– Ну, еще бы. Сомневаюсь, что кружил все это время вокруг Смоленска из любви к местным пейзажам. – Знаю, например, почему гетман Острожский вместо того, чтобы сразу после победы под Оршей идти на Смоленск, полмесяца просидел на заднице. – Говорят, поляки возмутились. Тем, что лили кровь и гибли в изрядных количествах за интересы Литвы да под началом литовского гетмана, не особенно дорожившего их жизнями, а в это время четырехтысячный корпус литовцев спокойно прохлаждался в Борисове. Это уж не говоря о других панах литвинах, которые вообще предпочли остаться дома. – Все так. В летописях так, наверное, и напишут. – Что же, по-твоему, не напишут? – За каким шайтаном Острожскому надо было впустую терять столько времени и ждать подкрепления? Явился он под стены без осадных пушек, с какой-то рухлядью вместо обоза. С такой голой задницей он мог прийти сюда и сразу после Орши. Ну, вытребовал он этого подкрепления из Борисова, ну, дождался его, привел с собой – и что это изменило? Почему на штурм не пошел, раз народу хватало, а он при этом точно знал, какую из башен острога урусы сначала взорвали, а потом заделали эту брешь в обороне в такой спешке, что в нее можно было бы из лука выстрелить, чтобы снова развалить. Встал в осаду. К которой был вообще не готов! И чего, сидя в ней, дождался? Осени, дождей, распутицы, нехватки еды и болезней, которые начали выкашивать его войско. То есть только того, что пришлось сниматься отсюда и уходить. – Да уж, – пожал Денис плечами, поглядывая в сторону богатого крытого воза с занавешенными дорогой тканью дверцами и четверкой запряженных в него лошадей. Он полагал, что разговор, протекающий сейчас там, будет более коротким. И шумным. Но стояли здесь они уже прилично, и никаким скандалом вроде бы пока не пахло. – Нам больших воевод не понять. Денис не стал говорить о прорыве в тыл литовской рати некоего отряда, который навел шороха и паники в никем не защищенной ставке Острожского. И который наверняка заставил гетмана почувствовать, что это такое – пройти по самому краю и заглянуть в глаза смерти. Он, разумеется, был опытным воином, который всю жизнь провел в битвах. Вряд ли на него произвел такое неизгладимое впечатление их отчаянный рейд. И все же именно после него Острожский принялся излишне осторожничать и допускать ошибку за ошибкой. Будто что-то в нем на оршанском поле надломилось. – Может, на заговорщиков излишне понадеялся пан гетман? – немного помолчав, снова закинул пробный шар степняк. В местной военной иерархии Денис разбирался слабовато, а о крымской так вообще не имел даже малейшего представления. Но очень сильно подозревал, что этот тип на самом деле является не таким уж простачком, мелкой сошкой и простым полевым командиром, которым старается прикинуться. Такому сболтнуть чего-нибудь лишнего – себе дороже станет. – На каких? – На тех самых, которых урусы вывесили на городской стене, едва ляхи подошли к Смоленску. Говорят, все они, когда город сдался Василию, присягнули ему на верность. За что были пожалованы богатыми дарами. Шубами, золотом да драгоценностями. Именно в них они потом на виду осаждающих и висели. Много их там было, странно, что ты не заметил. Почти вся боярская верхушка. Как только, интересно, удалось их раскрыть? – Так, может, всех подряд похватали, да и все. А там уж под пытками в чем угодно признаешься. – Епископа только среди повешенных не было. Говорят, пощадили. В монастырь отправили. Потому что именно он собрал всех заговорщиков в своем доме – дать им послушать, что расскажет его человек, вернувшийся после битвы под Оршей. А заодно и договориться о начале восстания против московитов. Да только дом его почему-то оказался под колпаком, и всех мятежников в нем и повязали. Наместник Василий Шуйский, говорят, лично поимкой руководил. И ведь верно, что Тишайшим прозвали. Как все ловко да тихо провернул. Да только кто ж ему весь этот заговор раскрыл? Не знаешь, случайно? Сам-то сюда когда после Орши вернулся? – Да я на календарь не смотрел. Крымцу знать о том, что Шуйского о заговоре предупредил именно он, Денис, не следовало. Тень