Она еще что-то говорила, а я в мечтах уже обнимал расколдованную Иришку, поэтому легкомысленно подумал: «Ну, прямо как наша Баба-Яга! Она тоже в каждой сказке моего тезку грозится съесть, а потом ему помогает»! Наконец, я отделался от пророчеств и напутствий, обнял свою любимую, расцеловал в усатую морду, и двинулся в путь. Спустя некоторое время (так и хочется написать «вечером», но здешняя сплошная ночь тянется и тянется, словно история, не разделенная на главы) я, одетый как заправский герой северной сказки, ехал на олене. В мягкой кухлянке, расшитой непонятными, но нарядными узорами-оберегами, в меховых унтах, в капюшоне, плотно прилегавшем к голове. Я сам себе очень нравился. Каков молодец: и Иришку отыскал, и позабытое вспомнил, и любимую почти расколдовал (можно считать — дело в кармане), и домой скоро увезу, и, вообще, собой недурен! Словно награда за героическое поведение в небе играло северное сияние: помавало изумрудным занавесом, словно танцовщица — покрывалом. Оно так долго строило свои изменчивые воздушные лабиринты, что я даже устал любоваться. Я щурился на небо, стараясь разглядеть человеческое воплощение этого чуда, но душа северного сияния не захотела показываться мне. Наверное, решила, что с меня и небесного представления хватит. Поднимался ветер, он дул в спину, гнал поземку, словно показывал путь к жилищу бабушки Метелицы и стелил снег под копыта моего скакуна. Я мечтал, покачиваясь на оленьей спине. Северное сияние меркло по сравнению с моими мечтами! Поднявшись на холм, я хлопнул оленя по боку и отослал в море. Женщины предупредили, что водяной зверь затоскует вдали от своей стихии. Жмурясь от ветра, полюбовался, как он бежит к океану, потом повернулся в ту сторону, куда призывал меня долг. Ветер причесывал снежное плоскогорье, укладывал снежные волны, заносил торчащий далеко впереди маленький конус. Неужели жилище Хадне так далеко? Или оно такое маленькое? Старуха ничего не говорила по этому поводу. Или я пропустил мимо ушей? Я шагнул… и мир круто переменился. Глава восьмая Я съехал вниз, как на лифте, одновременно поворачиваясь, потому что замахал руками. Так долго и плавно падал, что успел сообразить, что случилось. «Плоскогорье» представляло собой гигантский рыхлый сугроб, целое море снега, и я в него провалился. Поднял голову: наверху чернела дыра с блестками. Ночное небо! Снежные стены напоминали серый туман. И ведь никак не выберешься! Направление я помнил, попробовал идти вперед — получилось! Ну и пошел себе, как проходческий щит! Воздуха в рыхлом снегу хватало, в длинные рукава снег не забивался, капюшон плотно прилегал к щекам. Гребу я, гребу снег — а куда деваться-то! Кое-как вперед продвигаюсь. Вдруг слышу: кто-то тоненьким голосом рассказывает совсем рядом, может параллельный тоннель роет: — …пришел он к медведям, они угостили его медвежьим мясом. А брат опять гонит его, иди теперь к гусям, говорит! Пришел он к гусям, гуси угостили его гусиным мясом… Голос высокий, как бы детский, странную такую сказку рассказывает. Может у меня от «белого безмолвия» глюки начались? Тут вступил другой голос, еще тоньше: — А другой тогда говорит: «Давай убьем медведя!»— «Но ведь медведь большой!» — «А мы его в мышь превратим» — «Зачем нам мышь?» — «А мы ее, как убьем, опять в медведя превратим» — «Тогда уж лучше в лося». — Он неправильно роет, — сообщил первый детский голос, — надо левее. — Эй! — тихонько окликнул я. — Он говорит «эй», — удивился второй ребенок. — Он не может говорить «эй», потому что он ненастоящий. — Я настоящий, — сказал я. — Я на самом деле здесь. — Давай превратим его в мышь, — предложил испуганно второй голос. Тут я понял, что, пожалуй, слишком поторопился вступать в разговор. Я ведь не знаю, кто там ходит под снегом. Вдруг они, в самом деле, умеют превращать людей в мышей. Очень уж странные существа обитают в этих первобытных северных сказках. Если бы я стал рыть правее, я столкнулся бы с говорившими. Если бы повернул левее, то последовал бы их совету, а неизвестно зачем они в ту сторону меня посылали — может быть там ловушка — еще более глубокая яма. Поэтому я продолжил рыть прямо. — Гляди, у него хвост! — забеспокоился второй голос. Я машинально пощупал зад. Никакого хвоста, разумеется, не было. Может, они имеют в виду собранные в хвостик волосы? Так их не видно под капюшоном! — Теперь у него восемь ног, — задумчиво сообщил тот же голос. Боже мой, что за