Министерство юстиции США располагается в огромном каменном здании на Пенсильвания-авеню в центре Вашингтона. Вход украшен четырьмя 15-метровыми колоннами с римскими свитками наверху, а все здание напоминает зловещий храм каких-то всемогущих богов. Мы с Полом Гектором и Риком Мораном, одетые в свои лучшие костюмы, поднялись по широкой лестнице. Адвокаты, заливаясь потом, тащили дорогие портфели, набитые бумагами, а я шел налегке — при мне были лишь визитные карточки, небольшой блокнот и ручка. Мы прошли через магнитометры и оказались в большом зале. Я заметил огромную статую полуобнаженной женщины в стиле ар-деко с названием «Дух Справедливости». Женщина была облачена в тогу, ее руки вздымались к небесам. Поначалу ее создали с одной обнаженной грудью, которую теперь не было видно, поскольку министерство потратило 8000 долларов на драпировку, покрывшую ее своенравный сосок. Уже тогда мне стоило понять, что этот закомплексованный храм — совсем не подходящее для Биркенфельда место. Нас встретил практикант, и в его сопровождении мы прошли по длинному коридору мимо утомленных правительственных прокуроров, федеральных агентов и женщин в строгих костюмах, стучавших по мраморному полу каблуками. Затем мы поднялись на лифте, прошли по еще одному длинному коридору и оказались в налоговом отделе. Практикант открыл дверь в большую переговорную комнату и тут же испарился. Кевин Даунинг занял председательское место во главе стола, а рядом с ним сидели Карен Келли и парень по имени Мэтью Курц, оказавшийся следователем из налоговой службы (эти люди также известны под названием «агентов казначейства»). Я посмотрел на Даунинга. «Ого, этот чувак наверняка думает, что он — Элиот Несс[59]». У него были коротко стриженные коричневые волосы, ледяные голубые глаза, нос, как у мопса, тяжелая челюсть и тонкие змеиные губы. Карен Келли была невысокой женщиной, на которой плохо сидел костюм, купленный в супермаркете Kmart. У нее были крошечные темные глаза и лицо, застывшее под безжизненной плоской прической, она казалась тупой, как дрова. Мэтт Курц был худым человеком в мешковатом светло-синем костюме. Он носил «ежик», видимо, думая, что такая прическа придает ему более мужественный вид, но лицо у него было поприятнее, возможно, потому, что он не был представителем министерства юстиции. Мои адвокаты поставили свои портфели на стол и гордо улыбнулись. — Всем доброе утро, — сказал Пол. — Мы хотели бы представить вам нашего клиента, мистера Брэдли Биркенфельда. Я кивнул и улыбнулся, однако не успел я произнести и первых слов приветствия, Карен Келли, почти подпрыгивая от гнева, ткнула в меня пальцем и завопила: — Вы не изобличитель! Вы лишь мелкий наводчик! Я в шоке дернул головой. «Извините? Мы с вами что, когда-то неудачно переспали?» Рик пододвинул мне кресло, а я прошептал ему: — Это что еще за херня? Куда ты меня притащил? — Просто расслабься, — пробормотал он. — Мы уже здесь. Это всего лишь пристрелочный выстрел. Но он был неправ. Даунинг смотрел на меня так, как если бы я заявился к нему на вечеринку с дохлым скунсом. Я сел рядом со своими адвокатами и глубоко вдохнул. — Хорошо, давайте снова начнем с вашего имени, — проворчал Даунинг. — Произнесите его по буквам. Я это сделал. Затем он сказал: — Ваши адвокаты заявляют, что у вас, мистер Биркенфельд, есть некая информация, способная нас заинтересовать. — Да-да, — усмехнулась Карен Келли. — Дело всей жизни. Я уже подумывал о том, чтобы наклониться через стол, чтобы придушить ее, однако решил просто игнорировать. Я привел свои мысли в порядок и попытался удержать себя в руках. — Это наверняка вас заинтересует, мистер Даунинг, — сказал я, — поскольку дело касается одного из крупнейших банков в мире, который десятилетиями обманывал американских налогоплательщиков. — Напомните еще раз, о каком банке идет речь? — UBS, AG. Union Bank of Switzerland. По его лицу пробежала рябь, напоминавшая судорогу. — И вы ему помогали, — сказала Келли. Я откинулся назад в своем кресле, гордо поднял голову и улыбнулся моей фирменной улыбкой «я сожру тебя на обед». — Если вам неинтересно, так и скажите. Думаю, что найдутся более благодарные слушатели. — Я бы точно хотел послушать! — сказал Мэтью Курц. «Отлично, — подумал я, — хоть у кого-то