тогда могла пасть на приставленную к Варсонофию в качестве двойного шпиона Ярину. Владыка, как только узнал о возвращении своей лазутчицы, примчался выспрашивать о проигранном русскими сражении. Потирал руки и вслух строил планы на предстоящее восстание. За чем его и застал заранее приглашенный Денисом в качестве скрытого зрителя Шуйский. И надо сказать, в засаде своей он сидел действительно эталонно тихо. Как только епископ понял, что раскрыт, тут же начал спасать свою жизнь, активно «сотрудничая со следствием». Лично вызвал к себе всю верхушку заговорщиков. Прекрасно зная, что ждет этих людей. И, кстати, даже сам указал на место, где скрыто держит пистоль его некий очень дорогой гость. После чего приказал своим слугам незаметно для владельца оружие это разрядить. Таинственного гостя этого, кстати, тоже в итоге не оказалось среди повешенных. Его знания и услуги, которые он может оказать благодаря этим знаниям, очень заинтересовали сильных мира сего. Когда Денис увиделся с ним в последний раз перед отправкой пленника в Москву, тот торжественно-спесивый тон общения сменил на максимально умоляющий. Умолял, естественно, позаботиться о его дочери. Что было совершенно лишним. Денис, хоть едва и не лишился из-за нее головы, ничего, кроме жалости, к девчонке не испытывал. Оказаться в абсолютном одиночестве в максимально дикие времена в совершенно враждебном мире – такое смог бы выдержать не всякий подготовленный взрослый. А уж ребенок… Мысли его прервала открывшаяся дверь повозки. Распахнули ее таким порывистым движением, что та стукнулась о борт. – Зайди, – прозвучал из открывшегося проема тонкий девичий голосок. Ноток властности в нем было достаточно для того, чтобы не спорить. Денис глянул на «лягушечье лицо», пожал плечами, давая понять, что и на этот вопрос у него ответа нет, и шагнул в «карету». Тут же в нос пахнуло какими-то травами и мазями. Судя по резкому запаху, лечебного происхождения. Ярина навалилась на спинку мягкого сиденья спиной к вознице. Бледная и осунувшаяся. Но главное – живая. В белой полотняной рубахе на забинтованном, как у мумии, теле. В глазах ее диким образом мешались решительность и сожаление. Возле нее, потупив глаза, сутулилась Алена. Дочь Шефа. О которой он обещал ее отцу позаботиться. С чем была совершенно не согласна княжна Елена, чьим и доверенным лицом, и телохранителем являлся теперь Денис. Просто потому, что мало кому еще она теперь могла доверять. Княжна сидела тут же, напротив, и с недовольным видом глядела, как дворняга на коротеньких лапках, забравшаяся на колени к самозванке, без устали тычется ей в лицо, стараясь лизнуть его буквально каждую секунду. Хоть в этом отношении Шеф не солгал. Псина действительно чуяла и совершенно явно выделяла своих современников. Так как свободным в этом «плацкарте» осталось только одно место – рядом с Еленой Васильевной и прямо напротив Ярины, – Денис опустился на него. На раненую девушку старался не глядеть. С тех самых пор, как она призналась: об артиллерийской засаде прекрасно знала. Но не рассказала ничего специально: союзников под Оршей у нее не было. Слова эти Денис слышал неоднократно. Но именно эти, сказанные уже в Смоленске, стали последней каплей. Что-то внутри него перегорело. – Я хочу, чтобы последнее слово осталось за тобой, – у Дениса всегда возникало чувство диссонанса, когда он слышал эти совсем не детские распоряжения, произнесенные тоненьким девчачьим голоском. – Имеешь на то право. Как скажешь, так и будет. – О чем речь? – Изменница говорит, что хочет забрать самозванку с собой. Видимо, предательство притягивается друг к другу. – Что ж, – впервые за многие дни взглянув в запавшие глаза Ярины, развел руками Денис. – Если последнее слово за мной, то пусть едут. – Что? – не смогла скрыть разочарования Глинская. Видно было, что рассчитывала она совсем на другой ответ. – Но ведь из-за нее тебя чуть не казнили. – Чуть не считается. Ваша светлость, ты же сама понимаешь, что ничего хорошего эту девочку тут не ждет. И в первую очередь – от тебя. Так зачем ты так хочешь ее оставить? Не хотелось бы думать, что ради