– Они все профессиональные актёры? – спросил Костя у Железняка, на что тот покачал головой: – Ну вот ещё. Просто студенты, мечтающие заработать копеечку. Для того, чтобы подёргаться под музыку, изображая танцы и бурное веселье, особого таланта не надо. И им хорошо, и мне экономия. Ну да, массовке, в отличие от Кости, не нужно было думать о достоверности своей актёрской игры… Очень смущало, что все эмоции, которые испытывал его герой (симпатию, влечение, страсть, влюблённость), нужно было выдавать на камеру, да ещё и под наблюдением пары десятков человек. Снежка ему действительно нравилась – очень нравилась, и если бы не все эти свидетели, он наверняка сыграл бы куда лучше и убедительнее. Впрочем, было видно, что она тоже волнуется, ведь и для неё опыт съёмок в клипе, да ещё и в главной роли, был первым. Это как-то примиряло Костю с действительностью, а иначе он чувствовал бы себя полным лохом. Танцуя со Снежкой (а ему нравилось называть её мысленно именно так – не «Снежа» и, упаси господи, не «Снежана»), Костя старался не думать о камере и о посторонних людях. Он смотрел ей в глаза, вдыхал аромат её волос, чувствовал, как взволнованно бьётся её сердце, обнимал её за талию… Чёрт, она была великолепна. И ведь нельзя было даже сказать, что он в жизни не встречал более красивых девушек – ничего подобного, видал и покрасивее. Но что-то в Снежке было такое… цепляющее, манящее, будоражащее. Впервые за много-много месяцев Костя ощущал это знакомое, но уже почти забытое сладостное волнение, которое испытываешь только в одном случае – когда всерьёз на кого-нибудь западаешь. Она так трогательно отводила взгляд и опускала подрагивающие ресницы, что у него в груди разливалось медовое тепло. Хотелось взять её лицо в ладони, чуть наклониться и… – Больше страсти! Больше огня! – внезапно вернул его к реальности голос режиссёра. – Ну что ты как отмороженный, ты же с девушкой танцуешь, а не с бревном! Ты должен сходить по ней с ума! Хотеть её! Ну-ка живо изобрази мне, как ты её хочешь!.. Эпизод с другим участником группы, который тоже должен был танцевать со Снежкой, доверили Антону. Это было предсказуемо, но всё равно выбесило. Точнее, выбесило другое – то, что в отличие от Кости, Тоха как раз не стеснялся проявлять страсть и похоть: едва его поставили в пару со Снежкой, как его ладони тут же бесстыдно сползли ей на задницу. Она, конечно, сразу же сердито зыркнула на него и шлёпнула по пальцам, возвращая шаловливые ручонки на место, но у Кости всё равно испортилось настроение. Что он себе позволяет, в конце концов? Однако Контридзе оказался вполне удовлетворён работой Антона – он играл именно так, как и требовал этот эпизод. …Около полудня объявили короткий обеденный перерыв. Артисты, включая массовку, расселись за длинным деревянным столом и с аппетитом накинулись за еду. Обед привезли из ближайшего кафе – первое, второе и даже компот. Костя поискал глазами Снежку, чтобы пригласить её сесть рядом, но увидел, как Железняк, приобняв девушку за плечи, повёл её за собой – для них с Контридзе, звукачом и оператором был накрыт отдельный стол. – Бл… дь, – невольно вырвалось у Кости. – Похоже, красотка определилась с симпатиями? – раздался рядом насмешливый голос. Вот Антона ему сейчас меньше всего хотелось видеть и слышать… Костя едва заметно поморщился. – Не гони. Они просто по-дружески общаются, – буркнул он. – Ага, конечно, – скептически протянул Антон. – Да я на двести процентов уверен, что она с ним спит. – Ты свечку, что ли, держал? – разозлился Костя. – Эко тебя вштырило, – усаживаясь рядом, заметил тот почти с сочувствием. – Не хочу тебя огорчать, дружище, но такие, как мы с тобой – не её поля ягода. По ней же сразу видно, что она из себя представляет. – И что же? – через силу, превозмогая себя, спросил Костя. Слушать речи Антона было противно, но всё-таки он хотел знать, что у того на уме. – Да у неё же на лице всё написано. Классическое сочетание: молоденькая сексуальная крошка с мечтами о славе и богатстве… и полным отсутствием мозгов. Предел мечтаний – найти себе состоятельного папика. Железняк