Мишка сложился, он не ожидал такого свинства с моей стороны. А я уже распоясалась до безобразия и дубасила и руками, и ногами, выкрикивая банзайские лозунги. — Сдаюсь, девочка-припевочка. Остановись, у тебя кровь капает с рук. Ну, ударь меня, если тебе станет легче. — И подставил лицо, специально, конечно, под мой кулак, уже совсем не боевой. Рука колоть устала… Но на щетинистой щеке остался красный след… Я раскрыла ладони, алые от сочившейся из ранок крови… И что-то во мне щёлкнуло… Господи, что мы делаем? Заболело, затуманилось, засвербело во всех ещё не отмерших местах. Пришлось присесть, но сразу и подскочить, голая попа не желала сидеть на холодном. Мишка тут же подхватил меня, уселся сам и усадил дурынду к себе на колени. Я обмякла, положила раскрытую ладонь ему на плечо, а вторую — на изображение пасти медведя. Мишка дёрнулся, опять эта спина! Всё, хватит! Я слезла и встала напротив, глядя ему прямо в глаза. — Повернись! Сейчас же! — Зачем? — Занадом. Он оседлал стул. След от моей руки на зверской роже, капелька крови из разверзнутой пасти… Реалистично! И я стала методично дубасить этого зверюгу, оставляя такие же отпечатки… Всё сильнее и сильнее, всё быстрее и быстрее… Оборзела, Лизонька. А Мишка вцепился в спинку стула, встать я ему не позволяла. Недолго, ровно две секунды. Он развернулся, зацепил меня и потащил в ванную. — Всё, хватит. Прекращай. Чего ты хочешь этим добиться? — Мы теперь с твоим медведем одной крови. А с тобой? Мишка уселся вместе со мной на плитку, взял мои руки и стал целовать, слизывая оставшиеся следы крови. — Я тоже напился, ваше вампирское величество. Разрешите помочь, как особо приближённому вассалу, произвести, так сказать, омовение окровавленных частей вашего тела. — И засунул под душ. Я не сопротивлялась. Тем более, что прикосновения к моему телу нежных мужских рук были так приятны… И уже замазанная, замотанная эластичными бинтами, которые мой спортсмен всегда возил с собой, и уплывающая в царство Морфея, я дала понять, что не сдалась. — Я ещё и колдовать умею, Исаев! Вот вызову на тебя приворотное заклятье, будешь знать. — Да я его уже принял во всех видах, ведьмочка моя! И совершенно не жалею. — И подвалился, обнял, замяукал детскую песенку… Проснулась я от острого чувства голода. Время ужина, а я ещё и не завтракала. Мишка сопел рядом, повернувшись ко мне спиной, на которой ещё кое-где остались следы моей недавней баталии. Я нашла влажные салфетки и стала смывать засохшие отметины, одновременно, чисто автоматически, нажимая на энергетические точки. Рука потянулась за пихтовым маслом… Я уселась поудобнее и принялась за массаж, предварительно освободившись от бинтов. Мишка окончательно проснулся, попытался встать, но я сидела на его ногах, и этот номер не прошёл. — Что это вдруг? — Удивился он. — Хочу тебя расслабить и извиниться за хулиганское поведение. Лежи уже спокойно. Как я старалась, как мне хотелось доставить ему удовольствие… Но тщетно, напряжённые мышцы «не отвечали взаимностью». «И, если не сразу всё получится, не опускай руки. Любовь победит!» Голос папы Карло звенел в ушах. Да, настоящего Буратино вы вскормили, уважаемый гуру! Вон, лежит, как бревно. Ну, уж нет! И моё женское «я» попёрло в атаку. — Миша, расслабься, сейчас будет бонус. — И я стала дотрагиваться до этих чёртовых точек грудью, губами, обозначая их сначала ранеными, а потому и более чувствительными пальцами. Что-то подо мной стало происходить… Особенно, когда я рисовала возбуждёнными сосочками волнообразные и круговые дорожки, пунктиры и многоточия, получая и сама от этого действа колоссальное наслаждение. А уж когда стала тыкаться грудью в каждую пресловутую точку, мой исполин не выдержал. — Лизка, иди ко мне. — Голос с хрипотцой пробрал до костей, и я слезла, тут же устроенная под нависшим надо мной мужем. Как он не слопал меня со всеми потрохами? Наше влечение было настолько ярко, глубоко и, одновременно, чувственно, нежно… Причём, мы не стремились к финальной точке, возможность доставить удовольствие друг другу, продлить наслаждение завладела нами всецело. Поцелуи сыпались на меня гроздьями, упоительно, сладострастно. А слившись в одно целое, зацепившись губами, мы уносились на просторы блаженства, цепляя друг друга в запредельно сладострастном, эротическом порыве.