Невольно съежился, вжал голову в шею и поднял хлипкий воротник. Под подошвой кроссовок прохрустела тонкая корка льда в перемерзшей луже. Спустил Мульта с поводка. Пока он лихорадочно обнюхивал место под поссать-посрать, достал из кармана пачку сигарет, выловил одну и зажал ее губами. Прикрыл ладонью слабый огонек зажигалки и глубоко затянулся, чувствуя легкую горечь во рту и небольшое головокружение от курения натощак. Пнул носком кроссовка жухлый листок, который тут же подхватило ветром, унося подальше. Пёс пытался что-то откопать в замерзшей земле, но выходило паршиво. Только поцарапал холодную почву и замарал лапы, которые мне теперь точно надо будет мыть. Неожиданно замер, повел в стороны висячие уши, прислушиваясь, и, виляя хвостом, побежал куда-то мне за спину. Выпустив струю сизого дыма в морозный воздух, нехотя развернулся проследить за ним взглядом. И пожалел. В ста метрах от того места, на котором я стоял, укутавшись в объемную куртку и километровый шарф, топталась новая подружка моей дочери — Соня. Девушка смотрела себе под ноги и иногда бросала сосредоточенный взгляд на своего пса, который теперь объединился с псом Кати. Уголки губ Сони были, как и все те разы, что я ее видел, немного приподняты. Это раздражало. Странная мания улыбаться тогда, когда поводов для улыбок нет. Вокруг не происходит ровным счетом ничего, но она ведет себя так, словно прямо сейчас вокруг нее творится нечто грандиозное. Например, два шерстяных идиота грызут друг другу уши. То еще событие. Отвернулся. Банальное нежелание вступать в диалог с кем-либо в шесть утра. К тому же, давить из себя слова и вымученную улыбку я не стал бы и в любое другое время суток. Новая затяжка и дыхание вновь окрашивает воздух сизым дымом. Опустив голову, смотрю себе в ноги и не нахожу ни одной мысли, кроме навязчивого желания заглянуть через плечо. Отчего-то складывается ощущения, что в спину мне упёрся взгляд девушки с приподнятыми уголками губ. Должно быть, ждёт момента, когда я посмотрю в ответ, чтобы иметь возможность начать со мной диалог. Ненужный мне диалог. Я понимаю, что являюсь социальным существом и с социумом нужно взаимодействовать, хочешь ты того или нет, но последние месяцы отлично показали мне, что если перестать обмениваться с кем-либо парой ничего не значащих фраз о погоде, здоровье, быте… то ничего, в сущности, не меняется. Всем друг на друга всё так же плевать, просто я снял с себя обязанность скрывать этот факт за навязанной вежливостью. И, как ни странно, не перестал быть социальным существом. Просто теперь игра с социумом для меня выглядит иначе: пока команда бегает с мячом, я курю под трибунами. Я не играю, ни за кого не болею, но нахожусь там же, где и все. Вдох-выдох и сигарета растворяется в воздухе. То, что нельзя вдохнуть падает на землю и растирается подошвой кроссовка. Прячу руки в карманы куртки. Замёрз. Надеясь на то, что шерстяной балбес сделал все свои дела, медленно разворачиваюсь на пятках, выстраивая внутренние барьеры, за которыми пережду акт вежливости. Но Сони и её пса на площадке уже нет. Лишь Мультик с остервенением пытается сдвинуть с места оторванную сухую ветку. Вцепившись в нее зубами, глухо рычит. Идиот. — Домой пошли, — присел на корточки и подцепил к поводку, подбежавшего щенка. Едва успел ухватиться за этот самый поводок, когда пёс рванул к двери подъезда, будто понял, о чем я ему только что сказал. Бесшумно вошли в квартиру. Почти бесшумно, потому что Мульт решил, что раз он уже хорошенько просрался, то можно и поесть. Для этого лишь нужно поскрести пустой миской по кафельному полу кухни. — Тише ты! — шикнул на него и чисто интуитивно нашел в нижнем ящике гарнитура собачий корм. — Жри. Поставил перед ним наполненную миску и отправился в ванную комнату, желая принять душ и хоть немного снять скованность с мышц спины. Спартанский сон на полу на тонкой подстилке уже не подходит моему возрасту. Моему возрасту и физическому состоянию всё больше начинает подходить спартанская пропасть, в которую меня скинули бы как самого хилого и недостойного. После душа и горького кофе решил сразу одеться для скорого выхода на работу. Постиранная еще вчера вечером одежда висела на сушилке. Сдернул с нее серую рубашку и простые черные джинсы. Хмурым взором окинул рубашку, которую не мешало бы погладить. Плевать. Всё равно помнется уже в машине, пока буду ехать до университета. Носки, джинсы, рубашка — всё одинаково уныло, а значит, по-деловому. Почти на цыпочках вошел в свою комнату, чтобы разбудить Катю, но мохнатый меня опередил. С тихим смехом дочка пряталась от Мульта под одеялом, пока он пытался её оттуда «выкопать», виляя хвостом так, что рисковал свихнуть себе позвоночник. — Катя, — произнес я севшим после долгого молчания голосом. — Скоро выезжать. Собирайся. — А с Мультиком ты погулял? — спросила она, присаживаясь в постели и забавно сморщила носик, когда пёс приступил к облизыванию ее лица. — Погулял. И покормил его. — И он останется дома один? — А куда мы его денем? Посидит один. Ничего с ним не случится. Корма побольше насыплем, туалет я ему устроил. — Ладно, — шепнула Катя немного разочарованно и с жалостью посмотрела на пса. — Я тебе игрушки оставлю, чтобы не скучал. Не хватало