– Ты жестокий, – глядя на него так, словно видела впервые, покачала головой Ленка. – Я честный, – поправил он. – Честный до отвращения. За это меня все и ненавидят. Официант принёс чай и шампанское. Сергей тут же подвинул к себе чайник и наполнил чашку, а ошеломлённая Ленка к своему шампанскому даже не притронулась. – Серёж, не бросай меня… пожалуйста, – жалко выдавила она наконец. Он едва заметно поморщился. – Лен, всё. Закрыли тему. – Я всё равно не уйду со сцены! – строптиво возразила она. Он небрежно дёрнул плечом: – Дело хозяйское. Только уже без меня. Не хочу, чтобы моё имя связывали с этим позором и твоим постепенным превращением в посмешище. Выступай в кабаках, на корпоративах… связи у тебя остались. Но, повторюсь, без меня. А вообще лучше подумай над моим советом – рожай, пока ещё не поздно. Тебе сорок почти. Пока что есть шанс завести семью, заскочить в последний вагон. – Семью? – переспросила она с гримасой, похожей на оскал. – Ты же на мне всё равно не женишься, – её тонкие нервные пальцы заметно подрагивали. – Не женюсь, – спокойно подтвердил он. – Я вообще ни на ком не женюсь. – Сволочь ты, Железняк, – выдохнула она. – Сколько лет меня трахал, я так надеялась, что… – Что наши периодические потрахушки постепенно перерастут в большую и чистую любовь? – иронично докончил он. – Кого ты нашёл мне на замену? – требовательно вопросила она. – Наверняка ведь уже нашёл кого-то, я тебя знаю. Какую-нибудь юную девочку с ногами от ушей? С тугими сиськами и упругой жопой? – она не удержалась от подколки, цитируя его самого. Однако сарказм не достиг цели. – С девочками я больше дел не имею, – отозвался Сергей. – На мальчиков перешёл? Интересно… – многозначительно протянула она. – Твой тупой юмор тут неуместен. Я исключительно про работу. Хочу группу раскрутить – по типу корейских айдолов, знаешь? Чтобы по ним массово сходили с ума. Вот и по моим парням так же сходить будут. Ленка глядела на него с сомнением. – Опомнился! Время мальчуковых групп давно в прошлом. – Напротив, это вечная схема. Классика, которая никогда не надоедает и не устаревает. Битлы, New Kids on the Block, Backstreet Boys, Take That, BTS… Я создам команду пацанов, в которых невозможно будет не влюбиться. Глядя, как знакомо загорелись его глаза, Ленка завистливо вздохнула. – Ой, это вы?! Правда – вы? Вы же Стелла? – возле их столика внезапно, как чёртик из табакерки, материализовалась здоровенная деваха с толстыми ляжками и младенчиком в слинге, и требовательно уставилась на Ленку. Это был Ленкин сценический псевдоним – «Стелла», под которым она выступала все эти годы. Под которым её знала и любила публика. Ленка сдержанно улыбнулась и кивнула: – Да, это я. – Обалдеть! – выдохнула деваха, кажется, всё ещё не веря собственным глазам и ушам. – А можно с вами селфи сделать? Ленка великодушно позволила. Дежурная улыбка – безупречный вежливый оскал на камеру… – Спасибо! Спасибо вам! – заливалась деваха соловьём. – Ой, скажу кому, что с самой Стеллой сфоткалась – не поверят! Я же вас слушала, ещё когда школьницей была! «Корова тупая», – мрачно подумал Сергей. Улыбка медленно сползла с всё ещё красивого Ленкиного лица. – Девушка, дайте певице спокойно позавтракать, – вмешался он. – Сфотографировались? До свидания. – Ой, – смутилась та, – извините. До свидания. Удачи вам! И наконец-то свалила, ежесекундно оглядываясь на их столик. Ленка нервно схватилась за свой бокал с шампанским. – Выпьешь со мной? – жалко повторила она, забыв, что уже спрашивала его об этом. – Я за рулём, – напомнил он. – Тогда я одна выпью, – она с каким-то лихим отчаянием подняла свой