Плотная группа, стремительный марш-бросок. Двигались пешком на всей доступной скорости. Доу мог бросить фанатиков, уже выполнивших возложенную на них задачу, но разбрасываться кадрами не в его привычках. Разменная карта, безликая пешка — неважно, любой может вновь принести пользу Улью, пусть и для некоторых это будет значить перейти процесс переработки в концентрированную биомассу с последующим применением в качестве основы инсектоидов-воинов. Солдаты. Пехота. Пушечное мясо. Их накрыло отголоском облака Вируса, превратив кабину грузовика в газовую камеру. Даже закупорь они все окна и щели в конструкции механического монстра это не помогло бы. Один из них, молодой, бывший студент, наверное, только пробивающаяся русая щетина, мешки под карими глазами и несколько выдавленных прыщей на щеке, пытается открыть дверь. Его движения теряют координированность, собранность. Из выверенных, можно даже сказать хищных, они мутируют в наркоманский тремор. На кистях, запястьях вздуваются пузыри, задорно булькающие концентратом загустевшей сукровицы и темной жижи из крови и гноя. Болезненными нарывами вспухают суставы пальцев. Ногти желтеют, бледнеют, становится виден узор плоти и крови под ногтевыми пластинами. После чего чернеют и даже не крошатся, а скорее осыпаются горстью песка на ветру. Рукава формы тяжелеют от хлюпающей бурой жижи, бывшей его кожей и верхним слоем гладких мышц. Он цепляется за металл ручки. Такое простое движение — открыть дверцу автомобиля, что может быть проще? Крайние фаланги указательного и среднего пальца с сухим, отдающим чем-то чвакающим, звуком ломаются, выгибаются в градусов пятьдесят от установленной физиологией нормы. Ногти падают под ноги, один застревает в складке камуфляжной ткани штанов. Вторая попытка. Мизинец выходит из сустава, буквально от сопротивления воздуха. Но дверь открывается. Буквально живой труп вываливается наружу, туда, где по его мнению есть спасение, есть чистый воздух, есть квалифицированная медицинская помощь и сослуживцы, что не дадут ему просто подохнуть в грязи жалким шматом всеми покинутого мяса. Точнее, он пытается это сделать. Но мозг, как и мелкая моторика с жизненно важными функциями организма страдают практически в равной степени. Он повисает тушей пойманного охотниками зверя на ремне. Кусок безопасности при автокатастрофе захлестывается вокруг его живота и грудной клетки петлей висельника. Он не пробует сделать тот самый тихий щелчок и получить свободу. Он наваливается на лямку всем весом уже плохо понимая что происходит вокруг. Густые нити розовой слюны свешиваются с разбухших губ. Щека, та, с прыщами, стекает с его лица сырым яичным белком. Мерзким, студенистым месивом, облизнувшим на прощание неровный ряд зубной эмали и кровоточащих десен. С каким-то даже сюрреалистично-комичным шлепком его плоть шмякается на землю, растекается грязной лужей, забивается в трещины дорожного покрытия, вдавливает в землю редкие травинки вездесущих сорняков. Его глаза… затухающие, стеклянеющие озера жизни, в них еще была какая-то искорка осмысленности. Левый вывалился из глазницы. Испещренное проступившими капиллярами глазное яблоко, болтающееся на глазном нерве чудовищным маятником. Правый исчез под наслаивающейся на часть лба, скулу и надбровную дугу опухолью. Дикая оргия злокачественных раковых клеток, жрущих все до чего только сможет дотянуться. Кусок языка падает неподалеку от щеки, в этом размякшем месиве, даровавшему роду людскому возможность говорить, как в гнилом киселе плавают два зуба, кровь и кусочки гортани. Такова цена, которую придется заплатить каждому, у кого хватит крепости яиц пойти против Нара, ебать его в дышло, Отца Монстров и всякого, кто пользуется его поддержкой. Коллега уже умершего студента умер в кабине. Умер быстро, можно даже сказать, что ему повезло. Его грудина вместе с ребрами и частью позвоночного столба иссохла, сгнила изнутри. И ввалилась вовнутрь, погребая под собой легкие, сердце, все органы грудной клетки, спрессовывая их в неоформленную биомассу, тут же принявшуюся стекать в брюшную полость где вступила в химическую реакцию с остатками потрохов. Он хотел кричать, но не мог — не было