— Видишь? — посмотрела на меня девушка смеясь. — Минздрав тебя предупреждал? Допрыгался? — многозначительным взглядом указала на мою ногу. — Минздрав угрожал мне импотенцией. О поломанных ногах на пачках сигарет не было ни слова. — Он начал издалека. — Предупредительный в ногу? — усмехнулся я. — Кокетничает, — состроила София комичную рожицу, а-ля роковуха. — А ромашка здесь, потому что в душе ты романтик? — показала она цветок, который выглядел подвядшим. — Давно лежит, похоже. — Давненько. Не стал уточнять, что ромашку эту я притащил с кладбища, с могилы жены и до сих пор не нашел ей применения и смысла, ровно так же, как не смог её выкинуть, хотя окно открыть проще простого. Покрутив в руке цветок, София о чем-то крепко задумалась. Между тонкими бровями залегла морщинка, но плавно разгладилась, когда красивых губ коснулась легкая улыбка. Аккуратно вернув цветок обратно на подоконник, девушка коснулась своего запястья правой руки и расстегнула самый широкий из браслетов. Внутренне напрягся. Не думал я, что вид безобидной ромашки подтолкнет к воспоминаниям, о которых у нее полно очевидных человеческому глазу шрамов. — Смотри, — подошла она ко мне и показала запястье так, будто хотела показать часы. — Тоже ромашка. И тоже выглядит не очень. — Ну, да, — выдохнул я расслабленно, разглядывая мелкую сине-зеленую ромашку на ее запястье. — Будто ты сидела. Девушка в ответ лишь тихо рассмеялась. Вернулась к подоконнику и снова надела широкий браслет на запястье. — Это был две тысячи седьмой. Мы выживала как могли, — подперев бедром подоконник, София мечтательно посмотрела прямо перед собой. — Гот или эмо? — А ты как думаешь? — Эмо? — предположил я, и услышал, как девушка в ответ почти оскорбленно фыркнула. — Поверхностно мыслишь. Я была готов. Самым робким готом из всех готов? — Почему? Носила белое? — Ни разу не была на кладбище. Не участвовала ни в одном (пальцы-кавычки) ритуале, потому что весь этот бред должен был происходить непременно в полночь и непременно на кладбище на какой-нибудь свежей или очень старой могиле. Жуть, в общем. Так что приходилось прикрываться тем, что у меня очень строгие родители, но «я мысленно с вами, ребята! Вот вам клок моих волос и кровь девственница!» — потрясла она кулаками в воздухе. — И все равно продолжала быть готом, не участвуя в их главной развлекухе? — Мне нравился образ. Типа, я вся такая в черном, загадка, ведьма и чуть-чуть не из этого мира. Мне казалось, что это круто. — А как ромашка связана с готами? Разве там не пентаграмма какая-нибудь должна быть или что-то типа того? — Должна быть, — потерла София браслет над тем место, где была тату ромашки. — Но я же загадка и не с этой планеты, — нарочито деловито произнесла она, стрельнув на меня хитрым взглядом. — Поэтому я придумала себе ужасно красивую и ужасно загадочную историю о том, что это не просто ромашка, а талисман, с которым даже после смерти я смогу еще целые сутки ходить по этой планете как живая. Лепестка-то у моей ромашки двадцать четыре, как и часов в сутках. — Зачем тебе после смерти понадобились ещё сутки? — Не знаю, — повела девушка узкими плечами, и улыбка ее стремительно померкла. — Наверное, я тогда подумала о том, что смерть придет внезапно, а я даже извиниться ни перед кем не успею, или сказать что-то. Вот и придумала себе такое оконце из того мира, как дополнительный шанс, чтобы обо мне плохо не думали, когда меня не станет. — Зря только краску под кожу вогнала, — произнес я и заложил руки за голову, разминая шею. — Почему? — О мертвых либо хорошо, либо никак. — Это правило я узнала гораздо позже, — поджала она губы и резко обняла себя за плечи, словно от чего-то обороняясь. — Тася, кстати, тоже самое, что и ты, сказала, когда я ей про смысл этой татуировки рассказала. «Либо хорошо, либо никак». — Тася? — нахмурился я, но так и не понял о ком речь, хотя прозвучало так, будто я ее точно должен знать. — Иноземцева. Твоя студентка, которая моя помощница. Правда, уже бывшая помощница. Нужно будет после праздников найти ей замену. — Жильцова, — кивнул я, поняв о ком речь. — Эта девчонка умеет вывернуть мозг. — Не мозг. Скорее душу, — задумчиво протянула София и, глядя прямо перед собой слегка размытым взглядом, руками показала у солнечного сплетения будто раскрывает свою грудную клетку. — Она как-то так ненавязчиво, будто ей вообще пофиг, влезает тебе в душу, переворачивает и показывает ее тебе в том ракурсе, в котором ты ее не видел. И доверяешь же ей, хоть и злишься, и ненавидишь ее в этот момент. И, самое интересное, никак не можешь перестать ее слушать, а ведь говорит-то она абсолютно очевидные вещи, о которых я и сама все прекрасно знаю и понимаю, но у нее как-то всё это в лоб и наотмашь. Молча и согласно кивал. В принципе, даже называя Жильцовой в сердцах сукой, я испытывал рядом с ней ровно то же самое, что и София. Но, похоже, выводила она меня из себя, все же, гораздо мощнее, чем делала это с Софией. — Сейчас. Секунду, — внезапно сорвалась девушка с места и вылетела в прихожку, где псы почти сразу издали