Часть 4 из 20 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Тут чум и небо затряслись от тяжких ударов — шел великан.
— Месяц вернулся. Ай, не вовремя! — досадливо воскликнула она. — Вечно одно и тоже — надоело! Вот тебе ветошка, спустишься на ней, пойдешь в лес, отыщешь Рогатого с мешком, а дальше — они все сами сделают!
Она протянула мне тряпочку. Я растерянно стоял, держа платочек в руке.
— Шуруй, тебе говорят — чего встал! А то Месяц тебя без толку растопчет!
Я выскочил из чума, и, скользя на неровностях звезд, как на гололеде, подбежал к краю неба. Небо раскачивалось, и край болтался туда-сюда, грозя сбросить меня вниз без парашюта. Я вынул тряпочку, повертел по всякому, прикидывая, как с ней обращаться. Бросить в воздух и прыгнуть сверху? А вдруг это не так работает?
Когда я случайно взял ведьмин платочек за два угла, он вдруг поднялся вверх и потянул меня за собой. Я повис над небесной твердью. Зажмурился, дрыгнул ногой и оттолкнулся!
Я висел между двумя сверканиями: небесным и земным, медленно спускаясь на землю. Воздух вокруг меня искрился крохотными ледяными кристалликами. Ощущение было интереснее, чем когда я уменьшался, будучи великаном.
Торжественно, медленно я опустился в горящий от звездного блеска снег, и уже без всякого благолепия рухнул в сугроб. Платочек вырвался и умчался на небо, оставив у меня в руке щепоть ниточек. К хозяйке полетел!
Я оглядывался и отряхивался.
Приземлился я в снег на опушке леса. Как она там сказала? «Иди в лес, ищи Рогатого с мешком»? Кажется, какого-то рогатого я уже видел.
Пошел я между низкорослых заиндевелых деревьев, воображая себя следопытом. Загвоздка в том, что следов на снегу не было. Сверху-то я видел, какой лес огромный. Может, Рогатый в другом конце его бродит. Потом вспомнил, как он рогами иней с деревьев сбивал, стал и наверх поглядывать. Ветки все прятались в цельных серебристых чехольчиках, как рога у оленя. Здесь никто не проходил.
Покричать, что ли?
Поорал я «эге-гей», задрав голову к звездам первого неба, а когда снова взглянул вниз, увидел прямо у своих ног цепочку следов. Лисичка! Лисы ставят одну лапку за другой, словно идут по ниточке. Такой характерный след даже я узнал.
Странная, однако, лисичка — на крик пришла. Ну, как бы то ни было — хоть одна живая душа! (Медведей я почему-то не боялся. Подозревал, что тут звери все волшебные — разговаривают. Хотя, сказочные существа, конечно, тоже покушать не дураки).
Поспешил я по следу. Лисичка сперва бежала прямо, потом начала петлять, и на одном вираже след оборвался. Тоже, что ли, на небо взлетела? Глянул вверх — иней на месте. Тут я вспомнил, что эти хитрые звери умеют след скрадывать.
Плюхнулся в снег под дерево — передохнуть. Благо в местных шкурах можно в снегу валяться без опасения — не простудишься. Ну и взмок же я в этой первобытной одежде! Так увлекся, что не заметил, как по следу бегом бежал.
Не успел в себя прийти, как на меня какая-то ажурная тень упала. Поднял голову: мама родная! Да что же это такое?! Стоит скелет, здоровенный, блестящий; голова у него — оленья, с рогами. За спиной — мешок. Тот самый Рогатый, которого я сверху видел, когда еще считал себя Месяцем. Вокруг его берцовых костей лисичка вертится, точнее, скелет с лисьей головой. То на четыре лапки-косточки опустится, то выпрямится, как человек. Но я в этой чукотской сказке уже ничему не удивляюсь.
— Привет, — говорю и пальцем в небо тыкаю, — меня к вам сверху прислали. Еле вас нашел.
А Рогатый молча наклоняется и кидает меня в мешок. Словно гриб сорвал. Рука у него трехпалая, как манипулятор.
Свалился я в мешок — там уже что-то лежало. Я ощупал: мерзлая звериная тушка и какая-то дохлая, довольно крупная, птица. Может, тетерев. Зашагал Рогатый — мешок раскачивается.
Очень мне все это не понравилось. Порылся я в карманах под шубой, нашел мультитул. Иришка надо мной все время смеется, что я ношу в карманах вещи на все случаи жизни. Но это, правда, очень удобно. Мужчина должен быть во всеоружии. Вынул лезвие, пропилил дырку в мешке и кое-как оттуда вывалился.
Плюхнулся с довольно большой высоты — хорошо, что здесь всюду снег. Сверху на меня до кучи мерзлый тетерев свалился — прямо по голове. Рогатый непорядок сразу заметил. Остановился, обернулся
— Ты зачем мешок испортил? — спрашивает. А голос у него — как будто обледенелые ветки друг об друга под ветром щелкают. Как он, интересно, без легких говорит?
— Ты куда меня тащишь?
— Строганину делать.
Я даже не стал спрашивать из кого. Думаю, что ответ меня не порадовал бы.
— Меня к вам из небесного чума прислали. Где Месяц живет. Сказали, поможете.
— Старуха Катгыргын, — Рогатый не спрашивал, а утверждал.
— Возможно. Она сказала вам мне помогать.
— Мы для старухи Катгыргын еду делаем.
Тут я сложил два и два.
— Это она вас обглодала?
— Да. И тебя обгложет. И ты по лесу будешь ходить, еду ей собирать. Старуха Катгыргын скоро весь мир съест.