из этой троицы есть мозги». — Хорошо, мистер Биркенфельд, — сказал Даунинг. — Рассказывайте. Так я и сделал. Два часа я рассказывал о своих карьерных шагах, о том, как я начал работать в Credit Suisse, перешел в Barclays, а затем достиг вершины пирамиды UBS. Я рассказал о том, как в UBS нас учили делать предложения североамериканским клиентам и избегать проверки со стороны федеральных агентов, таких как мои собеседники. Я рассказал о результатах моих поездок в группе охотников и собирателей. К полудню у меня во рту пересохло, а желудок начал урчать, однако они предложили нам всего лишь по стакану теплой воды, как заключенным на допросе. Мои собеседники ограничивались лишь короткими записями в своих блокнотах, и я подумал, не вмонтирована ли камера в глаз на портрете генерального прокурора Альберто Гонсалеса. А может быть, вся комната напичкана «жучками»? Наконец Даунинг посмотрел на часы и принялся собирать свои бумаги. — Хорошо, мистер Биркенфельд, — сказал он. — пришлите нам все документальные подтверждения, которые якобы у вас есть, и мы их изучим. — Ничего личного, мистер Даунинг, — ответил я, — но вы не поймете их содержания без переводчика. Этим переводчиком буду я, и я лично передам их вам и пройдусь вместе с вами по каждому документу. Он скривился, однако Мэтью Курц коснулся его рукава и кивнул. Парень из налоговой службы знал, о чем я говорю. И тут вмешался Рик Моран. — Можем ли мы обсудить вопрос иммунитета для мистера Биркенфельда и выдачи ему повестки? Даунинг посмотрел на меня. — Подобные просьбы обычно означают признание вины. — Мне нужна защита не от вас, — сказал я, — а от швейцарцев. Сам факт моего пребывания здесь уже нарушает кучу швейцарских законов. — Думаю, что вы хотите слишком многого, — ответил Даунинг. — И слишком быстро. Карен Келли вновь завопила на меня. Судя по всему, разговаривать по-другому она просто не умела. — Мы знаем, что вы здесь только потому, что хотите получить награду, которую дают изобличителям. Это невероятно меня разозлило. Я встал с кресла, а за мной встали и мои адвокаты. Возможно, им показалось, что хочу воткнуть ей в глаз мою ручку Montblanc. — Леди и джентльмены, — сказал я, полностью себя контролируя, — я начал этот процесс полтора года назад, задолго до того, как вообще появилась награда, о которой вы говорите. Когда я занялся этим делом, работая в банке, я рисковал всем. Единственная награда, которую я мог за это получить — швейцарская тюрьма. Теперь вы объявили такую награду, но это же не я придумал. — Хорошо, — Даунинг махнул рукой. — Мы скоро увидимся. Оказавшись на улице, я сорвал с шеи галстук. Мы попытались поймать такси, однако в столице уже наступило обеденное время, поэтому мы отправились в офис адвокатов пешком. — Что ж, все прошло не так уж и плохо. — Пол попытался украсить труп румянами. — Это была какая-то полная херня, — ответил я. — Они просто играют в крутых парней, — заметил Рик. — Вот увидишь, они смягчатся. Некоторое время мы прошли в молчании, и я думал о том, насколько сильно ошибаются эти два парня. Прием в министерстве юстиции оставил у меня во рту вкус свернувшегося молока. Подобное отношение не имело никакого смысла. — А что там с этой наградой для изобличителей? — спросил я. — Налоговая служба утверждает, что награда составляет от 15 до 30 процентов от любых незаконных сумм, вернувшихся в бюджет в результате получения инсайдерской информации. На самом деле мы уже беседовали об этом новом законе сразу же после его появления в декабре 2006 года. Но тогда я не знал, что Гектор уже обсуждал это с Даунингом — еще до нашей первой встречи. Он даже предложил министерству юстиции запустить свою собственную программу награждения изобличителей. Ошибка! Судя по всему, Пол совершенно не представлял себе, какие в Вашингтоне царят настроения против изобличителей. Все что он сделал — это разозлил людей, к которым собирался прийти с моим делом. Вот почему Карен Келли бесилась с самого начала нашей встречи. Правда, я понимал, что такая программа — обычная замануха, чтобы люди давали показания. Даже в случае разбирательства против UBS до вознаграждения было очень и очень далеко. Я запросто мог получить 30 процентов от нуля. Но почему бы не подстегнуть моих адвокатов? — Вот что я вам