неясные возмущенные звуки. Неужели воспоминания о Жильцовой настолько затронули ее, что она сейчас убежит домой, чтобы запереться там и крепко о чем-нибудь подумать? — Вот, смотри, — к моему облегчению София вернулась и принесла что-то в руках, похожее на коробок спичек. — Тася мне подарила перед тем, как уехать. На стол передо мной легла коробка из светлого дерева, а на ней была выжженна уже знакомая мне надпись «Забыть = предать» и мелкий цветок ромашки над мягким знаком. — Похоже, Жильцова решила не сильно заморачиваться с новогодними подарками, — хмыкнул я. — Мне она подарила почти такую же. — Правда? — взметнулись брови девушки вверх. — Покажешь? — Честно говоря, я не помню, где она. Либо в кармане пальто, либо в рабочем портфеле. — Принести? — А она прям сильно нам нужна? — поморщился я, но, посмотрев в глаза цвета охры, в которых застыла мольба, сдался, сокрушенно вздохнув. — Ладно. Принеси мне, пожалуйста, портфель. Скорее всего коробка там. Портфель должен быть в комнате, где-то на полу возле тумбочки. — Сейчас. Довольно скоро на колено моей больной ноги лег черный портфель, из которого я вынул ту самую маленькую деревянную коробочку с позолоченной надписью. — Для тебя Тася сильнее заморочилась, — иронично подметила София, сравнив наши коробочки. Моя — из темного дерева с золотыми буквами, а ее из светлого с выжженными буквами и цветком. — Ромашку тебе она тут тоже не просто так сделала. Значит, и для тебя тоже заморочилась. Значит, какой-то индивидуальный подход тут все же есть. — Возможно. Глядя на коробочки, неосознанно провел подушечкой большого пальца по своему обручальному кольцу. — Я тоже об этом постоянно думаю, с тех пор как Тася вручила мне эту коробку, — словно для большей убедительности София прокрутила на безымянном пальце правой руки свое золотое кольцо. — Но так страшно, — выдохнула она тихо-тихо. — Будто кожу с себя снять. — Я об этом не думал вообще, но схожие ощущения имеются. — Ты не думал, зато уже очень много сделал. Поговорил, собрал и увез вещи… — …Убрал зубную щетку, — дополнил я список. — Видишь? — грустная улыбка коснулась глаз девушки. — А я из всего смогла только вещи собрать, но все так же держу их в шкафу. — А что насчет «стула»? Так и не поговорила? — Нет, — поджала губы. — Не получается. Хотя, с каждым разом, вернее, с каждой попыткой кажется, что получается все лучше, даже с учетом того, что разговор так и не клеится. — Мой силуэт в ночи — в силе, если тебе это нужно. В уголке красивых губ застыла улыбка. — Ты предлагаешь это только потому, что на сломанной ноге далеко не уйдешь? — Просто, от души. Вдруг для тебя это важно. — Об этом я тоже, кстати, очень много думала. Но ты знаешь, Паша… — задумавшись, София придвинула к себе свою коробочку, открыла ее как шкатулку и начала медленно вращать между пальцами. Повторил за ней, но лишь для того, чтобы убедиться в том, что и моя коробочка тоже пуста. — Я подумала, что это, наверное, ужасно — разговаривать с любимым мужем, отцом моего ребенка, пользуясь другим мужчиной. Сам подумай: я буду говорить о любви, плакать, говорить о том, как скучаю и всё это другому мужчине, но при этом обращаясь к своему мужу. Мне кажется, эта ситуацию неприемлема, постыдна и неудобна для любой из сторон. Но я обязательно наберусь смелости. — Могу попросить тёщу, чтобы она дала тебе номер своего психолога. Я им не пользовался. Тёща у меня сама тот еще спец полоскать мне мозги, но, если верить ей, то психолог ей помог. Взять номер? Узкое плечико неопределенно дернулось. Секунды тяжелой задумчивости, казалось, тянулись бесконечно долго. — А, давай! — выдохнула София решительно и выпрямила спину. — Может, действительно, с помощью специалиста мне будет гораздо проще вырваться из этого омута и разобраться в себе? Может, мне действительно нужен мощный направляющий маяк? Все-таки, три года уже прошло, а ситуация не сильно меняется. Хотя, ты знаешь, с твоим и Катиным появлением в моей жизни и появлением в ней щенков, всё стало казаться как-то проще, ярче, что ли. Будто меня впервые за три года вывели из тесного шкафа на прогулку. — Знаешь, — опустил я взгляд на свое обручальное кольцо и прогнал его по фаланге туда-обратно. Почти снял. Держалось оно очень свободно. — Я только сейчас понял, что этот год, который тянулся для меня бесконечно долго, на самом деле довольно быстро пролетел. Меня как в центрифуге прокрутило, выжало все и выкинуло нахер. — И что ты чувствуешь теперь? — Не знаю. Пустоту — точно, и, наверное… страх. Да. Пожалуй, мне страшно, — кивнул сам себе. — Но, знаешь, это такой страх… он, как предчувствие чего-то. Покалывает на кончиках пальцев. — И хочется и колется? — Да ни то, чтобы мне чего-то хотелось, — продолжал я крутить кольцо на пальце, на грани снять. Эта открытая коробочка действовала на меня как-то странно. — Я уже не пытаюсь и даже боюсь загадывать что-то далеко вперед. В данный период времени мне хочется, чтобы кость быстрее срослась, и у Катьки опять появился нормальный отец. Тем более, я ей крупно задолжал целый год. Даже чуть больше.