мне проблем, так еще и пёс упал на шею, чтобы камнем придавить мне к реальности ежедневного существования, в котором теперь нужно больше места уделять заботам не только о дочери, но теперь еще и о нем. — А бабушка за мной не приедет? — спросила Катя, доплетая косу перед зеркалом в прихожей. — Бабушка? — нахмурился я, ища на полках комода хоть какие-то туфли или ботинки, потому что мои зимние обоссали псы. Бабушка, черт! Прошло всего два дня выходных, которые длились как год и я совсем забыл, её слова о том, что она не нанималась носиться с нами или что-то около того… — У бабушки полно дел, — ответил расплывчато и вынул из обувной коробки туфли, которые надевал только для примерки еще года два назад. Они летние, но искать и выбирать что-то другое, уже нет времени. Либо в них, либо в изрядно истасканных кроссовках. Вряд ли я замерзну во время перебежек от машины в универ и обратно. — А как я в школу попаду? — насупилась дочка и внезапно расцвела. — Сама? Пап, можно я сама до школы дойду? Тут же совсем близко. — Если ты уверена в том, что справишься сама, то можешь попробовать, — расшнуровал туфли и втиснулся в один из них. Вроде, неплохо. С ноги не сваливается. — Только позвони мне или напиши, как доберешься. И когда со школы домой вернешься, тоже напиши или позвони. — И со школы самой можно? — с восторгом в тонком голосе вопросила Катя. — Можно, — кивнул и надел второй туфель, зашнуровав как придется. — Я всё равно не успею забрать тебя со школы, так что придется тебе проявить самостоятельность. Справишься? — Я же раньше ходила одна. Мама разрешала. Раньше… Мама… К горлу подкатила горечь воспоминаний, которые отразились и в светлых глазах дочери. Момент молчания между нами был похож на вечность. Мы помнили о ней круглосуточно, просто вслух не позволяли себе этого произносить. Слишком горько и непонятно, как после болезненного упоминания строить диалог, в какую сторону его можно увести. — Мы опаздываем, — прочистил горло и внутренний тумблер в нас обоих переключился на действительность. Проще — не переводить разговор в другое русло, а сделать вид, что его не было вовсе. — Доброе утро, Павел Романович, — не отрывая взгляд от газеты, бросила мне тётка на проходной университета. — Доброе, — буркнул ей, толкнул бедром турникет и запрятал пропуск в карман пальто. Глядя себе под ноги прошел до расписания. Привычно выписал номера аудиторий и время пар в блокнот. В стороне слышались тихие смешки студенток, вероятно, обсуждающих мои особые условия сдачи зачетов и экзаменов. Сомневаюсь, что сегодня у них что-то выйдет. Во мне нет алкоголя уже больше двух дней, а без затуманенного мозга я вряд ли смогу помнить о том, что у них вообще нет никакого, даже затуманенного. — Паша… Павел Романович, — окликнул меня Андрей, декан. — Можно вас на минуточку? Вздохнув, подошел к некогда другу. Без интереса взглянул на бумаги в его руках и медленно поднял взгляд к его лицу, чтобы он уже начал говорить, а не только укоризненно смотреть. — Слушаю вас, Андрей Владимирович, — выдавил из себя грамм официоза, раз уж мы решили в него поиграть. — Что-то случилось? — Приведите в порядок свои ведомости, Павел Романович, — пихнул мне в грудь тонкую стопку бумаг. — И…, - осёкся, нахмурился, пригляделся к моему лицу и вполголоса добавил. — Ты трезвый, что ли? — Еще не вечер, — бросил ему сухо и, не желая продолжать этот, как сказали бы мои студенты, «гнилой базар», направился в аудиторию, в которой через десять минут должно начаться первое занятие. Разложил бумаги на столе, пальто закинул на соседний стул и сосредоточился на ведомостях, что мне подсунул Андрей. Да, наворотил я тут, и правда, не мало. Вечер в архиве на переделку всего этого мне обеспечен. «Ты трезвый, что ли?» — этот вопрос острым осколком застрял в голове и резал все другие мысли еще на подходе. Есть что-то удивительное в том, что я трезвый? Это какая-то редкость, которая мне была недоступна? Тот факт, что я еще не выпил, кроется в том, что я водил у самого утра щенка посрать, потом готовил ему туалет, чтобы к нашему с Катей возвращению домой, он не обосрал всю квартиру. В остальном от того, чтобы сделать глоток алкоголя меня сдерживает только то, что из-за всех этих хлопот со щенком я не наполнил фляжку. Но опять же — еще не вечер… Когда все пары были отведены, а по коридорам сновали лишь единицы студентов, спустился в архив. Работу с ведомостями никто не отменял. Раньше начну — раньше закончу. Дверь архива, как и всегда, поддалась со скрипом старых ржавых петель. Сжав зубы, чтобы от звука не лопнули барабанные перепонки, вошел в помещение и понял, что оно уже занято. Жильцова зависла с карандашом в руке над книгами, без малейшего проявления эмоций оглядела меня с ног до головы и продолжила корпеть над конспектом, или тем, ради чего она сюда ходит. Оно и к лучшему. Второй такой сеанс ее болтовни я не перенесу. До сих пор хочется схватить ее за шкирку и выкинуть в темный коридор за дверью архива. Сдержанно положил пальто и портфель на край стола. Включил настольную лампу, положил перед собой бумаги, что были мной испорчены и подготовил новые, чтобы хотя бы в них не напортачить. Занес ручку над листом и не смог сдержать желания посмотреть на Жильцову.