И Кристиан задавался вопросом, а не к лучшему ли все это. И отвечал себе не разумом, но чем-то иным: ни черта не лучше. Дождавшись, пока Эльза высушится полотенцем, он подал ей халат, и они вернулись в комнату. Нужно было уходить, но Кристиан медлил, ощущая, как теряет что-то слишком важное. – Я получила записку от вашей дочери, – сообщила Эльза все так же спокойно, подошла к секретеру и достала небольшой лист бумаги из одного из ящичков. – Посмотрите. Ему хватило одного взгляда – послание было коротким: «Оставьте в покое моего отца, пока мама не умерла по-настоящему». – Это не Хельге решать, – резко произнес Кристиан, смял записку и выбросил ее в корзину для мусора. Эльза ответила ему задумчивым взглядом. – Не делайте этого, – Кристиан, совершенно утратив самообладание, шагнул к ней, обхватил рукой ее шею, прижался лбом к ее лбу. – Не отказывайтесь от меня. Я прошу вас. – Мне надо подумать, – Эльза юрким ужом выскользнула из его рук. – Я никогда не рассматривала нашу интрижку с точки зрения вашей семьи. – Никакая это не интрижка, – сердито рявкнул Кристиан. – Я, черт возьми, люблю вас. Эльза лишь покачала головой, отступая. – Мне кажется, – твердо проговорила она, – что от вашей любви я больше теряю, чем получаю. Мне не нравится такой баланс. – Что? – Кристиан непонимающе уставился на нее. Это он теряет «Грандис», склады и оставляет детей без матери. Эльзе же совершенно нечего терять! – Берта совершила, что совершила, вовсе не из-за нас с вами! – Берта меня совершенно не волнует, – отрезала Эльза. – Самоубийцы никогда не вызывали во мне ни жалости, ни понимания. Но я скучала по вас, Кристиан, – она произнесла это едва не с отвращением, – по-настоящему скучала, вот что меня напугало. И еще то, что я не могла увидеть вас, когда захочу. Я вдруг поняла, что мы всегда будем встречаться только тогда, когда это удобно вам. И знаете что? К дьяволу такую любовь, потому что она ставит меня в зависимое положение. Я готова зависеть от вас в бизнесе, готова вкалывать на вас до седьмого пота, потому что получаю за это достойное вознаграждение. Что касается всего остального, я не понимаю… для чего мне это нужно. И Эльза, обессилев от этой длинной речи, замолчала. У Кристиана от этого «я скучала» сердце колотилось быстро-быстро. Как он мог даже подумать, что остыл к Эльзе? Потому что сейчас казалось, что его бросили прямо в костер: было горячо, больно и нечем дышать. Но она была слишком измучена для длинных разговоров и проявления чувств, поэтому он лишь поцеловал ее руку, отчего Эльза поморщилась, будто от укуса. – Возьмите на завтра выходной, – попросил Кристиан. – Спятили? – возмутилась она. – Завтра мы начинаем продажи пурпурных тканей! Возвращался домой Кристиан взволнованным и решительным. Эльза была упрямой, и если она действительно решит оставить его, то переубедить ее будет непросто. В ее рациональном мировоззрении все четко располагалось по нужным полочкам, и Кристиан запросто мог попасть в «лишнее», реши Эльза, что от него больше мороки, чем радости. Но в то же время ему и нравилась ее независимость – ведь с финансовой точки зрения бросать Кристиана было весьма чревато даже после того, как он передал ей химический цех. Однако Эльза не сомневалась, что их разрыв не скажется на деловом сотрудничестве, и это воодушевляло. По крайней мере, она действительно понимала его и знала, что он не станет ей столь низко мстить. Но и позволить ей уйти он тоже не собирался. Эмоциями Эльзу не взять – ей нужны разумные аргументы. Болезненно усмехаясь, Кристиан раскладывал себя на плюсы и на минусы, критически рассматривая как обычный товар. К минусам он относил возраст, семейные обстоятельства, неумение заботиться о любимых людях. В плюсах – вся поддержка, которую он мог бы оказать