно. – Да неужели? – Лори с некоторой театральностью вскинула голову. – Ради бога, – сказал Фергюс, – успокойся, черт возьми. Сейчас же. Лори поджала губы, нагнулась, подняла клатч и произнесла ровным тоном: – Более психованного семейства не водилось на этой земле. – Она развернулась и вышла вон, хлопнув дверью с такой силой, что с кухонной полки упала кастрюля. Фергюс поднялся и последовал за ней. – Медвежонок Тедди, – наклонился он к окну машины, за которым сидел его внук, – думаю, мы скоро увидимся. Твоя мама сейчас сердита, но это пройдет, и тогда мы с тобой отправимся на рыбалку. – «На рыбалку», – передразнила его Лори, пристегивая ремень. – Можете, блин, рыбачить сколько хотите. Она рванула с места так, что шины взвизгнули, а ее бедный сынишка сидел, опустив голову, пока Фергюс махал ему на прощанье.