— Секунду, — вскинула указательный палец, проходя мимо, и заглянула в соседнюю комнату, из которой вышла еще быстрее. — Сёмка уснул. Тоже сегодня был день, полный впечатлений. Фантик с Мультиком тоже с ним спят. На коврике рядом с кроватью устроились. — Хорошо. Пусть спят. Хоть немного отдохну от лохматого придурка. — Тоже иногда с ума сходит? — хохотнула натянуто София, подойдя к шкафу-купе в прихожей. — Он еще ни разу не ступал на путь ума, чтобы с него сходить. — Ну, он еще молод. Научится, — взглянула она на меня бегло и сдвинула зеркальную дверцу шкафа в сторону. Заглянула внутрь и застыла, словно увидела призрак. — У меня остались вещи мужа. Есть совсем новые, с бирками. — Не нужно, — сказал и подошёл ближе к ней, чтобы понять, что она такого увидела в собственном шкафу, что голос стал каким-то механическим. Заглянул вглубь шкафа и увидел три черных спортивных сумки, стоящие ровным рядом на дне. — Уже два года не могу увезти его вещи в какой-нибудь приют или что-то типа того. После года собрала всё в сумки. Еще через год донесла сумки до этого шкафа, а дальше так и не решилась, — говорила София, глядя на сумки в темноте шкафа. — Прочитала, что избавиться от вещей — один из способов отпустить человека. Якобы, твое подсознание перестаёт ждать, что сейчас он вернется домой с работы, наденет домашние штаны и футболку, помоет руки и сядет за стол ужинать… Мне кажется я до сих пор жду… Рвано выдохнула и плавно закрыла шкаф. Осталось лишь зеркало, в полумраке которого отразились мы с глазами полными пустых надежд и ничтожной веры. Я тоже ждал… Но я еще даже не дошёл до стадии сбора вещей, хотя тёща настаивала на том, что их нужно куда-то сдать, еще полгода назад. Тогда я почувствовал себя предателем, который готов так скоро уничтожить всё то, что напоминало бы мне о жене. Предателем чувствует себя и София. И за это я не мог её корить или считать слабой. Нельзя судить кого-то, когда сам болен той же болезнью. — Как это произошло? — спросил, глядя прямо в глаза её отражения, но сразу одернул себя, когда по красивому лицу пробежала рябь мрачных эмоций. — Хотя, можешь не говорить. Я всё понимаю. — Почему же? — опустила она голову и начала завязывать и развязывать черный шнурок своих штанов. — Я могу об этом говорить, — узкие плечи нервно дёрнулись. — Не с легкостью, конечно, но и не с истерикой, как бывало первый год. Только пройдём в кухню, хорошо? — Ты здесь хозяйка. — Пойдём, — кивком головы указала направление. Молча последовал за ней в кухню, которая была освещена только лунным светом, бьющим из не зашторенного окна. — Ты не против, если мы не будем включать свет? — Не против. В темноте комфортнее всего обнажать не только тело, но и уродливую душу, покрытую шрамами. — Сядем? — предложила София. Её тонкий силуэт, виднеющийся в рассеянном свете луны, выдвинул стул из-за стола и мягко на него опустился. Повторил за ней, предварительно повесив мокрую футболку на металлическую спинку стула. Сел напротив и сложил руки на столе, переплетя пальцы. София сделала то же самое. Со всей той внезапной решимостью, с которой сюда пришли, — мы молчали. Разглядывая внутренние раны, я прикидывал, какую из них можно будет показать первой, а какую, вообще, лучше никогда не показывать. — Я никогда об этом ни с кем не обсуждала и, в принципе, старалась не касаться этой темы, — первой молчание прервала София. Перебирая браслеты на запястье правой руки, она сосредоточила всё внимание на них. Я стал тенью, сидящей напротив, которая была готова выслушать каждое её слово. — Ни с родителями, ни с сестрой, хотя она настаивала на том, чтобы я высказалась. Якобы, так легче. Когда проговариваешь проблему вслух, приходит её решение, но… — услышал, как она сглотнула сгусток слов, который больно произнести. — … Но разве может быть решение у проблемы, когда она связана со смертью дорогого тебе человека? Вопрос, не требующий ответа. — Я просто научилась носить маску перед людьми. Не так уж и сложно делать вид, что ты сильная. Для этого достаточно не поднимать болезненную тему, потому что лицо может исказить гримасой боли и маска, которая и так держится на клее из твоих же соплей, отваливается к чертям собачьим. А так… — повела она острыми плечами и слегка дернула головой. — Моё лицо не выражает скорби, и другие не лезут с вопросами о моем подлинном состоянии. Ты тоже не лез, пока меня случайно не бомбануло. — Прости за это. — Не извиняйся. Ты не обязан был знать. Никто не обязан знать, что происходит за закрытой дверью чужой квартиры. — Если бы, — хмыкнул я. — Люди по своей природе — вуайристы. Есть некоторое извращенное удовольствие в подглядывании в замочную скважину чужой двери. И неважно, что там происходит: трахаются, умирают, рожают… — Чего не знаешь, туда и тянет, — согласно кивнула она. — Но даже если бы ты и подглядел в мою замочную скважину, то ничего бы