Изложив местную эсхатологическую теорию, этот объедок поднял меня на плечо, положил поперек ключицы. Порылся в снегу, выкопал тетерева, взял за хвост и понес.
Надо было срочно что-то придумать, чтоб взорвать его убогий мозг, но в мою перевернутую болтающуюся башку ничего не лезло. Вместо этого я тупо попытался отделить его верхнюю конечность от тела, просунув лезвие мультитула в сустав. Но это было примерно то же самое, что тыкать ножичком в опору ЛЭП. Кости держались вместе не на связках и сухожилиях, а на волшебной силе.
— Не щекотись, — прощелкал мой терминатор, и встряхнул меня на плече: переложил поудобнее.
Нес он меня довольно долго, но я так ничего и не придумал. Вижу промеж его ребер, что подошли мы к чуму, даже точнее — к шалашу, потому что чум этот был покрыт корой и лапником. Какой уж лесная нечисть сумела, такой и построила.
Свалил меня мой носильщик на снег, и не успел я подняться, как из чума вывалила куча народа. Где они только помещались! Все костяные, только головы разные. Были даже три девушки с длинными косами. Я приободрился было, но как разглядел выражения их лиц, сразу увял. Звериные морды были хоть не такими выразительными. Какое счастье, что я точно знал, где находится Иркино тело, а то если бы увидел ее лицо среди этих — точно сошел бы с ума.
Костяк зверя средних размеров с узкой зубастой пастью (может, росомахи) схватил меня за плечи и прижал к снегу. Я попытался было перекинуть его через себя, но он был неподъемный, как конная статуя.
Обглоданные лисичка и зайчик с такой же небиологической силой зафиксировали мои ноги. Конечностями я шевелить не мог, но язык-то у меня двигался!
— Ребята, — говорю, — слушайте! Вы все неправильно делаете! Если вы собрались из меня строганину готовить, то тут нужен особый рецепт! Старуха Дрын-дын-дын велела меня посадить у костра в хорошем чуме, накормить-напоить, спать положить и оставить в одиночестве. Вот тогда…
Но говорить с этими зомби было все равно, что со сборочными роботами-манипуляторами. Не было у них функции голосового ввода, и дело свое они туго знали.
Да и язык у меня, честно говоря, к небу присох. А вы представьте: надвигается на вас толпа скелетов с оскаленными звериными мордами (и это еще цветочки, потому что бывшие человечьи лица — еще хуже), глаза у всех ледяные, мертво сверкают в звездном свете, а в кистях (или костях) зажаты ножи. Даже не профессиональные поварские ножи, а такие, которые нужны в первобытном лесу для выживания: острейшие, блестящие, как молнии и полумесяцы.
А в середине стоит Рогатый, как шеф-повар среди бригады менее квалифицированного персонала.
Бывшая милая козочка с косточками не толще куриных с профессиональной сноровкой вспорола мой сапог, и я почувствовал, как уплываю в милосердное небытие — наркоз-обморок.
Но далеко уплыть не удалось, потому что меня долбануло в грудь, дернуло за шею, потом завертело, бросило лицом вниз во что-то теплое и колючее. Я все время с ужасом ждал невыносимой боли, но ничего такого не произошло.
Глава вторая
Я лежал на животе и боялся шевелиться. Работали древние инстинкты: затаись и авось пронесет. Открыл глаза и увидел перед собой блестящие пайетки, как на подушке, которую Иришка купила на «Али-экспрессе». Пару наносекунд я был убежден, что проснулся, и предвкушал, как сейчас перескажу сон Иришке.
Перевернулся на спину. Разумеется, я не проснулся, поскольку это не был сон.
Среди северных декораций стояли девушки, наряженные и загримированные под чукчанок. Я лежал на блестящих подушках.
Девушки начали было что-то скандировать, но оставили свою речевку и заговорили разом:
— А где еще один? Боже, у него пояс на шее! Зачем вы сняли пояс? Где ваш второй? Пояс снимать нельзя!
И тут я вспомнил все.
— Ирка!!! — заорал я громче всех четырех девушек и вскочил. — Там осталась Ирка! Она без пояса! Ее надо спасать! Немедленно! Ее сожрут!
Рыженькая «чукча» подбежала ко мне и толкнула в плечи, чтоб вернуть на подушки:
— Не волнуйтесь! Все под контролем! Здесь работают профессионалы.
Кто-то сказал:
— Звоните Аделаиде Львовне!
И девичий голос, звенящий от волнения, выкрикнул в телефон:
— Аделаида Львовна! Три-восемнадцать! — наверное, это был код чрезвычайной ситуации.
Помню, я бессвязно объяснял случившееся, вскакивая и порываясь бежать спасать Ирку. Восемь рук меня гладили и обнимали, четыре голоса уговаривали, что здесь работают профессионалы и все будет хорошо, просто замечательно, просто великолепно и даже еще лучше. Что волноваться практически не о чем. В процессе я не заметил, как надел ботинки, принесенные кем-то и заботливо поставленные передо мной, а куртку я и без того не снимал.
Мне уже стало казаться, что я нахожусь среди девушек-мухоморов, когда из-за бутафорского тороса вышла коренастая женщина, прекрасно одетая и со сложной седой прической. Глаза у нее были циничные и расчетливые, но без вселенской скорби, в отличие от старухи Катгыргын. Женщину сопровождали спортивные ребятки недоброго вида.
На миг мне показалось, что повторяется сцена с Рогатым и бандой его поварят. Но это, конечно, только потому, что нервы у меня были в полном раздрае.
— Доложите обстановку! — приказала дама.
Девушки заговорили все разом и разом умолкли.