для неё идеальная кандидатура! Ему стоит только пальцами щёлкнуть для того, чтобы обеспечить ей безбедное существование, а также карьеру певички, актрисульки или модели. – Заткнись, – поморщился Костя. – Она не такая. Тот фыркнул: – Ты-то откуда знаешь? Она тебе даже номер телефона не дала. – Тебе дала, а толку? – И точно – без толку, – легко согласился Антон. – Я ей звонил, пытался вытащить куда-нибудь, встретиться… она сказала, что её это не интересует. А всё почему? Потому что мы с тобой пока никто и звать нас никак… в отличие от нашего Львовича. Костя снова покосился на продюсерский стол. Железняк что-то весело рассказывал Снежке, а та улыбалась и кивала, явно изображая скромницу. Вдруг она чуть обернулась и нечаянно поймала Костин взгляд… но он тут же отвернулся. Ну и насрать! Пусть не воображает, что он будет биться в истерике и рыдать, размазывая слёзы и сопли по лицу. Антон Настроение было просто отстойным, день как-то с самого начала не задался. Мать предсказуемо бросила все силы на то, чтобы впихнуть в Антона завтрак – это в семь-то часов утра! И хотя традиционные новогодние салаты, слава тебе господи, были доедены ещё несколько дней назад, Антону всё-таки пришлось выдержать пытку пирогом с капустой. От яблочного кое-как удалось отбрехаться. – Ешь, ешь, пока горяченькое, – приговаривала мать, заваривая чай и как всегда суетясь. – Весь день на съёмках будешь торчать, желудок угробишь. – Вообще-то там будут кормить, – вяло отбивался он. Отец неодобрительно покосился на него с другого конца стола. – Что? – резковато спросил Антон, которого уже порядком достали эти многозначительные порицающие взгляды, как бы демонстрирующие праведное родительское осуждение. Каждый день – каждый грёбаный день! – он буквально кожей чувствовал это безмолвное недовольство, и оно раздражало его, как постоянно ноющий зуб. Отец приподнял брови, словно удивляясь его тону. – Ничего. Просто слегка расстроен тем, что ты снова уходишь из дома. Антон отзеркалил его движение бровями. – Расстроен? А я-то думал, что моё присутствие тебя наоборот бесит. Отец смерил его убийственным взглядом. – Нормальные семьи стремятся собираться вместе и проводить праздники бок о бок, – холодно отчеканил он. – А ты даже в новогоднюю ночь не был дома. И сейчас опять собираешься уходить! – Вообще-то я работаю, – отрезал Антон, но отец только насмешливо улыбнулся: – Ну да, ну да, вот это ты называешь работой… – Представь себе – да, даже если ты не в восторге, – огрызнулся он. – Хотя о чём это я? Ты никогда не будешь в восторге от меня и моих занятий. Я в твоих глазах – вечный позор семьи, который всё делает наперекор, назло… даже священную традицию совместных завтраков злостно игнорирует. – Это неправда, – тут же кинулась на выручку мать. – Витя, ну скажи ему, что ты так не думаешь! Однако отцу, что называется, попала вожжа под хвост. – Ну почему же? – прищурился он. – Именно так я и считаю. Он действительно всё делает назло… лишь бы вывести меня из себя. – Ясно, – Антон поднялся из-за стола. – Пойду-ка я лучше, чтобы не мелькать лишний раз у тебя перед глазами и не выводить из себя, – он удачно спародировал отцовские интонации, и, очевидно, это стало последней каплей. – А ну сядь! – рявкнул тот. – Мы с тобой ещё не договорили, и я тебя, кажется, не отпускал. – Не отпускал? – Антон даже расхохотался от этого заявления. – Пап, вообще-то я совершеннолетний. Мне не нужно твоё разрешение, чтобы куда-то пойти. – Тут тебе не гостиница! – заорал отец, багровея. – Когда хочу – ухожу, когда хочу – прихожу, хочу – вообще ночевать не являюсь… Если тебя не устраивают принятые в нашей семье правила – то я тебя не держу, снимай квартиру и сваливай. – Ах, вон оно что, – Антон снова от души расхохотался, просто не смог удержать рвущийся наружу истеричный смех. – Вся эта милая прелюдия была разыграна лишь для того, чтобы я избавил тебя от своего присутствия и больше не мозолил глаза? – Антоша, ну что ты такое говоришь! – ахнула мать. – Витя, прекрати это немедленно! Вы что, с цепи оба сорвались? Антон жестом остановил её. – Да ничего, мам, для