в ней не увидел. Там, всё равно, постоянно темно. Перегорела. — Лампочка? — И она тоже, — ответила София и издала рваный горький смешок. — Достаточно иронично получается, учитывая, что мой муж был электриком. И погиб от своей же стихии. — Как это произошло? — Неожиданно, — откинулась она на спинку стула. — Хотя и ожидаемо. Нахмурился, не до конца понимая оксюморон. — Мой муж… — продолжила тем временем София, всё так же перебирая на руке браслеты. — Всегда был очень отзывчивым человеком. Мне иногда казалось, что ему просто жизненно необходимо кому-то помочь. Если кому-то вдруг не будет оказана его помощь, то и день прожит зря. Я могла спокойно пройти мимо человека, лежащего на земле, по умолчанию решив, что он просто пьяница, не достойный моего внимания. Так делают многие, так что я не видела в этом ничего зазорного. А муж считал иначе. Он не отойдёт от этого человека, пока не убедится в том, что он действительно пьян, а не мучается от сердечного приступа, инсульта или ещё чего… Да даже если он пьян, то нужно помочь ему добраться домой, позвонить его близким или просто оставить отсыпаться в безопасном месте, а не под кустом. Возможно, это правильно и люди должны помогать друг другу, живя в социуме, но иногда меня это сильно раздражало. Потому что помощь другим забирала его у меня. Забрала и в тот раз, — шумно и глубоко вдохнув, она взлохматила волосы и вновь сложила руки на столе. — Ночью на «линии» произошла авария. Часть города обесточило, а дежурная бригада отмечала чей-то день рождения, поэтому в их помощи смысла не было никакого. Мой муж в это время находился в отпуске, но, когда ему позвонили с просьбой приехать, посмотреть, что там, — он не отказался. Как обычно, в общем. Я была против, ворчала, пока он собирался, но терпеливо приняла и это. Всё-таки, люди остались без электричества, в той части города находилась больница, поэтому я просто затолкала своё недовольство поглубже и отпустила его. А через четыре часа мне позвонили и сказали, что он в больнице с ожогами и повреждением внутренних органов. Думаю, ты представляешь, что такое высоковольтная линия и какие травмы могут быть с ней связаны. Каким-то чудом страховочный трос не оборвался, и мой муж остался на нём висеть. Если бы не трос, то он точно погиб бы от удара о землю, упав с большой высоты. Но трос его спас. Ненадолго. Полгода комы, — начала она поглаживать линии на своей ладони. — Я никогда не верила ни в Бога, ни в чёрта, но с того дня я начала молиться. Даже в церковь ходила — ставила свечи за здравие, а потом врачи сказали, что нужно ставить за упокой. Показатели начали падать, врачи сказали, что организм мужа перестал бороться и ему осталось не так уж и много. Может, сутки. И то, в лучшем случае. Сказали, что нужно успеть попрощаться, пока он ещё в сознании и может что-то слышать, — тихий всхлип прервал её речь, рванный вздох вырвался из лёгких, тихий голос дрогнул. — Я пришла в палату последняя. После родителей, сына, друзей и остальных родственников. И сказала, что он слабак. Не о любви, не о том, что буду помнить его всю жизнь и хранить в сердце… Я сказала, что он слабак, который не может чуть-чуть напрячься и прийти в себя, если не ради меня, то, хотя бы, ради нашего сына. Я разозлилась. Не знаю, почему, но в тот момент я его возненавидела. Кричала, пыталась его растолкать, заставить встать и больше не прикидываться умирающим. По-моему, в тот момент я сама себе не принадлежала. У меня даже нет определения этому состоянию… — Отчаяние, — бросил я едва слышно. — Больное отчаяние, наверное, — уточнила София. — Меня от него оттащили врач и санитарка, выставили из палаты, а через десять минут он умер, так и не услышав от меня, что я его, всё-таки, люблю. Дрожащие плечи, громкий всхлип в темноте. — У тебя хотя бы была возможность сказать хоть что-то. У меня не было даже этого. — Расскажи, — выдохнула она и обтерла лицо ладонями. Шумно выпустил воздух из носа и откинулся на спинку стула, рефлекторно выставляя барьеры из молчания и отстраненности. — Твоё молчание нечестно, — отозвалась София укоризненно. — Черт! — рванул руку вверх и нервно прочесал затылок. — Я тоже об этом ни с кем не говорил, и не думал, что когда-нибудь придётся. — И всё же. Обратил внимание на её лицо, но не видя глаз, сложно было сказать с каким чувством она ждёт от мня ответных откровений. — Она погибла в свой день рождения, — начал я и вернул руки на стол, сосредоточенно ковыряя под ногтями. — Она всю жизнь мечтала о полёте с парашютом. Я, естественно, был против, потому что не доверял этой штуке из простыней, но потом пришёл к решению, что не могу стоять на пути к её мечте и придумал альтернативу: вместо парашюта, решил подарить ей полёт на параплане. Эти штуки показались мне гораздо безопаснее, летают они не очень высоко, и она могла бы рулить им самостоятельно, не пользуясь помощью