бокал. – За наше сотрудничество, пусть оно и осталось в прошлом. Это ведь были неплохие годы, а? – Неплохие, Лена, – серьёзно сказал он. – Сука ты, Серёжа, – выдохнула она, залпом осушив бокал. – Выдоил меня до последней капли и бросил, как выжатый лимон. – Но ведь ты тоже все эти годы имела всё, что хотела, – возразил он. – Эфиры на радио и телевидении, клипы, концерты, гастроли, фанатское обожание… Деньги, опять же. И очень неплохие. Жаль, что ты их так бездарно потратила. Накоплений у тебя вообще нет, всё тут же спускаешь, как обычно? Она безнадёжно махнула рукой: – Не умею я копить… Ладно хоть, дом построить успела. Мать из Рязани перевезла. Она, кстати, тоже… как и ты, – быстро захмелевшая Ленка ухмыльнулась. – Постоянно зудит, чтобы я поскорее рожала ей внуков. – Слушай маму, Лена, – мягко улыбнулся он. – Мама плохого не посоветует. Иван Он чуть было не заблудился, запутавшись в ветках метро, и едва не опоздал. Что ни говори, а Москва пока ещё была для него совершенно чужим городом – огромным, шумным, бестолковым, ошеломляющим мегаполисом, выбивающим почву из-под ног, и всё-таки до одури манящим и желанным. Иван родился в маленьком городке с ласковым названием Отрадный, который был основан в районе богатых месторождений нефти и горючих газов. Первые домики нефтяников и строителей появились там вскоре после войны. Оба дедушки Ивана трудились на буровых, мать с отцом работали на заводе «Нефтемаш» – в общем, всё типично, всё как у всех. Детство Ивана прошло в уютном тихом дворе под тенью густых тополей. Каким наслаждением было сжигать с пацанами тополиный пух, который напоминал снег, внезапно выпавший в июне!.. А ещё – гонять на велике по улицам, лопать мороженое в вафельном стаканчике, сидя на бортике фонтана и свесив босые ноги прямо в воду, купаться в Большом Кинеле или бегать в парк, чтобы поглазеть на самолёт и покататься на аттракционах… Шли годы, Иван взрослел и мог бы нарисовать каждый переулок родного города даже с закрытыми глазами. В Отрадном для него больше не осталось никаких тайн, неизведанных уголков и новых мест – всё было знакомо и привычно до оскомины. Школа, дом, музыкалка, друзья-одноклассники… Петь он любил с детства, и у него это здорово получалось, но масштаб городка не позволял таланту раскрыться и развернуться полностью. Уже лет в четырнадцать Иван прекрасно понимал, что не хочет застрять здесь навсегда и всю жизнь видеть вокруг себя одни и те же физиономии. А в шестнадцать он влюбился. Пылко, искренне, до обморочного ощущения счастья где-то в районе солнечного сплетения и бушующей ревности, если объект его обожания – одноклассница Маша Большакова – вдруг смотрела на кого-то другого. Они стали друг у друга первыми во всём. Первая любовь, первый поцелуй… и всё остальное. После окончания школы оба отправились учиться в Самару: Иван поступил в Кулёк6 на музыкально-исполнительский факультет, а Маша – в колледж сервисных технологий и дизайна. Жить в разных общагах было просто физически невыносимо. Невозможно, нереально – в восемнадцать-то лет! Поэтому Иван хватался за любую подработку (курьером, промоутером, официантом), чтобы поднакопить деньжат и снять им с Машей квартиру. Те несколько лет в убитой в хлам однушке, прожитые ими вдвоём, были самыми яркими и незабываемыми в его жизни. Какие же они были влюблённые тогда! Голодные, нищие, наивные и полные сказочных надежд, но бесконечно счастливые… А потом закончилась пора студенчества. Маша не захотела оставаться в Самаре, большие и шумные города её утомляли, поэтому Иван был вынужден вернуться в родной городок следом за ней. Сразу же начались проблемы