чепуху они несут! Не буду больше их слушать. Тут кто-то со стороны говоривших захрустел и смачно зачавкал. Я поскорее повернул налево, подальше от этих невидимых едоков. Может, они и не про меня говорили. Чавканье раздалось спереди. Я отступил назад и повернул направо, надеясь обойти странных говорунов сзади. Только бы не потерять направление! Не хватало еще заблудиться в сугробище. Наступила тишина. Больше никто не говорил и не чавкал. Я остановился и замер, вслушиваясь. — Он пропал, — пожаловался второй. — Тогда я тебя съем, — сказал первый голос. Теперь он звучал слева. Как он там оказался? — Тебе от мамы попадет! — Я скажу, что это он тебя съел. Ага, раз «мама» значит, это дети. Может, и не стоит их бояться. — Мама!!! — заорал второй и завизжал так, что снег затрясся и стал уплотняться. Нет, уж! Нафиг этих детишек — они слишком опасные. Я вспомнил, что при сходе лавины снег сжимается до каменной твердости, представил, как я окажусь внутри такой глыбы и не смогу пошевелиться, и стал быстро рыть, рыть, рыть куда попало, только бы подальше от этих визжащих снежных трамбовок. И вдруг мои руки почти воткнулись в две большие трепещущие дыры, окруженные, насколько я мог понять в снегу, подобием звезды из щупалец. Нос! Огромный нос! Вот это настоящий проходческий щит! Какой же величины этот зверь?! Тут инстинкт мощным плечом оттеснил мой изнеженный цивилизацией разум, взяв на себя управление телом. Я вскочил на гигантскую морду промеж ноздрей, вцепился в шкуру на обтекаемом лбу, полез, ероша шерсть, упираясь в нее, все выше и выше, а толку-то! Даже если я выберусь на поверхность — все равно опять ухну вниз, едва слезу с чудовищной спины! — Мы не для тебя его заговаривали! — донеслось снизу. И два голоса заверещали пронзительно. — Мама!!! Снег затрясся, как от работающей виброустановки. И тут я, как та самая упорная лягушка, сбившая сметану в масло, увидел, что сбоку от моего «проходческого щита» уплотняется воронкообразный островок, и перескочил с гигантской спины на него! Я оказался чуть ниже поверхности снега, на косом пятачке, уплотненным детским визгом. Снег вокруг ожил. Плотные воронки над визжащими существами слились в одну. Мой островок расширился, но рядом двигался настоящий шерстистый горный склон, неотличимый по цвету от снега — каких же размеров это существо! Через ровную поверхность снега к нам приближалась взрыхленная полоса — надо понимать, под снегом мчалась на помощь неведомая мама этих визгунов. Горный склон развернулся и потек прочь, в облаке снежной пыли. По обрушенному коридору за ним гналась другая белоснежная гора, в ее кильватере крутились, подпрыгивали и непрерывно визжали маленькие снежные смерчи. Снег вокруг ходил ходуном. Надо отсюда скорее сматываться, но как? Неужели опять спрыгивать на дно снежного сугроба? Я покрутил головой, пытаясь отыскать чум бабушки Метелицы, или как бишь ее там! Не до имен и не до вежливости было! Наконец, разглядел белый конус с торчащими сверху палками. Я немного отклонился в снегу от курса, но, в общем, направление держал верно. Только теперь чум от меня загораживали какие-то подозрительные ветряки. Они гоняли снег, разрыхляя гигантский сугроб и поднимая снежную массу в воздух! Начиналась метель. Разрешилась еще одна загадка здешних мест. Я удивлялся, почему попав сюда, я барахтался в сугробах, а «наутро» повсюду уже лежал гладкий снег почти мраморной твердости. Вокруг творилось столько странного, что я не удосужился спросить про эту, в общем-то, неважную вещь. Оказывается, весь рыхлый снег просто собрался вокруг жилья Метелицы. Я бросился к чуму старой людоедки Хадне, как к дому родной бабушки! Прочь из этого зыбкого неверного мира! Замер на мгновение, увидев, что снег разметают не ветряки, а одноглазые и одноногие великаны с одной рукой, зато с огромной ладонью, отлично приспособленной для работы с сыпучими материалами. Они стояли в ряд, подбрасывая снег в воздух, и гнали пургу. Эти фантастические жонглеры, удерживали весь снежный объем в воздухе. Теперь я уже не прокапывался через сугроб, а шел сквозь густую метель. Правда, ветер очень мешал. Но выбирать не приходилось. Кажется, эти полувеликаны не опасны, если не соваться под движущиеся части. Кое-как я обошел их с тыла и подобрался ко входу в жилище Хадне. Чум оказался нормального размера — просто раньше он был занесен снегом почти по макушку. У входа в чум готовилась сесть на крылатого