инструктора. Опробовал эту штуку сам и купил ей день полётов как раз в её день рождения. Думал, всё будет красиво. Представлял, как она обрадуется, как будут гореть её глаза… — неожиданно оторвал заусенец и стиснул зубы от мелкой острой боли. — Она упала с высоты? — мягко подтолкнула меня София. — Да, — кивнул я, продолжая смотреть на свои руки. — Но даже не доехала до места полётов. В ночь перед этим днём неожиданно выпал снег. Был гололёд. Она ехала на машине по мосту, как раз к месту полётов, а какой-то… — с трудом проглотил комок боли. — … урод не справился с управлением на летней резине и на скорости влетел в неё. От столкновения машина перевернулась и слетела с моста в старый, давно пересохший ручей. Её нашли в груде металла уже мёртвой. Врачи говорили, что она умерла мгновенно — без боли и мучений, но мне казалось, что я слышал, как она звала на помощь, как кричала… а я не услышал. Размазал по пальцу выступившую от оторванного заусенца кровь и прислонил к губам, буквально зализывая эту ничтожную ранку. — Ты не виноват, Паша. Дёрнулся и замер. В спину словно выстрелили иглами, в лицо плеснули ледяной водой и с силой ударили о землю. Всего на мгновение мне показалось, что я услышал голос жены. Всего одно маленькое мгновение, колыхнувшее пепел внутри и заставившее его взметнуться в воздух. — Что? — спросил я, глядя на размытый силуэт сидящий напротив. — Ты не виноват, — повторила она, и в этот раз я услышал Софию, а не голос внезапно явившегося ко мне призрака. — Это просто стечение обстоятельств. Мы не властны над обстоятельствами, к сожалению. А вот они над нами… — Ты, видимо, попыталась взять над ними верх, — намекнул на её запястье с полосками шрамов. — Дура потому что, — отозвалась она простодушно. — Знаешь, как говорит моя мама? Чужую беду пальцем разведу. Я тоже раньше думала, что если умирает один из родителей, то второй просто обязан жить ради ребенка. Это так и есть на самом деле, потому что твой ребенок — это полностью твоя ответственность и ты обязан делать для него всё, чтобы он ни в чем не нуждался. И когда лет семь назад у женщины из соседнего подъезда умер муж, а она отправилась вслед за ним, я посчитала её эгоистичной слабачкой, неспособной взять себя в руки и продолжить жить ради своего ребенка. Но это взгляд со стороны. Все мы знаем, как жить эту жизнь правильно. Но только в теории. Мы учим других, как им нужно жить, давая советы, о которых нас не просили, и которым мы сами не следуем. Эдакие мудрецы, учащие слепого различать цвета. Слепому можно рассказать о цветах, которые его окружают. Сказать, на что каждый из них похож по ощущениям: красный — горячий, синий — холодный… Вроде всё просто и понятно, но на деле оказывается, что у синего и красного имеются сотни оттенков, которые нужно прочувствовать лично, чтобы понять, что красный может быть не только горячим, но ещё и приятно обжигающим, а холодный может дарить освежающую прохладу. Вся жизнь состоит их этих нюансов-оттенков, которые видит и может прочувствовать в полной мере лишь тот, кто испытал их влияние на себе. Многим кажется непонятным, как можно утонуть. Есть руки, ноги — так греби! Но стоит оказаться в этой западне самому, и ты понимаешь, что по необъяснимым причинам судорогой сводит ноги. Паника и отчаяние парализуют всё рациональное, когда рукам не за что зацепиться. Со стороны виднее? Нет. Со стороны не видно оттенков. А мы с тобой познали все оттенки черного, Паша. — И что нам дало это знание? — Пустоту, отчаяние, одиночество, злобу. — Ничего нужного. — Ничего. Глава 14 Начало декабря пахнуло хвоей. Город украсили праздничной иллюминацией, а по дворам начали стрелять бомбочки, которыми вооружилась вся местная шпана. Шесть утра. На кухонном столе стояла какая-то Снежная королева из пенопласта и всего блестящего, что только можно было найти в этом мире. Катя строго настрого запретила к ней приближаться, объяснив это тем, что мои «толстые кривые пальцы обязательно что-нибудь сломают». Поэтому мне оставалось только курить рано утром и поздно вечером в компании детского творчества, у которого ещё даже не появилось своей головы. Зажал между зубами фильтр и поднёс к кончику сигареты огонь зажигалки. На секунду осветил кухню, чтобы затем снова погрузить её в рассветный полумрак. Вложил зажигалку в пустую пепельницу и отодвинул в сторону, чтобы беспрепятственно открыть окно и выставить в него тяжёлую голову. Снова ночь над бумагами и докладами студентов, скаченных из интернета. Даже рекламные ссылки между строками не потрудились убрать, засранцы… Мульт, как обычно, сонно опустив голову, пришёл вслед за мной и улёгся у ног, ожидая, когда я докурю, чтобы снова вернуться в комнату к Кате. Похоже, пёс решил взять на себя миссию моего компаньона или просто следил за тем, чтобы я в один момент не вывалился из окна, если вдруг пепел на сигарете меня перевесит.