скажу. Давайте подадим документы на эту награду. Если вы добьетесь ее, получите 12 процентов от причитающейся мне суммы. Мы добавим это условие к нашему соглашению. Эта идея им понравилась. Как ни мерзко в этом признаваться, но эту ночь в своем гостиничном номере я провел, погруженный в раздумья. Гостиница Four Seasons — это не какой-нибудь там мотель, и заплатить 600 долларов просто за то, чтобы выпивать в одиночестве, разговаривая с самим собой, было как-то чересчур, но мне нужно было разобраться с происходящим. Для столь жесткого поведения у людей из министерства юстиции не было никаких оснований, ведь я был готов принести им немало призовых очков. Но я помнил, что клоуны из ФБР в Бостоне реагировали на меня примерно таким же образом. Возможно, Даунингу и Келли просто не нравились люди, которых они считали «стукачами». А может быть, они считали меня угрозой для их карьеры, человеком, который смог справиться с тем, что не удавалось им в течение десятилетий. Было понятно, что Карен Келли, как минимум, держала меня за проходимца, обратившегося к ним лишь ради денег. Но Даунинг… его я не мог раскусить. Эта задача заняла у меня намного больше времени. Я вспомнил, как когда-то мы, военные кадеты в Норвиче, должны были преодолеть реку, держа винтовки над головами. Дно становилось все глубже и глубже, и когда вода приблизилась к горлу, кое-кто начал паниковать и повернул обратно, но не я. Я вышел на другой берег, промокший до нитки и задыхавшийся, но не потерявший достоинства. Эта история с министерством юстиции казалась мне чем-то очень похожим. «Двигай вперед, — сказал я себе. — Это просто испытание». Однако следующая встреча в той же переговорной комнате оказалась ничуть не лучше. Даунинг был надутым, как будто мамочка отняла у него любимую пижаму, а Карен Келли выглядела так, будто бы провела ночь в своем мешковатом костюме и не вымыла голову. Один лишь Мэтт Курц казался свежим, умиротворенным и непредвзятым. Агент казначейства был искренне заинтересован в том, чтобы расследовать пути движения денег, а не в попытках уловить направление политических ветров. Страницу за страницей я показывал им документы UBS, доказывавшие намерения и преступные действия банка, которому было плевать на американские законы. Я показал им электронное письмо, в котором банк требовал от частных банкиров из американского отдела еще более высоких результатов. Я детально описал процессы открытия и управления номерными счетами — и они были первыми правительственными агентами США, которые получили такую информацию. Я даже набросал для них наши подземные хранилища и описал, что именно хранили там наши североамериканские клиенты: драгоценные камни, наличность, облигации на предъявителя, произведения искусства и даже золотые и серебряные слитки, стоившие многие миллионы долларов. Несмотря на все это, Даунинг задавал абсурдные вопросы, не относившиеся к делу. Он хотел знать, сколько денег я зарабатывал и как. Он интересовался довольно интимными деталями моей жизни, как будто пытался сравнить свою зарплату правительственного чиновника и скучную жизнь в пригороде с моей жизнью. Это было похоже на какой-то идиотский аудит. В то же время Мэтью Курц делал подробные записи, интересовался трастовыми структурами, клиентскими комиссионными и банковскими продуктами, которые UBS навязывал владельцам секретных счетов. Прошло четыре часа. Даунинг оказался полным невеждой в области международных финансов, а Карен Келли казалась тупой, как бревно. Она все повторяла свою прежнюю мантру: — Давайте будем честными, мистер Биркенфельд. Вы здесь только ради награды. — Разумеется, — ответил я, не выдержав. — Я надеюсь получить Нобелевскую премию мира. Рик Моран пнул меня под столом. — Хорошо, — сказал Даунинг, откладывая в сторону пачку документов высотой в несколько сантиметров. — Давайте поговорим об именах некоторых клиентов. — Давайте лучше поговорим об иммунитете и повестке для мистера Биркенфельда, — ответил Пол Гектор. — Думаю, что мы уже четко заявили о своей позиции, — прорычал Даунинг. — Все, что у нас есть сейчас, в лучшем случае, незначительно, так что… Я тут же прервал его: — Я расскажу об одном клиенте. В комнате воцарилось молчание, и все уставились на меня. — Абдул Азиз Аббас, — сказал я.