издевательств. – Ты за кого меня принимаешь? – осерчала княжна. – Вообще-то я в первую очередь думала о тебе. – Проследив за ее ревнивым взглядом, которым она зыркнула на ластящуюся к самозванке собаку, Денис в этом очень сильно засомневался. – Ну, и ладно. Если ты так решил – пусть. И больше не удостоив никого ни словом, ни взглядом, она порывисто поднялась и вышла вон. – Смотрю, расставание обошлось без слез? – сказал Денис просто для того, чтобы заполнить чем-то неловкое молчание. Они с Яриной все друг другу уже сказали, и добавить больше было нечего. И тем не менее он поймал себя на мысли, что хочет оттянуть миг неминуемого расставания. – Береги ее. Ты же знаешь – она не такая каменная княгиня, какой ее учили быть. Вот, видишь, даже пришла попрощаться. С предательницами. Постарайся уж, чтобы больше не попала в такой переплет. Выйти из него, оставшись человеком, очень дорогого стоит. «Я вот не смогла», – читалось в ее глазах. – Думаю, вместе мы справимся, – сказал Денис, открывая дверь повозки. В этот миг дворняга, которая уже некоторое время проявляла признаки беспокойства, поскуливая, с удвоенным тщанием пытаясь лизнуть лицо понурой Алены и нетерпеливо ерзая у хозяйки на коленях, вдруг громко гавкнула, прыгнула на пол – и выскочила в открывшуюся дверь на улицу. – Прошка! – обрадованно взвизгнул счастливый девчачий голосок снаружи. – Ты остаешься со мной?! Ой, мой хороший! Сначала Денис подумал, что надоедливая псина просто решила попрощаться со своей неожиданной подругой по путешествию в Смоленск. Все-таки против природы не попрешь. Если уж инстинкт тянет к «своим», ничего с этим не поделаешь. Но собака продолжала счастливо повизгивать. И, судя по тому, что ее звонкий лай и радостный девчачий смех начали удалятся, обратно она не собиралась. Выходит, хвостатая доходяга все это время в повозке прощалась как раз таки с Аленой. И со своим привычным миром, заранее решив для себя, с кем хочет остаться. Несмотря ни на что. У людей, разумеется, все не так. Люди любят все усложнять. Несмотря ни на что. – Давай не будем все усложнять. – Практически слово в слово повторив мысли Дениса, Ярина все-таки умудрилась прийти прямо к противоположному выводу. К тому же которым мучался и он сам. – Нам пора. – Да. Конечно. Он порывисто взял ее руку, нежно сжал пальцы. – Мы ведь еще встретимся? – Такими глазами она смотрела на него, пожалуй, в первый раз. – Да. Обязательно. Конечно, увидимся. Другое дело, будем ли мы сами этому рады… Береги себя. И вышел из повозки. Она тронулась почти сразу, как по команде. Денис смотрел вслед удаляющемуся экипажу и понимал, что впервые за долгое время не считает самой большой своей проблемой то, что находится в треклятом Средневековье. – Попрощались? Люди жабоголового трусили следом за фургоном, а сам он, похоже, все не мог унять фонтан своего любопытства. Или, скорее, профессионального интереса. Денис, конечно, по-прежнему испытывал к нему чувство искренней благодарности, но откровенничать из-за этого не собирался. – Как видишь. – Почему не пришел тот, второй? – Решил остаться… – Надеюсь, не замышляет на нас никакого нападения? – Да уж будь уверен. – Странно все это. Я-то ждал, что сегодня либо вырежу ему второй глаз, либо он мне перережет наконец глотку. – Послушай, скажу честно – мне плевать. – Подожди. Так он что же, ничего не сказал? Ни тебе, ни ей? – Не сказал что? – Глаз. Это я лишил его глаза. – Да, помню. Ты уже хвастался. Это случилось во время первой вашей встречи. – Выслеживал меня много лет. Выследил. Настиг. Это ведь я сжег его деревню. И угнал его дочь в рабство. Правда, рабыней она не стала. – Умерла? – Нет. Наоборот. Оказалась на диво живучей. Упертой. И озлобленной. В него, наверное. Я ему это там, когда освободили вас, и сказал. А ты думаешь, с чего он тогда вдруг успокоился? Узнал, что она жива. Да не просто жива, а стала воином. Одним из лучших у мурзы Аяза. За что он приблизил ее к себе и назвал своей приемной дочерью. Дикой лозой. Лично приказал изготовить ей клинок. Тонкий, изящный, крепкий. И чтобы он обязательно был с витой гардой в виде вьющейся лозы.