с работой. Куда он мог податься со своим дипломом, кем – учителем музыки в школе? Хоровиком во дворце культуры? Руководителем кружка русской народной песни для пенсионеров? Маша вскоре устроилась флористом в цветочный салон по протекции родственницы. – Ты же дизайнер, – удивился Иван, на что она беззаботно пожала плечами: – Какая разница? Есть диплом – и ладно. Главное, что я в принципе без дела не сижу. Мне нравится возиться с цветами, собирать для клиентов букеты, творить красоту… Иван помыкался туда-сюда и наконец тоже нашёл работу: его взяли вокалистом в ресторан. В основном приходилось петь на свадьбах и прочих банкетах, так что его репертуар состоял преимущественно из того, что заказывали посетители: «Владимирский централ», «Я куплю тебе дом», «Ах, какая женщина!», «Я люблю тебя до слёз», «Чёрные глаза»… Он послушно пел – а что ему ещё оставалось делать? Работал под минусовки,7 потому что о живых музыкантах мечтать не приходилось: платить целому ансамблю было бы слишком дорого, а владелец ресторана был человеком прижимистым и не любил излишеств. Однажды Иван, пользуясь некоторым затишьем в зале и отсутствием хозяина, рискнул поставить свой любимый трек «SOS d’un terrien en détresse»,8 хотя понимал, что подобный репертуар, мягко говоря, слабо годится для ресторана. Его пение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все дружно перестали жевать, забыв о еде на своих тарелках, и потрясённо уставились на Ивана. Песня была эмоционально непростой, буквально душераздирающей, не говоря уж о технической стороне вопроса – невероятно сложная вокально, с множеством высоких нот. Некоторые посетители ресторана снимали его на телефоны, кто-то не сдерживал изумлённых или восхищённых возгласов, кто-то хихикал в кулачок, но, к счастью, последних было совсем мало. Когда он закончил петь, зал взорвался аплодисментами и пьяненькими выкриками «Браво!», а Иван стоял на эстраде, чувствуя полное опустошение и… разочарование. Он не хотел всю жизнь петь для этой публики, которая просто не способна была понять и оценить его вокальное мастерство по-настоящему. На следующий день ещё и от хозяина влетело: кто-то не преминул скинуть ему в ватсап запись выступления. – Ну и что это за самодеятельность? – хмуро поинтересовался он у Ивана. – Извините, Игорь Витальевич, – буркнул тот. – «Извините» на хлеб не намажешь. Ты что, правил не знаешь? Выступление артиста не должно отвлекать гостей от меню. А ты ж пока пел – все жрать бросили и вилки отложили! Нормально, не? – возмутился хозяин. – Этого больше не повторится, – вздохнул Иван. – Конечно, не повторится! Я у тебя из зарплаты вычту, учти. И запомни, Ваня: пение в ресторане – всего лишь приятное дополнение к еде, а не сольная концертная программа. Понял? – Понял. – Хорошо. Иди, – благосклонно кивнул хозяин и вдруг захихикал. – Ну ты выдал вчера, конечно… я чуть не обоссался от смеха. Таким смешным тонким голоском пел, как будто тебе яйца дверью прищемили. Как эта манера пения правильно называется, я забыл? «Легко забыть то, чего не знаешь», – чуть было не съязвил Иван, но вслух только процедил сквозь зубы: – Контратенор. – Во-во, контратенор… Ржачно очень. Прямо как баба. «Сам ты баба», – мрачно подумал Иван, но снова промолчал: вылететь с работы ему пока что не хотелось. …Однако через полгода регулярного исполнения «Владимирского централа» и «Чёрных глаз» он понял, что выгорел полностью. Дотла. Выступления для жующей и бухающей публики стали абсолютно невыносимыми, Иван ненавидел и публику, и самого себя. Надо было увольняться, но он медлил, потому что страшновато было уходить в никуда.