зверя великанша в белом —, с полным комплектом конечностей и красивая, как Снежная королева, только на местный лад. Вряд ли это старуха Хадне! Ее одежда была сшита не иначе, как из шкуры афганской борзой: белые жгуты и дреды так и вились вокруг громадной фигуры по воздуху! Зверь был еще лохматее — я даже не мог разглядеть контуров его тела. За снежной кутерьмой невозможно было угадать — лапы у него или копыта. Но крылья точно имелись, и он поднимал ими тучи снежной пыли, как будто великанских усилий не хватало. Разглядывая снежную даму, я невольно вжался в складки входного полога, отчасти прячась от нее, отчасти спасаясь от пурги, драившей щеки и нос, как пескоструй. Вдруг потемнело. Я взглянул наверх и увидел, что небо над чумом накрыла черная туча, посреди которой горят две луны. Сразу двое, что ли, из нашего мира прибыли? Сразу два фальшивых месяца? Неужели, все-таки, спасатели? Эк, им не повезло с погодой-то! Я чуть не замахал руками, как потерпевший кораблекрушение: сюда, ребята! Свои! Туча снижалась. Вопреки всем законам перспективы, она уменьшалась по мере приближения, пока не уселась на снег в виде желтоглазой черной совы с человека ростом. Снежная красавица тоже как-то сразу осела и превратилась в мохнатую белую кучку. Мне пришлось немного поморгать, потому что в следующий миг я разглядел на месте этих странных созданий двух старух: черную и белую. — Не вовремя заглянула, сестрица, — гулко, как в бочку, не скрывая досады, прокричала белая. Видимо, это и была Хадне. — Наоборот — вовремя. Вдоль опушки Великого леса мчат чужаки на одноглазых зверях или живых санях — я не разобрала. Глаза у них горят ярче луны. Утопишь пришлых в снегу — цены тебе не будет, сестренка! Хадне свистнула, вмиг обернулась королевой, вскочила на своего химерического коня, завыла, захохотала, живо напомнив мне любовную ночь с Елей, проскочила сквозь шеренгу великанов и умчалась прочь, увлекая за собой снежный вихрь. Половинчатые великаны как-то слиплись попарно и двинулись следом, размахивая руками-лопатами, будто мельницы в ураган. Буря поднялась знатная! Та пурга, из которой вызволила меня Еля, показалась теперь детской забавой. Крупные продолговатые уплотнения в беснующейся туче снега — я угадал в них подснежных животных — встали на дыбы, вытянулись в смерчи и, раскачиваясь, понеслись вместе с бурей. Между ними крутились, дико визжа, маленькие вихри. Да, детишек снежные твари наплодили немало! И потомство у них получились шустрое! Черная старуха — наверное, это и была сама «мать-тьма» Катгыгын — полюбовалась взбесившейся стихией, потом обернулась ко мне (а я-то думал, что хорошо спрятался) и что-то сказала. Ветер рвал ее одежду, а сказанные слова вмиг улетали за километр. Катгыгын поманила меня в юрту. Я вошел, отряхнувшись у порога. — Тебя сестренка на ужин припасла, что ли? — расслышал я старухин вопрос. — Так я сама тебя съем. Ей нынче не до ужина. Этих персонажей мифов и сказок интересует еще что-нибудь, кроме жратвы и секса?! — Вообще-то я по делу пришел. Я сам себе удивился, что совсем не боюсь старшую сестру — таким я стал уверенным в себе, если не сказать — наглым. Папа мой в таких случаях говорит — «замастерился». — Разве поесть — не дело? — удивилась Катгыргын. Она была вся темная, кубическая какая-то, лицо темно-коричневое, в таких глубоких морщинах, что сразу глаза и рот не различишь. Действительно, не человек, а воплощенная сила природы. Сейчас она пребывала в благодушном настроении. Я стащил с головы капюшон. Выходить наружу в такой ураган было равносильно самоубийству, а «Мать тьму» я просто обязан был уговорить. Ведь у Иришки одна надежда — на меня. Иначе ей придется вечно плавать в облике нерпы по холодному океану. Да и сам я не хочу быть съеденным, хотя бы и местной богиней. А она ведь именно богиня — кто же еще может мир сотворить? — Стой-ка, стой-ка! Я ж тебя знаю! — коричневой ручкой древняя богиня Тьмы ухватила меня за подбородок, повернула так и эдак. — Мы ж с тобой целовались недавно! Как же ты от моих кормильцев ушел? Я думала, я тебя съела давно! Экой ты ловкий! Вот люблю! Зачем же ты пришел? Что хочешь? Проси, пока я добрая! О чем это она? Заговаривается бабушка! Или путает с кем-то? Но ладно, надо ковать железо, пока горячо! — Мою девушку превратили в нерпу. Мне сказали, что вы можете расколдовать ее. — Ишь, «расколдовать». Слова-то какие! Я не колдую, я — повелеваю! А кто ее превратил-то?