… Никогда мне не было так упоительно… — Девочка моя, как мне хорошо с тобой. — Вторил Мишка. — Ради этого стоило родиться, и стоит жить. — А умирать? — Только вместе, в один день, час и секунду. Лет через сто, ага? — Я не доживу, если ты не найдёшь для меня корочку хлеба. Или, хотя бы, половинку пшеничного зёрнышка. — Обед на столе. Мы можем не ходить в столовку, у них эти сервировочные столики с подогревом. И опять Мишка врачевал мои ссадины и царапины, выцеловывая каждую ранку. А я прилипала к нему всеми доступными частями тела. Даже трапезничать уселась рядом, чуть ли не на руки, только чтобы ощущать себя за его «каменной стеной». Всего несколько минут назад я окончательно вернулась в своё, романовское обличие, не забыв прихватить с собой счастье, радость и любовь, одну на двоих. Мне всё время хотелось смотреть на моего ненаглядного, окунаться в его сияющие, бездонные глаза. Притяжение губ колдовских, растянувшихся в улыбочке, завораживало, очаровывало. Манило касаться руками его кожи, ощущать накаченные мышцы, взлохмачивать волосы. Я люблю и ощущаю любовь моего мужа каждой клеточкой, при каждом вдохе и выдохе. А всё остальное — ерунда, проверка на вшивость. Чего Лиза Исаева больше никогда не допустит в свою жизнь! — Сто, любисссс…? — Исаев задал вопрос по-детски. А как он ещё должен был прозвучать? Это фишка нашей младшей дочери, Женьки. Ей очень повезло появиться в семье, где уже были две «большие» девочки. К полутора годам они обучили её всему, чем владели сами, помимо подготовительных к школе предметов, конечно. Малышка хорошо разговаривала, знала много стишков и песенок и очень любила лепить и рисовать. У нас в детской целая выставка её «ранних» работ, очень симпатичных, в стиле детского минимализма и, даже, где-то модернизма. И вот как-то, устроившись за столом с альбомом и карандашами, Женька увлеклась, не замечая ничего вокруг. Она меняла наклон головы, следуя за нарисованными фрагментами будущего шедевра, кончик язычка торчал то слева, то справа, и, при этом, ребёнок пыхтел от натуги. Зрелище было преуморительное. Отец засмотрелся на дочь, напялив глупую улыбочку влюблённого по уши мальчишки. А я засмотрелась на них обоих. Хитрая девчонка заметила папин взгляд, отложила в сторону свои картинки и, поставив локоточки на стол, подпёрла щечки ладошками. Направив лукавый взгляд на отца, заявила: «Сто, любисссс…?» Милые наши детки, шухерные, любознательные, весёлые! Они вносят в нашу жизнь столько позитива, радости, ощущения полноценного бытия, чувство не зря проживаемой жизни. Я рассмеялась. — Нет! Ещё не придумано слово, которое бы смогло полностью отразить моё отношение к тебе. Я дышу тобой, мой родной! Без тебя ничего не имеет смысла. Если смеюсь, то знаю, что и тебе от этого тоже будет весело. А если плачу, то уверена, что и ты тоже будешь расстроен по этому же поводу. Понимаешь? Я не просто люблю, я живу тобой. Не просто с тобой, а и с твоим сердцем, душой и… ливером. Ха-ха… Это «ха-ха» я уже прохихикивала, задушенная руками своего чемпиона. Он таскал меня по номеру, вертел-кружил, целовал в нос, глаза, щёки, «одевал колье» из поцелуев на шею и вещал оды нежности и любовные сонеты, заливая в мои уши патоку обожания и любви. А потом, чуть позже, мы гуляли, дышали свежим морозным воздухом и почти не разговаривали. Как, иногда, классно и душевно помолчать в компании самого близкого человека, просто смотря на звёзды!? Мы действительно отдохнули. И