Эльзе. Но плюс был весьма сомнительным – даже в случае их разрыва он был не намерен отказывать Эльзе в чем бы то ни было. Стало быть, баланс и правда не сходился. Кристиан и прежде задавался вопросом, почему Эльза решила быть с ним, но в последнее время этот вопрос слегка подзабылся, чтобы теперь снова встать перед ним в полный рост. Дома он убедился, что Исаак и Хельга наверху, а потом затащил Морица в кабинет. – Если вы еще раз позволите себе сплетничать в присутствии моих детей, – яростно рявкнул Кристиан, позабыв о намерениях не объясняться с прислугой, – то я не посмотрю, что вы вошли в мой дом раньше, чем я на свет родился, и выставлю вас на улицу. Мориц, удрученный чем-то другим, не дрогнул. – Я не видел никого из детей, – обронил он скупо. – Зато они видели вас. И – что гораздо хуже – слышали! – Этого больше не повторится, – с достоинством сказал Мориц, а потом вдруг положил морщинистую ладонь ему на локоть: – Молодой господин, кое-что произошло. И это обращение, которого Кристиан не слышал лет с пятнадцати, резануло нехорошим предчувствием. – Что такое? – Пока вас не было, приезжал ваш тесть… с тремя эскулапами. Я и не подумал, что должен им помешать подняться к госпоже Берте, но все закончилось плохо. Госпожа разнервничалась, начала кричать, с ней случился припадок. – Какими эскулапами? – уже зная ответ, спросил Кристиан. – Из психиатрической лечебницы, – напряженно ответил Мориц. – Насколько я понял из невнятных объяснений госпожи Берты, они пытались ее освидетельствовать… – Какого дьявола, Мориц, – прорычал Кристиан яростно. – Найдите мне Ганса. Немедленно! Он взлетел вверх по ступенькам, выдохнул, нацепил широкую улыбку, тихо постучался к Берте и, не дожидаясь ответа, заглянул внутрь. – Ты не спишь? – Кристиан, – прошептала она с облегчением и протянула к нему обе руки. По бледным щекам хлынули обильные слезы, словно до этого момента Берта сдерживалась изо всех сил. – Это ужасно! Мой отец… – Твой отец может идти к черту, – решительно объявил Кристиан и крепко обнял ее. – Я пока еще твой муж, и никто не имеет права соваться к тебе без моего разрешения. – О, – она всхлипнула и крепко прижалась к нему. – Ты не позволишь им… – С тобой не случится ничего дурного. Я обещаю, что больше твой отец не переступит порог этого дома. Берта чуть отстранилась, заглядывая ему в глаза: – Но, Кристиан, для чего папе так мучить меня? – Что именно сегодня произошло? – Я… не очень поняла. Они говорили о лечении электричеством и о вопросах моей дееспособности. Я пыталась не волноваться, Кристиан, но когда услышала об электричестве, то со мной случилась истерика. Укачивая ее в руках, Кристиан напряженно размышлял. Это было любопытно – с чего вдруг Андресу признавать недееспособной собственную дочь? – А если… – притихшая было Берта встрепенулась. – А если он вернется? – Твой отец? – Дженарро, – она произнесла это имя с испугом и той неприязнью, которую люди испытывают к тем, перед кем унижались. Как это обычно и бывает, пылкая любовь превратилась в ненависть. Кристиан и сам много размышлял о судьбе Маттиаса Вайса. У Оскара было только его слово – против слова Бруно. Даже если они обнаружили в теле старика Ли следы яда, то доказательств, кто именно его отравил, у Оскара не хватало. Но Бруно покинул город – значит, был признан виновным. Логика подсказывала, что Оскар получил признание исполнителя. Вряд ли он осмелился бы пытать собственного дядю, но Маттиаса Вайса – мог. Эта смерть не была легкой. – Не вернется, – сказал Кристиан отрешенно. – Он убил кое-кого важного и удрал из города. Думаю, навсегда. – Кого? – испугалась Берта. – Неважно, – он легко поцеловал ее. – Ложись спать и ничего не бойся, дорогая. Завтра мне нужно будет вернуться к делам, но я найду тебе сиделку.