Я больше не могу слушать. Гектор вытащил меня, когда меня арестовали, и я все еще в долгу перед ним. Он придумал сделку с наркотиками, заставил меня согласиться на нее и подойти к его ловушке еще на шаг. Вероятно, он подозревал, что кто-то раскроет мне правду, и скоро. В голове складывается план, как противостоять убийце моего отца. Я бегу к комоду. Пистолет исчез. — Ты залезал в мой ящик? — Я хватаю за воротник Карлоса, который сидит на диване в гостиной. — Нет, Алекс, — говорит Карлос. — Créeme[136], Пако был здесь: он пошел в нашу комнату и сказал, что возьмет у тебя куртку. Пако взял мой пистолет. Я должен был догадаться. Но откуда Пако узнал, что меня не будет дома? Бриттани. Бриттани озадачила меня сегодня. Она сказала, чтобы я не злился на Пако. Они оба пытались защитить меня, потому что я был слишком глуп и труслив, чтобы постоять за себя и посмотреть в лицо фактам. Слова Бриттани звучат в моих ушах. «Не злись на Пако». Я спешу в комнату mamá. — Если я не вернусь сегодня вечером, ты должна взять Карлоса и Луиса и уехать в Мексику, — говорю я ей. — Но, Алехандро… Я сажусь на край ее кровати. — Mamá, Карлос и Луис в опасности. Избавь их от моей участи. Пожалуйста. — Алекс, не говори так. Твой отец тоже так говорил. «Я такой же, как Papá, — хочу я сказать, — и совершил те же самые ошибки. Я не позволю, чтобы это случилось с моими братьями». — Обещай мне. Мне нужно услышать это от тебя. Я предельно серьезен. Слезы текут по ее лицу. Она целует меня в щеку и крепко обнимает. — Я обещаю… обещаю. Я сажусь на Хулио и звоню тому, к кому никогда бы не подумал обращаться за советом, — Гарри Франкелю. Он призывает меня сделать то, чего, как я думал, не сделаю никогда, — позвонить в полицию и рассказать, что происходит. 53. Бриттани Я сижу у подъезда Сьерры пять минут. Я до сих пор не могу поверить, что мы с Алексом сделали это. Я не жалею ни об одной минуте, но все еще не верю в это. Я почувствовала в Алексе отчаяние, будто он хотел что-то доказать мне делом, а не словом. Я злюсь на себя за это, но ничего не могу поделать. Слезы лились от радости, счастья, любви. И когда я увидела, как катится слеза по его щеке, я поцеловала его… Я хотела спасти слезу, потому что это был первый раз, когда Алекс разрешил мне увидеть его таким. Алекс не плачет; он не позволяет себе проявлять эмоции. Сегодняшняя ночь изменила его, хочет он в этом признаться или нет. Я тоже изменилась. Я захожу в дом. Сьерра сидит на диване в гостиной. Мои родители сидят напротив. — Похоже на вторжение, — заявляю я. Сьерра смягчает меня: — Не вторжение, Брит. Разговор. — Почему? — Разве непонятно? — злится папа. — Ты не живешь дома. Я стою перед родителями и думаю, как мы дошли до такого. Моя мама в черных брюках, волосы собраны в пучок, как будто на похоронах. Мой папа в джинсах и рубашке, с красными глазами. Он не спал всю ночь. И может быть, мама тоже, но она никогда не покажет этого. Она замаскировала все «Вайзином»[137]. — Я не могу больше притворяться идеальной дочерью. Я неидеальна. — Я говорю спокойно и ровно. — Можете ли вы принять это? Брови отца сходятся, будто он пытается сохранить хладнокровие. — Мы не хотим, чтобы ты была идеальной. Патриция, скажи ей, что ты думаешь. Моя мама качает головой, как будто не может понять, почему я раздуваю из этого целую историю. — Брит, хватит. Перестань дуться, перестань бунтовать, перестань быть эгоисткой. Мы с твоим отцом не хотим, чтобы ты была идеальной. Мы хотим, чтобы ты была как можно лучше, вот и все. — Потому что Шелли, как бы она ни старалась, не может соответствовать вашим ожиданиям? — Не вмешивай в это Шелли, — говорит мой отец. — Это несправедливо. — Почему нет? Это все из-за Шелли. Не важно, сколько буду я объяснять им все, в любом случае это прозвучит не так, как нужно. Я плюхаюсь перед ними в бархатное кресло. — Для справки: я не сбежала. Я живу у своей лучшей подруги. Моя мама сдувает пушинку с бедра. — Спасибо ей огромное за