Теперь же я стал полноценным сотрудником, и после последнего семестра в Лондоне я заважничал. Как и многие другие свежеиспеченные выпускники колледжей, я считал себя невероятно толковым и сведущим в области финансов. Так или иначе, это был для меня очень важный период. Я впитывал знания как губка, работал не покладая рук и упорно карабкался по лестнице, ведущей к богатству. State Street управлял несколькими крупными национальными и международными пенсионными фондами. Благодаря маркетинговому гению Лопардо компания раскидывала свои щупальца во все стороны и захватывала все больше крупных корпоративных счетов. Позвольте вкратце объяснить вам, в чем заключается этот вид банковского бизнеса. Возьмем, к примеру, корпорацию с многомиллиардным оборотом типа General Electric. В крупной компании такого рода имеется особая структура для организации пенсионных выплат. Выплаты начинаются, когда лояльный сотрудник после 25 лет работы собирает свои вещи, получает в подарок золотые часы и отправляется домой ловить рыбу. Пока шел срок работы этого сотрудника, компания размещала небольшую долю своей прибыли в его пенсионном фонде. Иногда сотрудник переводит туда часть своей зарплаты, чтобы в итоге у него оказалось больше денег на лодку и весла. В компании типа GE работают тысячи сотрудников, поэтому ее пенсионный фонд огромен — он составляет миллиарды долларов. Но вы же не хотите, чтобы все эти деньги лежали просто так или приносили вам паршивые три процента годовых, как в розничных банках. Вы инвестируете деньги — обычно в инструменты, приносящие больший доход, типа акций и облигаций. И тут на сцене появляется State Street, принимает на себя управление пенсионным фондом GE и зарабатывает намного больше денег для всех участников. Понятно, что при этом State забирает себе определенную долю за услуги по организации сделок и управлению ими. Именно таким бизнесом мы и занимались. И именно так я в возрасте 23 лет начал работать на международных финансовых менеджеров, сотрудников Ника Лопардо, имевших впечатляющие резюме с аббревиатурами MBA и CFA[11]после своих имен. Я находился на низшей ступени иерархии, но именно так обучают всех новичков. — Биркенфельд, сложи эти цифры, проверь результат трижды и не облажайся! — Биркенфельд, беги с этой заявкой на покупку в валютный отдел и убедись в том, что эти клоуны знают, по какой ставке нужно делать покупку. Шевели ногами! Мы должны купить немецкие марки, а европейский рынок закрывается через полчаса! — Биркенфельд, если ты уйдешь с работы вечером до того, как Чикаго подтвердит покупку, завтра тебя найдут плавающим в аквариуме лицом вниз! Я обожал все происходившее вокруг меня. Все двигалось в режиме нон-стоп, с матерком и ветерком. Я общался с компанией профессионалов в области инвестирования и получал настоящее наслаждение от окружавшей меня атмосферы. Каждый день, да что там, каждый час я узнавал что-то новое. Все мы работали в операционном зале, миниатюрной версии поля битвы на Уолл-Стрит. Там постоянно звонили телефоны, стучали клавиши, факсы выплевывали листы бумаги, а парни типа меня бегали вверх-вниз по лестницам, умудряясь устраивать друг другу постоянные розыгрыши. Мы плевались бумажными шариками, подкладывали друг другу подушки, издававшие непристойные звуки, и заклеивали ящики столов суперклеем. Как-то раз один парень раздобыл запись сцены из фильма «Когда Гарри встретил Салли», в которой Мег Райан имитирует звуки оргазма, сидя в ресторане, и запустил ее через колонки своего компьютера на полную громкость. Все в зале тут же в один голос заорали знаменитую фразу из фильма: «Я буду то же, что ест она!» (правда, этот розыгрыш больше не повторился — на нас пожаловалась одна коллега, родом с Ближнего Востока). Понятно, что все это происходило лишь до тех пор, пока в зале не появлялся Ник Лопардо или кто-то из его помощников. Тогда зал моментально превращался в некое подобие библиотеки: туго затянутые галстуки, прямые спины и демонстративно профессиональное поведение. В глазах Лопардо мы все должны были выглядеть идеально. Как-то раз он заплатил огромную сумму чистильщику обуви, сидевшему напротив нашего офиса, и огласил следующую директиву: «Приходите на работу в начищенных ботинках или не появляйтесь здесь вообще. За это уже уплачено». Один управлявший портфелями инвестиций расценил эту директиву как «лицензию на чистку» и притащил на работу всю свою коллекцию