легких. Крошечная картинка в клокочущей клоаке людского горя, кровавого хаоса и смерти. Мучительной и неотвратимой смерти. Исчадие Изменения с хохотом тасовало толстую колоду всех заболеваний всех миров, времен, народов и реальностей. Хтонические формы страданий, эпидемия эпидемий, воплощенный ужас. Две с половиной секунды. Ровно столько занял проход у бригады Доу рядом с этим. За какой временной промежуток до костей разлагается мертвое человеческое тело? В зависимости от среды и других факторов — дни, недели, месяцы, годы. Этот разложился меньше чем за минуту и при этом оставался живым. Относительно живым. Мощный Игрок в фулл-сете глухой брони, отдающей стыком Средневековья и Эпохи Ренессанса. Понадеялся на вспыхнувшую вокруг него ауру и бонусы доспеха. Про таких говорят "не повезло, не фартануло" и вообщем-то все, ибо некому помолиться о спасении их душ или с рюмкой водки провозгласить насколько хорошим он парнем был, как всем помогал и вообще заебись. Вирус Хэ забился в сочленения и смотровые щели. Иногда случается такое, что какой-то определенный участок тела начинает люто чесаться. Так сильно, что ты раздираешь его до крови, до мяса, лишь бы унять зуд, но он подобно огню подпитывается от всех твоих поползновений. А тут зачесалось все тело. Доу впервые видел, что человек без посторонней помощи и предварительной подготовки настолько быстро содрал с себя артефактный металл. Что происходит при трении камня о камень? Камни стираются. Так вот, человеческая плоть заметно уступает камням в прочности. Пару раз Джон присутствовал на весьма специфических казнях, где под кожу приговоренному запускали стаю мелких жучков, обожающих жрать мясо. Они ели его маленькими кусочками, неторопливо пережевывая, смакуя. Человека не связывали, ему предоставляли всю свободу передвижений на эшафоте, но еще ни один не попытался убить палача или сбежать. Они дергались, брыкались, извивались и катались по крепким доскам, раздирая себе кожу, дабы извлечь проклятых тварей. Тут примерно такая же картинка, только в какой-то момент рельефная мускулатура, обнажившаяся после снятия одежды и поддоспешника, стала рыхлой, мягкой и податливой, как комок мокрой бумаги. Простое поглаживание срывало слой плоти, что тут говорить об интенсивном, остервенелом терзании. Он продолжал чесать свои кости другими костями, оглашая округу омерзительнейшим скрипом и скрежетом. Кому-то словосочетание "высрать свои кишки" может показаться смешным, забавным. Нет. Тот кто улыбается при таких заявлениях просто не в курсе как оно происходит. Даже не обладая базовыми навыками эмпатии, слышать это, а тем более смотреть в непосредственной близости больно. Это отяжелевшие штаны и вытекающая из штанин, забивающаяся за голенища сапогов смесь жидкого дерьма и крови. Это слизень толстой кишки и зацепленный ею по дороге червь тонкой. Это крик, который хочется заглушить всеми доступными и недоступными способами. Вопль, вздымающий волосы на загривке, вой, от которого кровь начинает течь из ушей. Доу не страдал переизбытком садизма, как большая часть химерологов с которыми он имел дело. Ему не сильно вкатывало лицезрение настолько отвратных вещей, но тем не менее он улыбался. Даже если Вирус будет изолирован от всего остального мира. Если… если что угодно произойдет, в любом случае альянс обречен. Василенко ч. хуй Я всегда считал себя крайне жизнерадостным, дружелюбным, порядочным и самое главное веселым джентльменом. Именно джентльменом, ибо "джентльмен" — это статус, это авторитет, это солидно и уверенно. Мама всегда говорила, что у меня лучше всех получалось заставлять ее улыбаться. С самого детства. Она плакала от счастья когда рассказывала вечерами о таких умилительных моментах из далекого прошлого. Она улыбалась, держа тест на беременность. Она улыбалась, когда гладила набухший живот с моим формирующимся эмбрионом. Она устало улыбалась, когда нежно укачивала крошечного и сопящего меня, завернутого в пеленку после родов. Она улыбалась, когда я сказал свое первое слово и улыбалась, когда я делал первые шаги. Она улыбалась приводя меня в садик и забирая оттуда. Она улыбалась, глядя на меня, такого маленького, радостного и нарядного