это. Она каждый день рассказывала нам, что происходит с тобой. Я смотрю на свою лучшую подругу, которая до сих пор сидит в углу и стала свидетелем нашего скандала. Сьерра направляется к двери и виновато складывает руки, словно собирается дать конфеты детям на Хеллоуин, которые только что позвонили. Мама сидит на краю дивана. — Что нужно сделать, чтобы ты вернулась домой? Я хочу от моих родителей много всего, наверное, больше, чем они способны дать. — Я не знаю. Мой папа кладет руку себе на лоб, будто у него разболелась голова. — Разве дома так плохо? — Да. Ну, не так уж и плохо. Но неспокойно. Мам, из-за тебя я нервничаю. И еще я ненавижу, когда ты, папа, ведешь себя так, будто ты не дома, а в отеле, — только приходишь и уходишь. Мы чужие люди, живущие в одном доме. Я люблю вас обоих, но я не хочу постоянно быть лучшей версией себя. Я хочу быть просто собой. Я хочу быть свободной, принимать собственные решения и учиться на своих ошибках. Я не хочу каждый день волноваться, чувствовать себя виноватой и беспокоиться о том, что я не соответствую вашим ожиданиям. — Я борюсь со слезами. — Я не хочу подводить вас обоих. Я знаю, что Шелли не может быть похожей на меня. Мне очень жаль… Пожалуйста, не отсылайте ее из-за меня. Мой отец опускается на колени рядом со мной. — Не извиняйся, Брит. Мы не отправляем ее из-за тебя. Инвалидность Шелли не твоя вина. Это вообще ничья вина. Мама молчит и не отрываясь смотрит в стену, будто находится в трансе. — Это моя вина, — наконец произносит она. Мы во все глаза смотрим на маму, так как совсем не ожидали услышать от нее такие слова. — Патриция? — папа пытается привлечь ее внимание. — Мама, о чем ты говоришь? Она смотрит прямо перед собой. — Все эти годы я виню себя. — Патриция, это не твоя вина. — Когда Шелли родилась, я водила ее в детский сад. — Мама говорит мягко, будто сама с собой. — Признаюсь, я завидовала другим мамочкам с обычными детьми, которые могут держать голову самостоятельно и узнавать мир. Большую часть времени ловила на себе жалостливые взгляды. Я ненавидела их. Я стала одержима мыслью, что я могла это предотвратить, если бы ела больше овощей и занималась спортом. Я винила себя за ее состояние, хотя ваш отец настаивал, что в этом нет моей вины. — Она смотрит на меня и мечтательно улыбается. — Потом появилась ты. Моя белокурая, голубоглазая принцесса. — Мама, я не принцесса, а Шелли не та, кого нужно жалеть. Я не пойду на свидание с парнем, которого ты выберешь для меня. Я не буду одеваться так, как ты хочешь, и тем более не буду вести себя так, как ты захочешь. Шелли тоже не будет жить по твоим правилам. — Я знаю. — Ты сможешь с этим смириться? — Думаю, нет. — Ты все всегда критикуешь. О боже, я готова сделать все, что угодно, чтобы ты перестала винить меня за любой пустяк. Люби меня такой, какая я есть. Люби Шелли такой, какая она есть. Перестать зацикливаться на плохом, потому что жизнь чертовски коротка. — Я не должна переживать, что ты решила встречаться с членом банды? — спрашивает она. — Нет. Да. Я не знаю. Если я не буду чувствовать, что ты меня осуждаешь, я расскажу о нем. Если бы вы могли встретиться… Он совершенно не такой, каким кажется со стороны. Если ради того, чтобы быть с ним, мне придется изворачиваться, я так и буду делать. — Он член банды, — сухо обрывает меня мама. — Его зовут Алекс. Папа откидывается на спину. — Его имя не меняет того факта, что он в банде, Бриттани. — Нет, это не так. Это шаг в правильном направлении. Вы хотите, чтобы я была с вами честной или врала? Нам понадобился час, чтобы мама согласилась попробовать не переживать по пустякам. Папа пообещал приходить два раза в неделю с работы раньше шести. Я согласилась пригласить Алекса в гости, чтобы родители могли встретиться с ним. И я буду сообщать им, куда и с кем я иду. Они пока не одобрили и не приняли моего парня, но это уже хоть что-то. Я хочу все исправить: лучше собрать все по кусочкам, чем оставить как есть.