обуви. Лопардо, бывший спортсмен и огромный фанат хоккейной команды Boston Bruins, знал, как управляться с коллективом. Чтобы всегда выигрывать, требовался корпоративный дух, и в этом Лопардо поддерживали все менеджеры. Вы и подумать не могли о том, чтобы, выключив компьютер в 17:00, отправиться домой. Вы шли с парнями (и немногими работавшими у нас девушками) на матч Bruins или в соседнее заведение типа Brandy Pete's, Tia's или Clarke's. Там мы ели, шумели, пили до полуночи, потом шли домой, отрубались, затем приходили в себя через шесть часов и возвращались на работу — причем вовремя! Если вы избегали этого, то рисковали столкнуться с принятым у нас наказанием — придя на работу с утра, вы находили на своем столе розовую женскую туфельку с острым длинным каблуком. Если такие туфельки оказывались на вашем столе слишком часто, окружавшие начинали смотреть на вас, как на прокаженного. Поскольку я все же закончил военную академию, такой стиль жизни был по мне: много работать, делать крупные ставки и никогда не упускать возможности повеселиться. Меня прозвали «Штанкист» за мою фирменную выходку — когда мы отправляли кого-то из ребят в бар за пивом для наших дам и он возвращался обратно с занятыми руками и совершенно беззащитный, я подкрадывался к нему сзади, стягивал с него штаны до колен, и все окружающие могли насладиться видом его трусов. Я организовал в State Street команду по софтболу (с отличным названием Liquid Assets[12]), и мы успешно противостояли командам других банков, а иногда и команде бостонской полиции. Моему розыгрышу со штанами подверглись почти все участники, и я стал «Командиром штанка». Разумеется, я знал, что рано или поздно они захотят мне отомстить, и стал потуже затягивать свой ремень. Но вернемся к бизнесу. Когда я работал в State Street, компания заключала все больше контрактов с международными и американскими институциональными пенсионными фондами. Мы управляли пенсионными активами компаний со многомиллиардными оборотами, такими как Amoco, IBM, General Electric и NYNEX. Чтобы ценность активов росла, мы инвестировали их в акции, облигации и иностранные валюты. Постепенно я начал работать с управляющими портфелями и принимать решения относительно слияний, поглощений, управления правами, реинвестирования дивидендов и так далее. Моя работа предполагала организацию отношений с брокерскими домами и помощь в выборе «правильной лошадки» в нужный для работы момент. Затем я переместился в группу международных доверенностей, где мы издавали руководства по голосованию для наших представителей по всему миру с тем, чтобы их решения шли на пользу нашим клиентам из пенсионных фондов (по сути, мы советовали акционерам, как нужно голосовать по корпоративным действиям типа слияний и поглощений). Я сам получил доверенность на голосование от акционеров одной японской компании. Мы работали в подразделении State Street, занимавшемся институциональными инвестициями, изначально известном как отдел управления активами. Однако его важность росла, и он получил новое название — подразделения глобальных советников State Street, или SSgA, а я очутился в отделе работы с валютами, созданном нашими собственными силами. Сотрудники этого отдела были опытными и толковыми. Некоторые из них знали по нескольку иностранных языков, и сферой их деятельности был весь мир. Товаром, с которым они работали, была иностранная валюта — они заключали соглашения с другими банками, оформляли кредитные линии для наших клиентов, а затем исполняли сделки по покупке иностранных валют для финансирования покупок недвижимости и корректировки наших валютных позиций для целей хеджирования. Я с головой погрузился в изучение массы новых для себя вещей. Позвольте мне объяснить суть концепции иностранной валюты. Возможно, вы как инвестор не хотели бы ограничиваться инвестициями в одни лишь американские ценные бумаги. В случае экономического спада диверсификация позволяет значительно снизить риски. Мы заключали сделки по всему миру, и зачастую иностранные рынки обеспечивали нам более высокую отдачу, чем Нью-Йоркская фондовая биржа. Однако для того, чтобы купить иностранные акции, вам нужна иностранная валюта. К примеру, если бы вы хотели купить акции французской фармацевтической компании Sanofi, то вам понадобились бы для этого французские франки (в то время Европейский союз еще не ввел в обращение свой жуткий евро). А эти франки вам