морально, и физически. Эти дни стали самыми лучшими в нашей «сложной веренице бытия». Жизнь без проблем не бывает, это же ясно. А ждать, пока пройдёт гроза и закончится дождь просто недальновидно! Надо научиться танцевать под дождём, неужели непонятно? Мне всё время хотелось прикасаться к Мишке, смотреть на него, целовать, облизывать, гладить, ласкать, да просто прилепиться уже к нему, как шурупчик к магниту… Один лишь только раз отголоски недавних событий царапнули мою душу. — У меня что-то с обонянием. — Как-то утром заявил Мишка. — Я уверен, что мои вещи пахли по-другому, когда мы только приехали сюда. Но парфюм, подаренный тобой под ёлочку, нравится мне больше всех предыдущих. А тот запах не отпускает, нет-нет, да проявится. — У тебя перемешались новые ароматы, получился ёрш. И мои духи, кстати из той же линейки, только нежнее, и хвойные масла, и пенные отдушки… Так бывает. И всё, больше проблем не было. Я ещё раз просмотрела вещи мужа, ещё раз застирала испачканную мазью папы Карло подкладку, запшикала каждый миллиметрик. И, ву а ля! Теперь только мои предпочтения, только мои, интимно-массажные услуги. Проходите, пожалуйста, устраивайтесь поудобнее… Вернувшись, мы грустно проводили моих родителей. Мамочка всплакнула, по сотому разу перецеловывая своих внучек. В аэропорт провожать поехал только Мишка. А мы с Карлом Ивановичем остались на хозяйстве. Если можно так сказать. У нас есть одно железное правило, привитое ещё бабулей: когда кто-то из своих уезжает, мы не убираем, не наводим порядок, пока путешественник ни доедет да места. Ассоциативно — не выметаем близкого человека из дома. Поэтому мама оставила чистым жилище и перемыла всю посуду. И мы с шаманом расположились перед камином, устроив девчонок с альбомами и красками за столом. — Я так рад за вас, Лиза. Никогда Михаил не был так счастлив, как сейчас. У него на лице всё написано. И мне стало немного легче, отпускает, раскручивает пружину вины, ведь я чуть не разлучил вас. Если бы на твоём месте была другая женщина, неизвестно чем бы это закончилось. — Карл Иванович, нам нужно было это пережить, очередной раз проверить чувства и окончательно убедиться в крепости нашего союза. Господи, что я несу? Простите меня. Между нами, теперь нет никаких секретов, ведь да? Вы же всё понимаете. Не будем об этом. Скажите, Миша разговаривал с вами по поводу переезда к нам? Это решено, отказ не принимается. Наши дочки считают вас дедушкой, мои родители — другом, а мы с Мишкой — нашим сенсеем. Если не захотите обитать в большом доме, гостевой будет в вашем распоряжении. И свобода, никаких обязательств. Просто будем жить вместе. — Девочка моя, я привык к своему образу существования. И потом, ты же сама отправила меня назад в горы. — Он хитро заулыбался, захихикал. — Я готов. — Ну, уж нет. Мы вас никуда не отпустим, нам такие гуру и самим нужны. И прямо сегодня вы остаётесь. А завтра перевезёте свои вещи. И ещё. Любопытство не даёт покоя бедной голове Лизоньки. Что происходит у Исаевых-старших? Куда подевался отец, и почему их дом стоит пустой? И где Элеонора? — Никто толком ничего не знает. Михаил старший уехал с Борей, Гуля ничего не объясняет, а Элеонора Георгиевна умотала с Сергеевой в какой-то психоаналитический тур. Я уверен, что скоро всё прояснится. А догадки строить — последнее дело. Вернулся мой дорогой с большим пакетом. И отправился на кухню. Давно он не держал в руках кухонный нож… Поужинали, погуляли, посмотрели мультик про Буратино. Девчонки посмеялись над папой Карло, назначили своего отца говорящим бревном, а маму — мудрым сверчком. Динка взяла на себя роль Редиски, Алиса — Землянички, а Женька — дядюшки Тыквы. Завтра нас ждёт представление, жаль Джанни Родари не сможет приехать… Отдыхать, конечно, хорошо, но дома добрее, веселее, роднее… Жизнь прекрасна и удивительна! И она продолжается! — Лиза, иди ко мне…