первого сентября на линейке. Она улыбалась, когда я приносил хорошие оценки. И она улыбалась, когда приносил плохие, ведь их можно исправить и она поможет в этом. Но потом папа ушел от нас и мама перестала улыбаться. Я не был взрослым и лишь частично замечал другие изменения. Стало меньше еды, да и рацион существенно изменился. Мама стала дольше задерживаться на работе, щеки ввалились, а в глазах появился… голод, странный голод, только частично связанный с недоеданием. Мне не нравилось это. Я хотел, чтобы она улыбалась. Я хотел чтобы все улыбались. Ведь улыбаться — это приятно для себя и окружающих. Этот мир перестал улыбаться. На лицах людей, что сновали вокруг нас не было ничего кроме затаенной злобы и печали. И это грустно. Очень грустно. Когда мама умерла… я уже мог работать. Я ухаживал за ней. Она угасала. Как трепещущая свечка, плачущая растаявшим воском. И я увидел в ее глазах посыл, что стал моим жизненным кредо — У.Л.Ы.Б.А.Й.С.Я. Я улыбался, когда последние искорки жизни исчезли из ее зрачков. И я заставлю этот мир улыбаться вместе со мной. Улыбаться так, чтобы рвался рот. Камень Памяти Улыбающегося Потрошителя Целостность 2 %… 1 %.. 0 % Артефакт уничтожен Поток окрашенных в алые тона картинок скудеет, сминается, идет рябью, возвращая сознание обратно в свое тело, в свою реальность и свое время. Лица мертвецов с "кровавыми улыбками", вспухшими на щеках и глотках бледнеют, но не спешат исчезать из подкорки мозга, с сетчатки глаз. Дмитрий Василенко согнулся пополам, шумно выблевывая полупереваренные останки бутерброда. Желчь, волокна мяса, кожура помидора и склизкие комочки крошек. Поток этого месива ударил аккурат в распахнутую пасть мусорки, заляпывая скомканные бумаги и трупы ручек с исчерпавшимся запасом пасты. От первого лица наблюдать за становлением конченного маньяка, да еще с эффектом полного погружения такое себе удовольствие, если честно. А уж помноженное на отходняк… голова раскалывается, разноцветные пятна перед глазами и желание безболезненно сдохнуть. Но со временем к этому начинаешь привыкать, в первые разы вообще казалось будто Майк Тайсон в лучшие свои годы проверил черепушку на прочность, проделав в ней сквозную дыру. Сраные Камни Памяти… очередной план, что в перспективе способен принести адский профит, а в настоящем доставляет одни проблемы. Раскрошившаяся личность психически нестабильного, асоциального элемента социума на фоне пейзаже "лихих девяностых" иной реальности, тягучая смола депрессии, сжирающая изнутри, навязчивые суицидальные мысли и общая палитра восприятия… наверное, именно так визуально выглядит безумие, не то, которое красочное и веселое, как его рисуют некоторые. Мертвое, холодное и мрачное. Блекло-серые, почти черные цвета всего кроме крови. Вот кровь красная, ярко-красная, неоново-красная, вырвиглазно-ослепительная. Этот камешек покруче прежних будет. Пробрало до самых костей. Сморгнуть выступившие слезы. Капельки соленой влаги перечертили скулы и щеки. Не помогло — на ресницах набухала следующая партия. Протереть рукавом. Глаза успели слипнуться. Есть такое свойство в людях, интуиция или что-то еще, когда где-то на уровне подсознания понимаешь, что некое событие, с первого взгляда незначительная деталь, скорее всего, может стоить жизни тебе и всем окружающим тебя. Именно оно заставило Дмитрия напрячься. Слух, как зрение, осязание и обоняние возвращались постепенно. Первым был запах. Трудно его описать тем, кто никогда не был в морге на вскрытии человеческого трупа. Так пахнет… воняет вскрытая человеческая мертвечина не первого срока давности. Звуки доносились будто через вату. Сквозь толстый слой намокшей, туго спрессованной ваты, которой забили ушные раковины под завязку, опасно давя на барабанные перепонки. Крики. Выстрелы. И это далеко не те "крики-выстрелы", которые стали чем-то фоновым в дивном новом мире апокалиптичной безнадежности. Эти отдавали… неправильностью. Еще до конца не собравшийся кучкой обратно в черепную коробку мозг никак не мог понять в чем именно была эта "неправильность". Не похоже на очередную разборку между вояками и гражданскими, между вояками и вояками из одного подразделения или