пришлось бы купить за доллары США, и поскольку курсы покупки и продажи иностранных валют скачут, как и курсы акций, вы должны были хорошо знать свое дело, а затем быстро думать и действовать, чтобы Ник Лопардо не дал вам коленом под зад. Я достиг подлинной славы, работая в новом валютном отделе. Работа напоминала мне карнавал, на котором вокруг тебя постоянно вращается куча людей, занимающихся совершенно разными делами. Все нужно было делать быстро — оценивать ситуацию, заключать сделку, проверять результаты и браться за следующее дело. Мы должны были уделять огромное внимание деталям. Мы работали с десятью разными банками-контрагентами, и для каждого из них у нас были открыты кредитные линии примерно для сотни счетов корпоративных клиентов. Нам приходилось торговать практически всеми основными мировыми валютами — французскими франками, немецкими марками, итальянскими лирами, испанскими песетами, британскими фунтами, голландскими гульденами и так далее. А затем мы быстро расширили свою деятельность на валюты растущих рынков — индийские рупии, корейские воны, тайские баты, филиппинские песо и т. д. Мы должны были вносить в нашу субдепозитарную банковскую сеть детальные инструкции по работе с каждым банком — идея состояла в том, чтобы быть готовыми моментально продать или купить иностранные ценные бумаги в практически любой стране мира. До того как в компании появился валютный отдел, все наши менеджеры счетов самостоятельно заключали свои валютные сделки. Теперь все эти действия были объединены, и одна-единственная группа занималась всеми рыночными исследованиями, покупкой, продажей валют и погашением задолженностей. Раньше пять разных менеджеров покупали французские франки в разное время и по разной цене, теперь мы делали это в рамках одной сделки, аккумулируя все заявки и получая более выгодные условия. Кроме того, мы работали с департаментом информационных технологий над созданием продвинутой компьютерной системы. Мы сделали все для того, чтобы все процедуры были автоматизированы и работали в рамках сложной системы сдержек и противовесов. Все это позволило серьезно упростить процесс и сэкономить немало денег и для наших клиентов, и для банка благодаря снижению транзакционных издержек, уменьшению количества незаключенных по разным причинам сделок и улучшению качества реализации каждой из них. Я работал с международными финансовыми менеджерами каждый день, и уже через год я занимался управлением валютными сделками типа «спот» и «форвард» для 90 институциональных счетов, имевших активов более чем на 30 миллиардов долларов. Я наслаждался адреналиновой лихорадкой и заключал хорошие сделки, зарабатывая при этом для себя около 40 000 долларов в год. В конце 1980-х, особенно после краха 1987 года, это были неплохие деньги, но мне было мало. Вспомнив о своем бизнесе с видеомагнитофонами в Норвиче, я начал искать возможности подзаработать. Я обитал в жилом комплексе в Веймуте, штат Массачусетс, представлявшем собой три красивых 12-этажных здания с видом на залив и панораму Бостона. Как-то в субботу, когда я стоял в холле здания и пролистывал утреннюю газету, ко мне обратилась приятная пожилая соседка: — Доброе утро, молодой человек! — И вам самого доброго утра, миссис Суонвик. — Могли бы вы сделать мне одолжение, Брэдли? Вы такой высокий… — И красивый? — подмигнул я. — Ну да, конечно, — она покраснела и махнула на меня носовым платком. Оказалось, миссис Суонвик никак не могла отмыть верхнюю часть окна своей квартиры. Я отправился за ведром, губчатой шваброй и скребком, после чего потратил около получаса, приводя ее окно в идеальное состояние. Когда я закончил, она ущипнула меня за щеку и вручила мне 50 долларов. Как вы понимаете, совсем скоро я уже напечатал листовки с рекламой моего бизнеса по мойке окон и чистке ковров и распихал их под двери всех квартир дома. Каждую субботу после этого я арендовал паровой пылесос в ближайшем магазине U-Haul, вооружался тряпкой и ведром и в течение пяти часов занимался уборкой, получая за это 100 долларов в час. Затем я занялся и укладкой покрытий на балконах, что дало возможность заработать еще больше денег. Мой побочный бизнес никак не лишал меня радостей жизни, поскольку я активно веселился вечерами в рабочие дни. Работа в State Street Global Advisors была хорошей и стала еще интереснее, когда пришли 1990-е. Репутация банка и его активы росли, и Ник Лопардо был