меня это сюрпризом не стало. По правде говоря, я и сам собирался съезжать в ближайшее время, просто пока не нашёл подходящее жильё. Но обещаю, что через пару дней испарюсь. – Скатертью дорога! – выпалил отец, тяжело дыша. Антон отвесил ему шутливый полупоклон, разве что руку к сердцу не прижал для пущего эффекта. Понимал, что это отца ещё больше взбесит. На самом деле, ему сейчас хотелось не отшучиваться, а тоже орать в ответ, бросая обвинения в лицо – высказывая, выплёвывая, выплёскивая все накопившиеся за много лет застарелые обиды и претензии. Но он понимал, что если начнёт, то уже точно не сможет остановиться. А ему нельзя было опаздывать на съёмки, на этот раз Железняк его точно не простил бы. …Всю дорогу до «Мосфильма» Антона колотило от негодования. Честное слово, хотелось разрыдаться от обиды, как маленькому, но он понимал, насколько это будет тупо. Да и толку реветь, слезами горю не поможешь. Впрочем, разве это горе? То, что отец никогда его не любил, Антон просёк ещё в детстве, дети интуитивно чувствуют такие вещи. Так что ничего нового… просто в горле почему-то ворочались камни, а глаза то и дело застилал солёный туман. Сколько он себя помнил, так было всегда. Когда родилась Зайка, Антону было уже одиннадцать, и он многое понимал – в том числе и то, что родители безумно хотели и ждали этого ребёнка. В тот день, когда у Антона появилась младшая сестра, отец плакал от счастья, а потом всю ночь украшал детскую воздушными шариками. Плакал ли он так, когда стал отцом в первый раз? Антон очень сильно в этом сомневался. Позже он понял, что родители поженились по классическому залёту. Беременность не была желанной – получилась случайно и фактически вынудила родителей вступить в брак. Мать уверяла, что Антон родился недоношенным, но он вовсе не был дураком и умел считать: между свадьбой и его рождением прошло всего четыре месяца. Даже при нынешних возможностях медицины сомнительно, что на таком сроке он родился бы полноценным и здоровым, а значит – что? Что мать выходила замуж глубоко беременной. Нет, он не ревновал родителей к сестре. Ну, только если самую малость. Зайка получилась классная, очень забавная и трогательная. К тому же, она души не чаяла в старшем брате, обожая его трепетно и самозабвенно, и он тоже искренне её полюбил. Но иногда бывало просто обидно – вот так, как сейчас. Бессмысленно, инфантильно, глупо, смешно… но всё-таки обидно. К счастью, на съёмках клипа Антону удалось немного развеяться. Творческая обстановка, весьма близкая к атмосфере сумасшедшего дома, всегда служила бальзамом для любых ран, так что Антон с удовольствием погрузился в съёмочный процесс и практически забыл об утренней стычке с отцом. Вспомнил он об этом только во время обеденного перерыва. Вспомнил – и болезненно поморщился, словно грохнулся с небес на землю. От досады и бессилия зачем-то наговорил Миронову гадостей про Снежану, но даже его кислая физиономия не улучшила настроения. Наоборот – совершенно расхотелось провоцировать и язвить. – Слушай, – вполне миролюбиво спросил он у Кости, вспомнив о насущном, – а у тебя никто из знакомых, случайно, хату не сдаёт? Неохота риелторам переплачивать. Миронов окинул его удивлённым взглядом. – С чего это тебе вдруг хата понадобилась? Ты же у нас коренной ма-а-асквич, – иронично протянул он. Но у Антона сейчас не было сил даже на лёгкую пикировку – он чувствовал себя воздушным шариком, из которого выпустили воздух. – С отцом проблемы, долго объяснять, – буркнул он. Миронов несколько секунд удивлённо рассматривал его лицо, словно пытаясь понять, шутит он или говорит серьёзно. – Может, к Ване с Женькой напроситься? – предложил он. – Хотя бы на первое время, пока не найдёшь что-нибудь подходящее. Антон покачал головой: – Куда? Там же сейчас Ванькина подружка гостит. – Блин, точно, – нахмурился Костя, – я и забыл… – и снова глубоко задумался. – Я поспрашиваю у своих парней из мюзикла, – отозвался он наконец. – Среди них много иногородних. Но если совсем прижало, то… – он заметно колебался, однако всё-таки докончил: – Можешь пока пожить у меня.