вояками из разных. Пару раз Василенко проводил осмотры караульных на стенах и имел несчастье во всех подробностях и из первых рядов послушать работу Мучителей, мерзких тварей ебаного Хима, терроризирующих патрули, появляясь из ниоткуда и исчезая в никуда, а так же терзая охрану ночными концертами, когда неторопливо, смакуя каждый миг пытали свою добычу. Примерно такие вопли начали раздаваться практически со всех сторон. К ним примешивались всполошенные очереди — пистолеты, автоматы, пулеметы бронетехники и ручные гранатометы. Особое место в какофонии занимали звуковые эффекты разношерстных системных навыков. Но к чему это?.. Глаза закрывались как-то сами собой. В голове свинцовая тяжесть и мутная поволока, затягивающая мысленный поток. Спать… спать… СУКА!.. Василенко распрямляет сгорбленную спину туго взведенной пружиной, отлепляя лицо от столешницы. Рывком вскочить на ноги, ломанное движение, будто электричеством ебашит по всем группам мышц. Бунт?.. Нападение?.. Ну почему именно сейчас, когда он шнурки нормально завязать не сможет?.. Табельный ствол как всегда в наплечной кобуре. Рукоять привычно ложиться в ладонь, снять с предохранителя. Сердечную мышцу вместе со всей центральной нервной системой прострелило болью, резкой, внезапной. Он закричал от боли, нестерпимой, дикой боли, которую попросту не с чем сравнить. Горло сжала невидимая ладонь мышечного спазма, дыхание перехватило, что-то заклокотало в легких. Дышать стало тяжело. Саднили бронхи, ребра надсадно болели при каждом вздохе и выдохе. Вдох и Дмитрий больше не может дышать. Пузырьки кислорода испаряются из крови. Василенко привалился к стене, не дойдя двух шагов до дверного проема, медленно сполз на пол, где обмяк кожаным мешком с еще теплой требухой. Спустя четыре минуты и шестнадцать секунд тело разбила волна конвульсивных судорог и подергиваний, дабы реанимировать голодным мертвецом, насквозь пропитанным Вирусом Хэ. Бесы! Бесы в душе моей! ч. 1 I believe it The totem figure speaks the truth, I see it I bow to whispers The legs and arms are numb and now I feel it * Стрельба одиночными. АК-12 содрогается в руках "клона", выплевывая крошечные свинцовые подарки. Россыпь зубов Смерти, вгрызающихся в податливую плоть, истекающую эманациями боли и черной кровью нечестивых выблядков Преисподней. Чистый хэдшот, поймал тварь в движении, перехватив плоскую морду перекрестием маломощного оптического прицела. 5,45 миллиметров вбиваются в лоб подобно жалу приблуды, используемой для забоя скота. Рядовой бес теряется в воздухе, намеченная траектория прыжка ломается и вместо перегруппировки за другое укрытие с последующим заходом во фланг, жалобно трепещущий кусочек свежей демонятины втыкается головой, обламывая тупые рожки, в неприветливое дорожное покрытие, злобно щерящееся выбоинами, сколами и трещинами. Растекается лужица крови. Сверкающая медью гильза, выхаркнутая затвором, звенит по бетону под подошвами трофейных берцев. "Клоны" — практически идеальные бойцы в городских условиях, отлично сочетающиеся с подразделениями инсектоидов и арахнидов. На этом направлении наступление увязло, из-за изрезанного Апокалипсисом ландшафта и плотной концентрации ПВО бесов, мешающего нормально пользоваться "авиацией". Второй выстрел. Пуля входит точно в центр грудной клетки рослого уродца, ростом почти со среднестатистического человека. Третья немного выше ключиц, заставляя захлебываться собственной кровью. Взвод инсектоидов-стрелков и несколько арахнидов-пулеметчиков окопались на самой широкой улице, сдерживая вражеские контратакующие поползновения и дожидаясь прибытия подкреплений. Первые рубежи, можно сказать, граница между владениями бесов и никем не занятой буферной зоной, отделяющей химер от демонов, прошли практически без проблем. Отдельные боевые ячейки, затаившиеся в руинах и планировавшие наносить точечные удары в спины и фланги, выдавливали как прыщи, только вместо гноя и сальных отложений были кровь и потроха, которые дожирали инсектоиды-псы, набирая критический объем биомассы для последующих мутаций. The wall's falling, the mind is opening, and now I see it The red face paint, so much is happening and now I see it