в своей лучшей форме. Мы искренне гордились тем, как он выступил перед довольно недружелюбной аудиторией на собрании профсоюза Teamsters в Бостоне. По сути, Лопардо сказал собравшимся, что они слабаки, которые просто не знают, как управляться со своими деньгами. После этого профсоюз попросил State Street заняться его пенсионным фондом. Лопардо, сумевший чудесным образом обратить ситуацию в свою пользу, назвал фонд именем «Джимми Хоффа»[13]. Мой менеджер в SSgA Джо Фостер был честным и искренним парнем, и мне было приятно работать с ним. Этот выпускник программы MBA Бостонского университета с квалификацией CFA был на 15 лет старше меня — яркий, стильный и профессиональный. Ничто не могло ускользнуть от его внимательных глаз, он всегда был открыт, и я научился от него тому, что даже крошечная ошибка может иметь серьезные последствия. Мы никогда не уходили с работы в конце дня, не перепроверив условия каждой сделки, зато после этого мы могли позволить себе накачиваться пивом и болтать о спорте. У меня было много друзей в банке, однако лучшим из них был Рик Джеймс. И хотя у Рика были бизнес-образование и квалификация CFA, он никогда ими не кичился. Он гениально обращался с цифрами и интерпретировал постоянно менявшиеся котировки так же умело, как врач — кардиограмму. Я был высоким, шумным, при разговоре я постоянно размахивал руками, длинными, как у обезьяны. Рик же был ниже меня, плотно сбитым, мрачновато-красивым и тихим. У него была милая постоянная подружка. Всем было очевидно, что когда-нибудь она станет миссис Джеймс, что у них родится много детей и что они купят себе автомобиль Volvo. Я же несся с одного свидания на другое, как скоростной поезд. Мы с Риком любили пошутить о том, насколько разные у нас стили жизни, но мы всегда уважали выбор друг друга. Это было некое подобие «инь и ян», которое успешно работает и по сей день. Что же касается банка, спустя примерно три года после начала моей работы в State Street сказка постепенно начала тускнеть. Чем активнее рос бизнес в области управления активами и услуг по глобальному хранению ценностей, тем больше людей нанималось на работу, и на нашу крепко спаянную группу начали влиять «негласные законы», которых мы не знали или которым не доверяли. Так, в работе валютного отдела мы с моим боссом Джо, опытным трейдером, смогли довести управление сделками и связанную с ними техническую работу до совершенства, однако высшее руководство решило нанять пару ковбоев из Нью-Йорка и назначить их начальниками Джо. Мне это показалось глупостью. Если что-то не сломано, зачем это чинить? — На кой черт нам нужны эти парни? — спросил я у Джо, помрачневшего от этих новостей. — Руководство говорит, что хочет расширить деятельность валютного отдела, — пробормотал он. — Они хотят предлагать его услуги в качестве отдельного продукта и продавать их так же, как инвестиционные стратегии. Мне показалось, что это объяснение дурно пахнет, но я просто закатил глаза и пустился в бой. Если говорить мягко и коротко, эти два ковбоя из Нью-Йорка были высокомерными засранцами. Настоящими идиотами. Они тут же принялись заниматься крайне странными вещами. До сих пор наша деятельность на валютном рынке ограничивалась финансированием покупок акций и облигаций на международном рынке, а также тщательным управлением позициями для клиентов, желавших обезопасить себя от колебаний валютных курсов. Однако новые парни решили управлять валютными позициями для наших клиентов более агрессивно. Вместо того чтобы следовать принятым в компании моделям изучения недооцененных и переоцененных валют, они принялись стрелять от бедра, совершать агрессивные шаги, иногда меняя состав клиентских портфелей по нескольку раз на дню. Подобная деятельность противоречила нашей консервативной философии, основанной на покупке и долгосрочном сохранении инвестиций — именно этого ждали от нас клиенты, а, кроме того, у нас имелись определенные контрактные обязательства, которым мы должны были следовать. По мере того как в банке начали накапливаться убытки от таких сделок, управляющие международными портфелями, напрямую общавшиеся с клиентами, были вынуждены защищать действия, которые они не авторизовали и которые не одобряли, но которые не могли прекратить. Два приятеля в руководстве рассматривали клиентские портфели как бездонные бочки для финансирования своих странных экспериментов. Эти ребята хотели получать быструю прибыль, а вместе с ней и свои бонусы. Похоже, они считали, что находятся не в банке, а в казино в Лас-Вегасе! Этих двух клоунов не волновали проблемы наших управляющих портфелями. Эти парни из Нью-Йорка вообще мало в чем разбирались, а ветераны State Street были людьми опытными и знающими. Сами понимаете, школьные задиры обычно недолюбливают умников. Я же, со своей стороны, прошел четыре года военного образования. И хотя карьера в этой области у меня не задалась, я все же не забыл основные принципы этой культуры — играй в команде, поддерживай своих и никогда их не бросай. Управляющие портфелями любили меня, ведь я делал все возможное для того, чтобы их сделки закрывались вовремя и по хорошей цене. Кроме того, я своевременно делился с ними информацией о рынках, соответственно, они могли выгоднее купить те или иные ценные бумаги для пенсионных фондов своих клиентов. И вдруг оказалось, что я застрял посередине между новыми, зелеными засранцами-всезнайками и моими закаленными в боях товарищами. Первый красный флажок возник, когда эти манхэттенские уроды пригласили для работы в валютный отдел нового парня по имени Дэн, «только что из Гарварда». Я попытался научить его старым методам, принятым в SSgA, однако он просто ухмыльнулся в мою сторону и поправил свой галстук-бабочку. Он делал кучу ошибок, которые я терпеливо поправлял, пока как-то раз в пятницу не возникла по-настоящему большая проблема. Дэн подтвердил крупный ордер на покупку японской иены, однако вместо того, чтобы убедиться, что его партнер в Нью-Йорке согласится с ним и подтвердит покупку, он отправился домой пораньше, чтобы потусить со своей девчонкой. Сделка была заключена. Через два месяца, когда пришла пора исполнять обязательства по этой сделке, в офисе моего босса Джо зазвонил телефон. На другом конце линии был наш партнер из Нью-Йорка. Джо включил громкую связь, и через пару секунд я чуть не обделался от услышанного. — У нас тут небольшая проблема, Джо. — Какая проблема, Ларри? — Помнишь ордер на покупку иен? Твой парень Дэн сделал все наоборот. — Наоборот? — Джо ослабил галстук и начал активно потеть. — Именно так. Он ошибочно указал, что мы продаем, а не покупаем. И у нас тут возникли убытки. — Убытки, — долгая пауза. — Насколько большие? — Семьсот восемьдесят тысяч долларов. Твою мать! И в этот момент с верхушки горы начал катиться снежный ком, остановить который было уже невозможно. Разумеется, Джо был вынужден сообщить об этом фиаско нью-йоркским ковбоям. У нас не было никакого способа спрятать потери в три четверти миллиона долларов, и казалось, что единственное, что мы можем сделать для клиента, — это компенсировать все за счет средств SSgA. Однако у этих двух типов возникла другая идея. Кто-то из них позвонил в Нью-Йорк сотруднику Chemical Bank и сказал примерно следующее: — Ребята, предлагаем вам вот что. Начиная с этого момента, вы должны немного повышать для нас цену по всем будущим сделкам, пока не отобьете сумму, которую мы вам должны. Что? Услышав это, я чуть не свихнулся! Эти два клоуна сказали, что если нам, State Street, понадобится купить французские франки для одного из наших клиентов — типа Amoco, — Chemical Bank сможет продавать нам валюту с негласной наценкой и накапливать у себя разницу! Такая практика была настолько незаконной, что заставила бы покраснеть даже Тони Сопрано. Фактически эти клоуны говорили Chemical: «Ребята, вы будете и дальше иметь с нами дела, если только заткнетесь и начнете играть по нашим правилам». И тут снежный ком, катившийся с вершины, начал цеплять с собой все больше проблем. Как я уже говорил, наш отдел консолидировал все покупки иностранной валюты управляющими портфелями во всем банке. Если десяти управляющим портфелями требовались итальянские лиры для покупки итальянских ценных бумаг, то мы покупали всю сумму в течение одного рабочего дня, чтобы обеспечить оптимальный средний курс. Однако если вы покупаете сумму на уровне 100 миллионов лир, то вынуждены действовать в рамках имеющихся траншей, а это может означать заключение десяти различных сделок в течение срока работы рынка. Курсы для каждой сделки будут немного различаться, некоторые сделки будут выгоднее других, и мне казалось вполне справедливым распределять результаты колебания курсов одинаково между всеми менеджерами. Но знаете что? Эти нью-йоркские ковбои имели в банке «любимчиков». Они ценили одних управляющих (целовавших им зад) и с неприязнью относились к другим. Поэтому они приказали, чтобы результаты всех валютных сделок не оглашались до конца торгового дня. Затем они просматривали результаты и отдавали самые выгодные сделки своим фаворитам. И это невероятно меня бесило. — Ты видел, какая фигня творится с распределением результатов сделок? — как-то вечером спросил я Рика после пары кружек пива. Я решил пойти с ним не в наше обычное место, а в другой бар, где мы могли бы спокойно поговорить наедине. — Ну да, — кивнул он, глядя в свою кружку с пивом Sam Adams. — Я все ждал, когда же ты об этом заговоришь. — Это просто невероятно, — выпалил я. — У какого-нибудь Джека есть миллион долларов на покупку японских иен, и такая же сумма есть у Джо, но в итоге Джо получает на 10 000 иен меньше! Это просто отвратительно! — Да еще, возможно, и незаконно, — сказал Рик. Я наклонился ближе к нему и прошептал: — Пожалуй, я начну записывать разговоры этих ублюдков со мной. — Я так и думал, что ты на это решишься. — Рик чокнулся своей кружкой с моей. — У тебя большие яйца и никаких мозгов. После этого в течение довольно долгого времени я держал рот на замке, а глаза широко открытыми. Каждый раз, заметив сомнительную сделку, я делал копию документов и добавлял их к постоянно растущей пачке бумаг в моей квартире. Но держаться спокойно было все тяжелее. Эти барыги наверху становились все наглее и наглее. Они создавали фальшивые отчеты о прибыльности для клиентов пенсионного фонда, представлявшие их в лучшем свете, и в то же самое время скрывали убытки так, что никто не знал, насколько сильно они облажались. Затем наше высшее руководство принялось вынуждать менеджеров жертвовать значительные суммы из личных рождественских бонусов на избирательные кампании «дружественных» государственных казначеев по всей стране. После избрания эти казначеи подписывали контракты с State Street на управление государственными пенсионными фондами, составлявшие многие миллиарды долларов. Я даже не особенно удивился, когда узнал, что один из высших чиновников ОАЭ, доктор Бин Харбаш, принял от нашей компании взятку, а взамен мы получили контракт на управление активами Abu Dhabi Investment Authority, составлявшими 2 миллиарда долларов. Судя по всему, команда руководителей SSgA была просто незнакома с американским законом о коррупции за рубежом[14]. К 1994 году наша компания начала нарушать все больше законов. Я работал в State Street уже пять лет, и хотя я никогда не собирался оставаться там навсегда, меня начала мучить совесть. А затем в крышку моего гроба был забит последний гвоздь. Операционный зал купил специальную систему, и предполагалось, что мы должны записывать все наши телефонные переговоры и договоренности на диктофоны. В принципе это нормально до тех пор, пока вы говорите об этом своему собеседнику. «Мистер Джонс, для вашей и нашей безопасности наш разговор записывается». Однако наши боссы не хотели, чтобы клиенты знали о факте записи. Это давало им возможность выбирать при необходимости нужные записи и притворяться, что всех остальных записей нет. Такая деятельность называется прослушкой, и она совершенно незаконна. Когда дело заходит о записи разговоров, Массачусетс был и остается штатом, в котором обе стороны разговора должны дать на это согласие. В противном случае такие действия становятся преступлением. — Мы не можем заниматься этой ерундой, Джо! — Я ворвался в офис своего менеджера и начал бегать по комнате, как дикий мустанг. — Если об этом узнают регулирующие органы, нам запретят заниматься банковской деятельностью до конца дней! — Я знаю, Брэд, я знаю. — Он попытался меня успокоить. — Но именно этого они хотят. — Да ну на фиг — я пошел к начальству! Так я и сделал, и это привело к возникновению настоящей бури из дерьма. В какой-то момент к процессу подключились юристы, которые тут же начали спорить и суетиться. Разумеется, меня обозвали плохим болтливым мальчишкой. Менеджеры, завидев меня, делали каменные морды. И чем же все кончилось? Юристы быстренько издали письменную директиву о том, что, хотя подобная практика технически находится за пределами нормы, мы будем продолжать записывать разговоры без согласия собеседника. Мне казалось, что они просто хотят сказать другими словами что-то вроде: «Думаем, что мы делаем нечто незаконное, однако полагаем, что даже если кто-то об этом узнает, то нас отшлепают не слишком сильно».